Он немного повернул голову в сторону Лилиан Моро — жест, который вполне мог бы остаться незамеченным. Однако та, видимо, почувствовала, что говорят о ней, и, внезапно подняв глаза, встретилась с Тимоти взглядом.

Шум в комнате, казалось, стих, словно все присутствующие вышли и оставили их одних. Лицо Лилиан стало серьезным и слишком, с его точки зрения, задумчивым для такой особы. Тимоти вдруг с опозданием понял, что за этой смазливой внешностью есть и мозги, и в этот момент они напряженно работают.

Зачарованный, он поднял бокал и сделал большой глоток виски. Но вовсе не янтарная жидкость вызвала внезапный пожар в его крови. Ее необходимо поставить на место, с яростью подумал Тимоти. Откуда она только свалилась на его голову и кто позволил ей нарушать привычный ход событий своим легкомысленным поведением? И что случилось с ним? В то время как одна его половина отвергала любую форму вмешательства этой женщины в его жизнь, другая испытывала внезапный порыв примитивного желания.

Тимоти еле слышно выругался и влил в себя остатки виски.

— Пойду проверю, все ли в порядке в южном крыле, — бросил он Рили. — Полагаюсь здесь на тебя, зная, что ты в любой ситуации не забываешь о работе.

— Когда я тебя подводил, Тим? — мягко спросил Рили, по-прежнему не сводя глаз с этой Моро.

Она, видимо, устала сверлить Тима взглядом и, отвернувшись, даже не заметила его ухода. Испытывая непонятное разочарование, он зашагал в сторону столовой.

Блики пламени от огня, горящего в большом камине, плясали на серебряных и хрустальных поверхностях. В дюйме от каждой тарелки пирамидкой высилась белоснежная салфетка. Букет из хризантем и остролиста окружал канделябр, высившийся в центре стола. Безупречно сервированные блюда с закусками выстроились на буфете из розового дерева, который он купил на распродаже имущества одного отеля. Двенадцатифутовая благородная ель сияла разноцветными фонариками.

Созерцание этой картины отчасти умиротворило Тимоти. Она отражала то понимание роскоши, на котором он строил репутацию Пайн Лодж. Существовало множество курортов, способных удовлетворить менее взыскательные вкусы, где гамбургеры и бутылочки с чили были в порядке вещей, а хлеб покупали в магазинах. Но Тимоти понимал: если он хочет убедить людей предпринять путешествие в этот отдаленный и прекрасный уголок, ему нужно доказать, что курорт стоит того.

Удовлетворенный тем, что преуспел в этом, он толкнул вращающуюся дверь и, миновав кладовую, вошел в кухню. На доске, укрепленной против буфета, мелом было написано меню на сегодняшний вечер: суп из крабов, тушеная груша, жареная куропатка под соусом с нешлифованным рисом, пирожки с мясом, персиковый компот и разнообразные сыры и свежие фрукты.

В качестве жеста примирения Тимоти пригласил дочь вопреки обыкновению пообедать с ним в столовой, но она заверила его, что не голодна. На самом деле Стеф заявила, что лучше будет есть грязь, но смысла это не меняло. Как следует взвинтив себя, он возразил, что негоже вторгаться в жилище взрослых гостей, запек в духовке бутерброды с сыром и оставил одну дуться на весь свет. Хотя очень жаль, что дочь останется без любимого крабового супа. С голоду она, конечно, не умрет — спасет жареный сыр, но все же…

— Тьфу ты, пропасть! — Он все же налил кастрюльку супа и, взяв немного хлеба, сыра и фруктов, водрузил все это на поднос. — Если бы я был таким размазней и в делах, то уже через год оказался бы перед комиссией по банкротствам, — пробормотал Тим, направляясь к двери.

Но отцовское чувство не позволяло ему быть твердым и последовательным. Очень часто он просто не знал, как поступить. Стеф подрастала, становилась все более неуправляемой, и Тимоти все чаще спрашивал себя, способен ли в одиночку воспитать дочь. Ведь его нельзя было назвать большим знатоком женской психологии.

Когда он вышел на улицу, в воздухе по-прежнему кружились снежинки, но покрывало туч местами разорвалось, и кое-где проглядывали яркие звезды. Прозрачный воздух пах хвоей и дымком.

Тимоти задержался на мгновение на верхней ступеньке лестницы, чтобы вдохнуть поглубже этот мирный, похожий на церковный, аромат. Ради всего этого он и трудился не покладая рук последние двенадцать лет, и ничто не способно испортить то удовлетворение, которое приносят ему плоды этих трудов. Праздники на носу, кругом навалило огромные сугробы, и потребуется что-то посерьезнее, чем какая-то залетная пташка, чтобы встать между ним и дочерью в Рождество.

Проще всего было дойти до дома по дорожке, которую постоянно расчищали для удобства отдыхающих, но аборигены пользовались кратчайшим путем — через овраг, поросший деревьями.

Постучав на ходу в окно гостиной, Тимоти крикнул:

— Это всего лишь я, милая.

— Почему ты так быстро вернулся? — спросила Стеф, открывая ему заднюю дверь. — Я думала, ты пообедаешь со всеми.

— Я принес тебе кое-что вкусненькое, — сказал Тимоти, ставя поднос на кухонный стол.

— Нет, спасибо. — Едва взглянув на него, она вернулась на диван и снова растянулась перед телевизором. — Я уже полакомилась.

— Вряд ли бутерброды с сыром можно назвать деликатесом, — возразил он, твердо решив не позволять расширяться трещине, возникшей в их отношениях. — Ну же, Стеф, взгляни хотя бы на то, что я тебе принес.

— Правда, па, я не хочу есть. — Она кивнула на тарелку с крошками, стоявшую рядом. — Лилиан принесла мне какие-то закуски, которые подавали к коктейлю.

— С чего бы вдруг такая забота? — стараясь говорить ровно, спросил он.

— Она меня пожалела: сижу здесь в одиночестве. Лилиан считает, что мне не хватает развлечений.

— Это действительно так? — поинтересовался он, гадая, до каких пределов должно подняться кровяное давление, чтобы у мужчины в полном расцвете сил случился инсульт. — Очевидно, она также считает, что ты здесь голодаешь? И поэтому подкармливает тебя?

Стеф пожала плечами.

— Не знаю. Она не объясняла причин.

Тебе, может быть, и нет, разозлился Тимоти, зато мне преподала наглядный урок! Вслух он сказал:

— Я думал, мы договорились, Стеф, что ты не будешь открывать дверь незнакомцам.

— Она не незнакомка. Лилиан — моя подруга.

— Как ты можешь утверждать это, когда увидела ее впервые в жизни?

Возможно, лицо у его дочери совсем еще детское, но глаза, когда она взглянула на отца, были полны таинственной женской мудрости.

— Время не имеет значения, па. Иногда два человека просто раз — и идеально совпадают.

О Боже! Он беспомощно провел рукой по волосам.

— Мы поговорим об этом утром. А пока дай слово, что больше не будешь открывать дверь чужим.

Стефани закатила глаза.

— А спать я должна лечь конечно же не позже девяти?

— Остри побольше и будешь ложиться в восемь!

Под ее ресницами блеснули слезы, а подбородок непроизвольно задрожал.

— С другой стороны, — продолжил смущенный Тимоти, — близится Рождество, и я, пожалуй, позволю тебе бодрствовать до десяти. Только не спугни удачу, ладно?

— Ладно, папа.

Подавив вздох, он отправился в обратный путь, гадая, способно ли какое-нибудь другое слово в английском языке так смягчить сердце мужчины, как слово «папа». Он готов был броситься в огонь ради Стефани, сразить дракона, победить чудовищ, отдать за нее жизнь, если потребуется. Но чего он не мог сделать, так это оставаться в стороне, позволяя новоявленной соседке вторгаться в его отношения с дочерью.

— Можно вас на минутку, мисс Моро? — сказал он, войдя в общую гостиную и преградив ей путь, в то время как остальные гости потянулись в столовую. — Мне нужно вам кое-что сказать.

— Да? — спросила она таким удивленным тоном, словно полагала, что он не в состоянии связать и двух слов.

Почему-то вблизи ее черное платье уже не казалось ему таким вызывающим. Просто очень… привлекательным. Он откашлялся.

— Да. В частности мне хотелось бы узнать, на каких основаниях вы вмешиваетесь в воспитание моей дочери.

У нее были поистине удивительные глаза — большие и серые, затененные густыми ресницами. Сейчас она смотрела на него с любопытством ученого, изучающего прежде невиданную низшую форму жизни.

— Я не совсем поняла, что вы имеете в виду.

— Тогда позвольте мне быть более откровенным. Я не хочу, чтобы из меня делали посмешище — особенно в глазах Стефани.

Она заморгала, так медленно взмахивая ресницами, что простое движение превратилось в какое-то абсурдное самостоятельное действо.

— Это из-за того, что я пригласила Стефани к себе, или потому, что решила поделиться с ней замечательными закусками?

— И из-за того, и из-за другого! — выпалил Тимоти.

— Но почему? Что в этом плохого?

— Согласитесь, это нелепо, когда гость, пренебрегая светскими обязанностями, бежит присмотреть за чьим-нибудь ребенком, более того — несет ему еду, словно нищенке у порога. А во-вторых…

— Но я отлучилась совсем не по этой причине. Мне вдруг стало холодно, и я вернулась, чтобы взять накидку.

Так вот почему платье выглядит иначе — красивая шаль, прикрыла обнаженные плечи!

— Ясно.

— В самом деле? — Она издала короткий смешок. — Сомневаюсь. Вы смотрите на меня с таким подозрением, мистер Эванс, словно я пытаюсь развратить вашу малышку каким-то изощренно зловещим способом. Но уверяю вас, поделиться с ней лакомствами пришло мне в голову в последнюю очередь, это был просто порыв. И уж во всяком случае, я не собиралась доставлять огорчения вам.

Она заставила Тимоти почувствовать себя дураком, деревенским увальнем, не знающим, с какой стороны подойти к женщине, и это задело его. Положив руку ей на спину, он подтолкнул Лилиан в сторону столовой и сказал:

— Сделайте одолжение, сдерживайте впредь свои порывы, мисс Моро. Вы приехали сюда кататься на лыжах и развлекаться, а не для того чтобы блюсти интересы моей дочери.

— Мне просто нравится общаться с ней. Я делаю это с удовольствием.

— Вы забываете о главном.

— Да? — проворковала Лилиан. — И в чем же состоит это главное?

— В том, что если я сочту необходимым подыскать няньку, то таковых найдется множество, и мне совсем ни к чему обращаться за помощью к отдыхающим. Да, и вот еще что: в отличие от остальных апартаментов в вашем номере нет сейфа. И, хотя мои сотрудники подбирались очень тщательно и заслуживают всяческого доверия, я бы посоветовал хранить ваши драгоценности в сейфе администрации, когда вы их не носите. Мы не несем ответственности за ценные вещи, которые валяются где попало.

Она неожиданно рассмеялась и помахала перед его носом рукой с браслетом.

— Вы имеете в виду это? — спросила Лилиан так, словно речь шла о наклейке, найденной в упаковке со жвачкой.

Эта женщина столь легкомысленно относилась к своему добру и, видимо, была настолько богата, что даже не расстроилась бы, спустив случайно парочку бриллиантов в унитаз. Но будь он проклят, если такое произойдет по его вине! Пригвоздив ее взглядом, Тимоти сказал:

— Дело ваше, мисс Моро, но, если случится какая-нибудь неприятность, вы будете нести ответственность за нее, а не я.

О Боже, подумала Лилиан, поежившись. Этот мужчина, быстро удалявшийся от нее, был холоднее здешнего климата и весьма несдержан в своих реакциях. Вряд ли он достиг бы столь больших успехов, если бы со всеми гостями обращался так грубо.

За обедом Лилиан тайком наблюдала за ним. Тимоти сидел через несколько столов от нее — слишком далеко, чтобы слышать, о чем он говорит, но достаточно близко, чтобы видеть, как он улыбается и очаровывает собеседников.

Эти наблюдения заставили ее задуматься. С одной стороны, встреча с ним лишь краткий эпизод в ее жизни. С другой же — неприязнь, которую он явно испытывает к ней, задевала Лилиан. Это слишком напоминало давно минувшие дни и события, о которых она старалась забыть.

Взяв себя в руки, Лилиан переключила внимание на соседей по столу. Не для того она преодолела тысячи миль, чтобы позволить какому-то грубияну испортить себе праздники. Да, конечно, она поспешила, обвинив администрацию в том, что не может поселиться в заказанном номере, но, когда ей стала известна настоящая причина, она смирилась с этим. Если он не в состоянии распространить свое дружелюбие и на нее, простить ее ошибку — что ж, она не будет обращать на него внимания. Если сможет.

Но, к сожалению, мистер Эванс был не из тех, кого можно не замечать. И не одна Лилиан так считала. В конце обеда он обошел столы, спрашивая гостей, оправдала ли еда их ожидания, и она увидела, как все буквально тянулись к нему. Тимоти был, что называется, настоящим мужчиной, уважаемым за свои способности и ум.

Но больше всего заинтересовало Лилиан поведение женщин. Какими голодными глазами смотрели на него одинокие дамы, как старались привлечь его внимание легкими прикосновениями руки, поощряющими улыбками. Заметила она и то, как реагирует на это Тимоти, — осознавая эти безмолвные призывы, но ничего не обещая…

Только у столика, где сидела Лилиан, он повел себя немного иначе: его взгляд скользнул мимо нее так, словно она была невидимкой, и интерес в нем появился только тогда, когда он обратился к особе, сидевшей рядом. Лилиан была возмущена этой подчеркнутой и ничем не спровоцированной дискриминацией.

Что ж, он изменит свое мнение! До конца Рождества Тимоти Эванс поймет, что Лилиан Моро — нечто большее, чем самодовольная пустоголовая эгоистка, каковой он ее считает. До отъезда из Пайн Лодж она заслужит его уважение, если не восхищение. Он еще прольет слезу, прощаясь с ней!

3

Этой ночью она спала глубоким сладким сном, свернувшись калачиком под толстым одеялом, убаюканная игрой причудливых бликов, отбрасываемых пламенем в камине, измученная долгим путешествием и девятичасовой разницей во времени между Европой и Аляской.

Но проснулась Лилиан, когда еще не рассвело, — необычайно бодрая, радостная и деятельная, И все почему? Потому что вчера вечером Тимоти Эванс почти поцеловал ее. Почти…

Лилиан постаралась сделать так, чтобы выйти из столовой вместе с ним. И поскольку они были ближайшими соседями, хотя и против его воли, Тимоти ничего не оставалось, кроме как смириться с ее компанией на обратном пути домой.

— Смотрите не поскользнитесь, — предупредил он, когда они, спустившись с лестницы, зашагали к домику у озера. — Дорожка опять оледенела.

Ветер, слава Богу, стих, но воздух по-прежнему словно ножом резал ее легкие. Лилиан дрожала, несмотря на длинное, до лодыжек, пальто. Судорожно сжав у горла воротник, она искоса взглянула на своего спутника.

Тот, казалось, был нечувствителен к холоду, впрочем, судя по всему, он давно к нему привык. В темноте едва был виден его профиль. Тимоти несся вперед, не делая скидки на ее более короткий шаг.

— Ваш шеф-повар приготовил великолепный обед. — Лилиан слегка запыхалась, стараясь не отстать.

— Да.

— Особенно вкусна была куропатка.

Тимоти хмыкнул.

— Ради ее одной стоило ехать сюда.

— Угу.

— Эти гирлянды на деревьях, — проговорила Лилиан, слегка проехав вперед на подошвах, — очень красивы, вы не находите?

Он снова хмыкнул, подавив нетерпеливый вздох, отчего ее собственное возмущение достигло точки кипения.

— Как получается, что у вас находится масса тем для разговора с другими, в то время как со мной — только одна, мистер Эванс? Неужели я такая отталкивающая?

Он смерил ее взглядом всю — от высоко подобранных на голове волос до ног в отороченных мехом сапожках из оленьей кожи. Глаза Тимоти Эванса напоминали дождевые капли, которые замерзают на оконном стекле, не успев скатиться до низа.

— Я не испытываю к вам никаких чувств, мисс Моро, — ни хороших, ни плохих.

Она рассмеялась.

— А на Луне цветут розы!

— Вы думаете, я лгу?

— Может быть. А может быть, просто боитесь меня.

Его ответный смех был таким едким, что Лилиан незаметно поежилась.

— С какой стати мне бояться вас?

— Потому что, — не подумав, сказала она, — я потревожила ваш покой. Я подрываю ваш отцовский авторитет. А самое главное — я отвлекаю вас. Все это время вы притворяетесь, что не замечаете меня, а сами — словно мотылек, привлеченный моим пламенем.

На этот раз смех, бархатисто раскатившийся в морозной ночи, был искренним.

— Вы льстите себе, мисс Моро.

— Смотрите — вы называете меня мисс, в то время как к другим обращаетесь по имени.

— А вы называете меня мистер. Свидетельствует ли это о том, что и вас неудержимо влечет к моему пламени?

Они подошли к дому. Ступеньки, ведущие на веранду, завалило свежевыпавшим снегом, и Лилиан, споткнувшись, невольно ухватилась за Тимоти. А поскольку, вопреки своим нарочито грубым манерам, он был джентльменом, то поддержал ее под руку, стараясь помочь восстановить равновесие.

Но собственное благородство явно пришлось ему не по душе, и почти сразу же он резко отпрянул от нее. В результате оба поскользнулись, съехали вниз, безуспешно хватая руками пустоту, и приземлились в глубоком сугробе у дорожки.

Он смягчил их падение, но выбраться из этого снежного пуха оказалось не так-то просто. Пытаясь подняться из ямы, образованной их телами, Тимоти не смог найти точку опоры. Снег осыпал его волосы, попал за воротник, набился в ботинки.

— Вы специально это подстроили! — воскликнул он, приведенный в ярость смешком, вырвавшимся из горла Лилиан.

Хлопая ресницами и изо всех сил стараясь сделать обиженное лицо, она пробормотала:

— Разве это возможно? Вы такой большой и сильный, а я всего лишь слабая женщина! Тимоти, вы меня переоцениваете.

Они полулежали рядом, так близко, что Лилиан ощущала на своей щеке его дыхание. Так близко, что она видела, как пристально смотрит он на ее полураскрытые губы.

Это вдруг вызвало в ней страстное желание пойти наперекор судьбе, столь щедрой на обещания и столь скупой на их исполнение. Лилиан, возможно, смогла бы простить ему угрюмость и даже рискнула бы приоткрыть перед ним уязвимую сторону своей души, которую привыкла прятать, опасаясь насмешек, если бы Эванс проявил хоть каплю нежности.

Но ее чаяния были напрасны. Вместо этого Тимоти с силой рванулся вперед и, вскочив на ноги, прорычал:

— Оставьте ваши штучки для какого-нибудь другого дурака! Со мной вы только зря теряете время!

— Ха! — воскликнула Лилиан и выплюнула попавший в рот снег. — Да я просто дразнила вас. Неужели вы оставите меня замерзать в снегу? Думаю, даже вы, не способны пасть так низко.

Разъяренный Тимоти резко выдохнул, и на миг Лилиан показалось, что ее шутливые опасения небеспочвенны, и ей суждено пролежать погребенной в сугробе до весенних оттепелей, пока хладный труп не будет обнаружен. Но рыцарь в нем все же победил. С едва скрываемым отвращением он наклонился, схватил Лилиан за руку и выдернул из сугроба с такой силой, что она пролетела по воздуху и буквально впечаталась в его широкую грудь.

Мгновения, показавшиеся ей вечностью, они оставались в таком положении — колени к коленям, грудь к груди, он — тяжело дыша, она — почти лишившись дыхания. Он был так близко, что Лилиан слышала гулкое биение его сердца под одеждой. Или это ее собственное пустилось в безумный галоп? Потому что вблизи он выглядел еще прекраснее, чем на расстоянии. У него была такая гладкая, смуглая кожа, такой изящный рисунок скул, столько внутренней силы крылось за четкой, твердой линией подбородка!