— Однако ты на вид вполне здоров, Котти! — Фейс с подозрением посмотрела на мальчика.

— Я научился заботиться о себе, — ухмыльнулся Котти, ничуть не смутившись. — Для этого требуются быстрота и хитрость, необходимые, чтобы стащить монету и подцепить доллар!

— Значит, ты карманный воришка! — с отвращением заключила Фейс.

— Нет, госпожа Блэксток, — ответил он, все еще усмехаясь, — здесь нет достаточно толстых кошельков, в которые стоило бы залезть, но существуют и другие способы выживания, если мужчина достаточно проворен.

— Это ты себя называешь мужчиной?

— В Новом Южном Уэльсе, особенно здесь, на Скалах, мужчинами становятся рано, — ответил Котти, выпрямившись.

— Что ж, вероятно, ты прав. — Фейс отвернулась. — Не мне судить тебя и называть вором: ведь я сама воровка, и именно поэтому я здесь.

— Многие из нас — воры или того хуже.

— А что это за кирпичный домик стоит в одиночестве там, на скале? — Фейс указала на противоположный берег.

— Это — жилище Беннилонга.

— А кто такой Беннилонг?

— Видите ли, госпожа, это довольно длинная история, — ответил Котти, глядя в сторону причала, где разгружалась очередная шлюпка, — но мне кажется, у нас есть время. Почему бы вам снова не присесть?

Фейс опустилась на корзину, и Чарити моментально закапризничала.

— Хочу вниз! — потребовала она, готовясь расплакаться.

— Ну-ну, — Котти наклонился к девочке, — знаешь, нельзя, чтобы такая симпатичная мордашка, как у тебя, покраснела от слез. Лучше послушай, какую Котти расскажет вам сказку.

Чарити как зачарованная уставилась на Котти, позабыв, что собиралась заплакать, а Хоуп придвинулась ближе, с восхищением глядя на мальчика. Фейс с облегчением вздохнула: она очень устала и не представляла себе, что принесет им ближайшее будущее, поэтому любая короткая передышка в череде утомительных забот и волнений была более чем кстати. К тому же молодой Котти, очевидно, умел обращаться с маленькими детьми.

— Ну, Котти, скорее расскажи нам сказку, — с нетерпением попросила Хоуп.

— Хорошо, — улыбнулся парнишка, — тогда слушай. Беннилонг был чернокожим, одним из коренных жителей этой страны. Губернатор Филлип пытался наладить дружеские отношения с этими людьми, но дела его шли не слишком успешно, и тогда он в конце концов приказал схватить нескольких туземцев. Среди захваченных оказались Беннилонг и вождь племени Колби. Их заперли, заковав ноги в кандалы, но Колби как-то удалось освободиться от кандалов и благополучно убежать. А Беннилонг не пытался бежать, он решил остаться и научиться жить, как мы. Губернатор стал его другом, и Беннилонг даже ел с ним за одним столом. «Ты, — говорил ему губернатор, — очень любишь поесть». — Котти усмехнулся. — «Ты, — говорил он, — съедаешь столько, что хватило бы накормить шестерых мужчин».

Фейс взглянула на дочек и увидела, что обе они захвачены рассказом.

— Ну вот, а когда еды стало совсем мало, народ начал жаловаться, что Беннилонг много ест, и Беннилонг ушел обратно в Манли. Позже, когда губернатора Филлипа ранил копьем какой-то чернокожий, Беннилонг, обеспокоенный состоянием здоровья своего друга, вернулся и на этот раз остался. Губернатор распорядился, чтобы ему построили этот кирпичный дом, куда бы приходили его друзья, если им захочется навестить его.

— Но почему он стоит там, отдельно от других? — поинтересовалась Фейс.

— Понимаете, — Котти потер ладонью подбородок, — Беннилонг — чернокожий, а здешние белые не очень-то любят, чтобы такие путались у них под ногами…

— Эй, встать! Ну-ка живо! — раздались окрики солдат, двигавшихся в толпе осужденных, выросшей теперь до весьма значительных размеров.

— Кажется, все уже на берегу, — заметил Котти. — Сейчас солдаты будут называть ваши имена и назначать вам хозяев. Если хотите, я пока подержу малышку.

Фейс осторожно передала мальчику непоседливую Чарити и поднялась. Помимо ужасной усталости, Фейс чувствовала еще головокружение, потому что с тех пор, как они ели в последний раз, прошло довольно много времени. Сердце ее тревожно билось. Какого хозяина ей дадут? Но какой смысл терзать себя вопросами, если изменить что-либо не в твоей власти?

— А у тебя, молодой Котти, хороший хозяин?

— У меня нет хозяина, госпожа Блэксток, — покачал головой Котти, подбрасывая захныкавшую было Чарити. — Я свободен, насколько вообще можно быть свободным в этих местах.

— Мне кажется, ты хорошо знаком со здешней жизнью, — продолжила разговор Фейс, пока солдаты еще не подошли к ним. — Ты не мог бы рассказать что-нибудь, чтобы я знала, чего нам ждать? Например, живут ли осужденные у своих хозяев?

— Обычно нет, — после минутного колебания ответил Котти, — особенно если вас трое. Я бы сказал: определенно нет. Большинство свободных поселенцев живут в маленьких домах, некоторые из них не больше хижины, и имеют всего одну комнату для самого хозяина и его семьи.

— Но где же тогда нам жить? — в ужасе воскликнула Фейс.

— Ну, так как за последнее время много осужденных умерло, быть может, вам удастся найти пустое жилье, хотя, по-моему, с этой флотилией прибыли в основном мужчины, а они наверняка сумеют первыми захватить все пустующие хижины. Тогда вам придется строить себе новую.

Фейс почувствовала, словно куда-то проваливается. Как же они будут существовать, не имея даже крыши над головой?! Нет, это уж слишком!

— Построить хижину? Как может одинокая женщина с двумя маленькими детьми построить что-нибудь? Я не умею строить!

— Все не так уж сложно, госпожа. — Котти ободряюще улыбнулся ей. — Я рад буду помочь вам. Эти хижины делаются из пальмовых стволов и ветвей, сплетенных прутьями и укрепленных глиной, а затем белятся белой глиной. Крыши покрывают тростником или камышом из гавани.

— Котти, — Фейс пристально посмотрела на мальчика, — я буду очень признательна, если ты поможешь нам, но скажи мне откровенно… почему ты так добр к совершенно незнакомым людям?

Ее вопрос застал Котти врасплох. Почему он повел себя таким образом? Уже давным-давно он понял, что, для того чтобы выжить в Скалах, человек должен прежде всего думать о себе. У него, к примеру, нет друзей. Значит ли это, что он одинок?

— Вы сильно отличаетесь от других осужденных женщин, госпожа Блэксток, — наконец ответил Котти. — Большинство из них очень грубые. — Он перевел взгляд вниз, на Хоуп. — И наверное, я скучаю по настоящей семье: моей собственной семьи больше нет.

— Бедный мальчик! — Фейс ласково погладила его по щеке. — Сколько же тебе лет?

— Двенадцать, госпожа.

Хоуп внимательно слушала их разговор, хотя почти ничего не понимала. Котти Старк ей понравился. Хоуп уже размышляла, как было бы здорово иметь брата, особенно старшего брата, который мог бы защищать ее и давать иногда советы. Однако Котти в этой роли она почему-то не представляла. Тем не менее она протянула ладошку и вложила ее в руку мальчика. Котти удивленно посмотрел вниз, но в следующее мгновение его лицо осветила улыбка, и он сжал ручонку Хоуп.

В этот момент офицер, пробиравшийся сквозь толпу моряков и осужденных, подошел к ним, остановился напротив Фейс и заглянул в листок, который держал в руке.

— Имя? — грубо спросил он, не глядя на нее.

— Фейс Блэксток, — ответила она, украдкой бросив взгляд на Котти, улыбнувшегося ее растерянности.

— Вы приписаны к господину Симону Маршу. Идите за мной! — Офицер так и не посмотрел на Фейс.

У нее снова застучало сердце. Она взяла Хоуп за руку, и в сопровождении Котти, державшего на руках Чарити, они, пробираясь сквозь толпу, последовали за офицером и подошли к высокому сутулому мужчине с суровым лицом.

— Господин Симон Марш, эта женщина, Фейс Блэксток, приписана к вам, чтобы отбывать свой срок в пятнадцать лет.

Мужчина неодобрительно осмотрел Фейс с головы до ног, а затем скользнул взглядом по детям.

— Это все ее?

— Только две девочки, — объяснил офицер.

— Она не производит впечатление крепкой, — угрюмо заметил Марш. — И дети будут утомлять ее — они слишком малы! Остается только молиться, чтобы она не умерла, как та, предыдущая.

— Если это случится, вы всегда сможете получить другую, из тех, что прибудут со следующей флотилией, — холодно успокоил его офицер и, обернувшись к Фейс, произнес: — Вы отныне приписаны к господину Симону Маршу. Я передаю вас в его распоряжение. Повелеваю вам прилежно у него работать и беспрекословно повиноваться его указаниям. Неповиновение и лень повлекут за собой соответствующие наказания. — Офицер замолчал, сделал крутой поворот и без лишних слов зашагал прочь.

Фейс осторожно поглядела на Симона Марша. Он был уже немолод, характер четко читался на его лице, и эта картина не вселяла радужных надежд. Холодные прищуренные темные глаза и горько изогнутые губы не позволяли надеяться, что он будет с ними великодушен и добр. А она так рассчитывала, что их хозяином станет более мягкий человек!

— Ладно, хватит стоять разинув рот! — резко произнес он. — Пошли! Бог не любит ленивых!

Не ожидая ответа, он повернулся и двинулся вперед, видимо, считая, что она все равно последует за ним. Тихо вздохнув, Фейс хотела забрать Чарити, но Котти отрицательно покачал головой:

— Я составлю вам компанию.

Фейс попыталась в ответ улыбнуться: она понимала, что, если им суждено остаться в живых на этой чужой земле, им нужна будет помощь. Этот мальчик, вполне вероятно, может оказаться их единственной опорой.

Несмотря на то что от усталости все суставы у Фейс словно одеревенели, она, подняв саквояж, зашагала в ногу со своим новым хозяином. Ей повезло, что у Симона Марша, как и у нее, видимо, болели ноги. Он шел достаточно медленно, за что она была ему глубоко признательна. По пути Фейс глядела по сторонам, и уныние все сильнее охватывало ее. Полуразвалившиеся хижины все как одна нуждались в срочном ремонте. Люди, попадавшиеся им по дороге, не проявляли к ним никакого интереса, были плохо одеты и выглядели полуголодными.

— Это Скалистая дорога, — пояснил Котти, проследив за ее взглядом. — Здесь живут преимущественно осужденные.

Фейс горестно покачала головой и поглядела на парнишку — на его лице по-прежнему было написано сочувствие.

— Вы, госпожа, наверное, ученая леди? — спросил он, видимо, желая отвлечь ее от мрачных мыслей.

К этому времени они свернули со Скалистой дороги на крутую узкую тропинку, поэтому Фейс, прежде чем ответить, пришлось перевести дыхание.

— Моим отцом был торговец из Бата, человек довольно образованный. Он, хотя и был строгим, ко мне относился ласково и, когда я была ребенком, потакал моей любви к чтению.

— Значит, вы умеете читать и писать?

— Умею, — Фейс переложила саквояж в другую руку, — хотя после моего замужества это не принесло мне большой пользы.

— А вы будете учить своих девочек? Я имею в виду — учить чтению и письму?

— Мне хотелось бы, чтобы они учились, и, по-видимому, только я одна смогу их чему-то научить.

Фейс уже начала задыхаться и надеялась, что их переход скоро закончится. По дороге она увидела несколько вполне аккуратных построек, а на вершине холма — ветряную мельницу, медленно вращавшую лопастями. Она решила, что там скорее всего живут офицеры и наиболее богатые поселенцы. Заметив, что Котти неожиданно перестал болтать, она взглянула на мальчика и увидела, что он опустил голову и смотрит себе под ноги.

— Я никогда не учился, но мне очень хочется уметь читать, писать и считать. Я уверен, что мужчина должен кое-что знать, если он хочет чего-то достичь в этом мире. Когда вы будете учить своих девочек, можно мне учиться вместе с ними? Я буду вам очень благодарен и постараюсь отплатить за вашу доброту всем, чем только смогу. — Он помолчал немного и добавил: — Тем, кто живет в районе Скал, нет надобности учиться, а тем, кто на холме, не нужны такие, как я.

Марш замедлил шаг, и Фейс подумала, что, видимо, они близки к месту назначения.

— Я с удовольствием научу тебя всему, что знаю сама, Котти, но у меня всего несколько книг. — Она указала на саквояж.

— Книги я сумею раздобыть! — возбужденно воскликнул мальчик, и это очень тронуло Фейс.

— Ты поможешь нам найти жилье, а я буду рада стать твоим учителем, когда буду давать уроки Хоуп и Чарити. Договорились, Котти?

— Договорились, госпожа, — радостно улыбнулся мальчуган.

— А теперь скажи, пожалуйста, вот что… — Фейс бросила быстрый взгляд на прихрамывавшего впереди них мужчину и понизила голос: — Как ты считаешь, каким хозяином он будет?

— Я бы сказал, не хуже любого другого. — Котти на мгновение замялся, а потом придвинулся к ней ближе и прошептал на ухо: — Вы можете не беспокоиться о том, что вам придется делить с ним постель.

— А почему меня должно это беспокоить? — Фейс удивленно посмотрела на мальчика.

— Я же сказал: с ним вам нечего беспокоиться. Здесь не хватает женщин, госпожа, поэтому большинство осужденных женщин сразу же становятся любовницами своих хозяев.

— На корабле мне приходилось отбиваться от подобных предложений, но большинство мужчин сохраняли дистанцию из-за малышек. Я думала, что буду в безопасности и здесь.

— У господина Марша будете. — Котти явно было неловко обсуждать эту тему. — Он верует в Бога и не допускает нарушения заповедей, во всяком случае, этой заповеди. По профессии господин Марш ткач, хотя в Новом Южном Уэльсе шерсти очень мало — большая часть овец, привезенных из Англии первой флотилией, пала.

— Зачем же тогда ему потребовалась моя помощь?

— Думаю, ему обещали прислать шерсть из Англии. Может быть, она как раз прибыла с этой флотилией?.. А кроме того, что вы ему стоите? Он же не будет вам ничего платить, а обеспечит только едой и одеждой — таков договор правительства с хозяином, к которому вас приписывают.

— Вообще ничего не будет платить? — в ужасе переспросила Фейс.

— Платить или нет, решает сам хозяин, но тут вообще очень редко расплачиваются деньгами. — Котти качнул головой и улыбнулся. — Ром — это единственное, чем мы пользуемся в Сиднее при торговле. Только те, кто работает на правительство его величества, получают настоящие деньги.

Симон Марш пошел еще медленнее, и Фейс, подняв голову, увидела на улице столб с доской, на которой огромными буквами было выжжено: «За Голубыми горами Китая нет».

— Котти, что означает эта надпись? — Фейс кивком указала на столб.

— Это, госпожа Блэксток, серьезное предупреждение, — с усмешкой пояснил он, — выраженное в шутливой форме и предназначенное для осужденных. Многие думают, что им удастся убежать, если они отправятся на запад через Голубые горы. Они верят, что сразу за горами лежит Китай.

— И многим удавалось бежать? — Фейс остановилась возле столба, чтобы отдышаться.

— Нет, но многие пытались и продолжают пытаться. Большинство из них умирают от голода, или их убивают туземцы, — пояснил Котти.

— Но некоторые все-таки убегают? — Фейс никак не могла отвести глаз от надписи.

— Редко, но время от времени случается. Одним из таких убежавших был друг моего отца. Хороший человек! Его звали Питер Майерс. Вскоре после того как мы высадились здесь, он ушел в буш, а позже группы разведчиков рассказывали истории о белом мужчине, живущем среди чернокожих. Им не удавалось подойти достаточно близко, чтобы как следует рассмотреть его, но некоторым из них показалось, что это Питер Майерс. Сколько правды в этих рассказах, я не знаю.

— Вы что, так и собираетесь стоять здесь целый день как пугала? — Резкий окрик Симона Марша заставил Фейс вздрогнуть. — Пошевеливайтесь! Мастерская прямо перед вами!

Глава 3

Из дневника Питера Майерса

«Май 1787 года.

Я начинаю этот дневник в самый горький день своей жизни. Сейчас мне трудно представить себе, что на его страницах когда-нибудь появится описание какого-либо радостного события. За эти записи я взялся для того, чтобы попытаться сохранить здравый рассудок на протяжении предстоящих недель и месяцев и в надежде, что таким образом моя семья получит хоть какое-то описание выпавших на мою долю невзгод.

Я пишу эти строки, сидя в трюме корабля, направляющегося в Новый Южный Уэльс, где мне предстоит провести остаток жизни. А провинился я тем, что осмелился не уплатить вовремя долг одному совершенно безжалостному человеку. И вот за такое «ужасное преступление» меня лишили дома, разлучили с теми, кого я люблю, и сослали в чужую страну, о которой никому ничего не известно.

Наша позорная армада состоит из одиннадцати кораблей, и, по слухам, на их борту находится более тысячи душ — мужчин, женщин и детей, даже младенцев. Кроме того, эти суда везут лошадей, крупный рогатый скот, овец, коз, свиней, кроликов, цыплят и уток, так что у нас есть все необходимое, чтобы создать английское поселение на этом далеком первобытном берегу, к которому мы неумолимо приближаемся.

Из этой тысячи душ около трехсот составляют офицеры, члены команды и солдаты. Помимо них, на борту находится и несколько свободных людей, добровольно отправившихся осваивать новые земли. Остальные — это узники его величества короля Англии Георга Третьего, пятьсот сорок восемь мужчин и сто восемьдесят женщин, с которыми плывут их несчастные дети.

Осужденные по большей части являются весьма непривлекательными персонажами. Преимущественно это воры-карманники, разбойники с большой дороги, магазинные воры, те, кто ворует овец, и любители ночных грабежей. Женщины-осужденные — в основном проститутки и мелкие воровки. Хотя они составляют меньшинство, как ни странно, именно они больше всех шумят и буянят и ведут себя неподобающим образом. Должен с удовольствием отметить, что их содержат отдельно от арестантов-мужчин, но эта изоляция не распространяется на матросов и солдат, которые частенько пользуются благосклонностью этих женщин.

Среди преступников нашлось несколько человек, которых, подобно мне, можно назвать скорее невезучими, чем провинившимися. Например, семидесятилетнюю Элизабет Бекфорд, говорят, сослали на семь лет за то, что она украла два фунта сыра. А некий мужчина средних лет незаконно подстрелил кролика, чтобы накормить своих голодных детей. Нельзя без отчаяния думать о нашем времени, когда сверхжестоко наказывают за прегрешения, безусловно, достойные прощения. Мы живем в ужасном мире, и я почти полностью утратил желание быть его частью.

Июль 1787 года.

В море мы уже больше тридцати дней, и у меня появились кое-какие соображения по поводу того, как пережить это путешествие. Однако, здраво — насколько позволяет мое отчаяние — рассматривая свое положение и окружающую обстановку, должен признать, что мои шансы на выживание совершенно ничтожны. Я плохо переношу качку. К тому же мне неприятно общаться с окружающими. Эти люди, как злобные дети, сразу нападают на тех, кого считают непохожими на себя. К тому же я обнаружил, что вовсе не имею желания покоряться обстоятельствам.

И что еще доставляет мне жестокое страдание, так это невозможность как следует вымыться. Для мытья можно пользоваться только соленой водой, и то весьма редко. Увы, некоторые осужденные пренебрегают даже этим, и в трюмах стоит невыносимое зловоние! Какое же благословенное облегчение я испытываю, когда нам разрешают выйти на палубу, где можно вдохнуть свежий соленый воздух! Однако проклятая вонь никогда полностью не исчезает, и мне кажется, что она, как воспоминание о дурном сне, будет преследовать меня вечно.

«Красные мундиры», наши надсмотрщики в этом путешествии, в целом неплохие ребята, но среди них есть несколько, кому доставляет удовольствие от скуки издеваться над нами. Особенно отличается один — грубое животное по имени Уилбурн, который, кажется, особенно невзлюбил меня из-за моей образованности. При первой же возможности он делает мою жизнь невыносимой. Единственное мое преимущество перед ним — мой разум, который подсказывает, что самый лучший способ выжить — это стать незаметным.