Сталл родился сорок пять лет назад в Бостоне, в районе порта. Его мать прислуживала в таверне, а отец был моряком. Однако кто из тех сотен моряков, что захаживали к матери, был его отцом, Сталл так никогда и не узнал. Оскаром мать назвала его, потому что, как она рассказывала сыну, «одного из матросов, похаживавших ко мне в то время, помнится, звали Оскар», а Сталлом — потому что напротив хибары, где она жила, стоял дом, на котором красовалась большая вывеска «Товарный склад Сталла».

Сколько Сталл себя помнил, его мать каждый вечер напивалась до бесчувствия, и к тому времени, когда ему исполнилось семь лет, он уже старался держаться от нее подальше. Целыми днями слонялся он по улицам, воруя и попрошайничая. Как-то холодным зимним днем — в то время Сталлу уже было пятнадцать — он нашел мать мертвой в каком-то глухом переулке. Он постоял, равнодушно глядя на нее, как посмотрел бы на какую-нибудь бродячую кошку или собаку, угодившую под колеса телеги, повернулся и ушел.

Вскоре дела Сталла пошли в гору, и к тому времени, как началась Гражданская война, он уже стал одним из главарей преступного мира Бостона. Но это его едва не погубило. Он был теперь фигурой в городе известной, и его узнавали в лицо. Так что, когда во время ограбления он убил перевозившего деньги курьера, его узнали, и пришлось спасаться бегством.

Федеральная армия показалась Сталлу отличным местом, где можно было спрятаться и переждать, и он не мешкая вступил в ее ряды. Вскоре после этого ему поручили в составе небольшого отряда перевезти сто тысяч долларов золотом из одного расположения воинской части в другое. По роковой случайности на отряд напал патруль конфедератов, и, хотя федеральные войска отразили нападение, командир отряда был убит, а остальные ранены. Поняв, какая удача ему привалила, Сталл прикончил раненых, забрал золото, спрятал его в надежном месте, а командованию доложил, что золото похитили конфедераты.

Когда война закончилась, Сталл вернулся на то место, где закопал золото, забрал его и отправился в Кентукки — начинать новую жизнь, жизнь добропорядочного джентльмена. Однако, несмотря на то что Сталл был теперь человеком богатым и о его криминальном прошлом в Бостоне и Луисвилле никто не знал, местное общество не спешило принимать его в свой круг.

Именно тогда Сталл понял, какую важную роль в жизни штата Кентукки играют лошади. И он купил несколько скаковых лошадей, надеясь, что, если они победят на скачках, он добьется того уважения, которого до сего дня был лишен. Но Сталл так и не понял, что сущность конных состязаний, этого спорта королей, составляет честная борьба. Он был абсолютно уверен, что победа на скачках принесет ему признание, которого он никак не мог добиться. И это стало у него навязчивой идеей. Сталл взял на вооружение девиз: победа любой ценой. Он купил самых хороших лошадей, которых только смог найти, нанял самых лучших жокеев, а если не мог победить в честном поединке, добивался своего обманом и хитростью.

К жокеям своим Сталл относился жестоко, и они редко у него подолгу задерживались, а с лошадьми обращался и того хуже. Он бил их нещадно, считая битье основой дрессировки. Если лошадь проигрывала скачку, он безжалостно расправлялся с ней, вымещая на несчастном животном свою злость. Подобным поведением Сталл нажил себе много врагов, поэтому он решил нанять себе телохранителя. Так у него появился мистер Мерси.

Мистер Мерси внушал страх всем, кому доводилось с ним сталкиваться. Сам Сталл тоже его побаивался, поскольку знал: этот человек способен на все. В отличие от Сталла, который далеко не всегда мог обуздать свои порывы, мистер Мерси был холоден и расчетлив. Он мог убить и глазом не моргнув, что периодически и проделывал. Он никого не любил и никого не ненавидел, никогда не улыбался и никогда не хмурился. Его ничто не радовало и ничто не могло разозлить. И Сталл отлично понимал, что мистер Мерси будет предан ему до тех пор, пока он будет платить ему за эту преданность.

Даже Сталл не знал его фамилии. Когда они познакомились, Сталл попросил его представиться, но телохранитель уклонился от ответа, высказав пожелание, чтобы его звали мистером Мерси, и никак иначе.

Стоило Сталлу подумать о мистере Мерси, как серый человечек тотчас же возник у него за спиной, неслышно материализовавшись из сгущавшихся сумерек.

— Все исполнено, — тихо сказал он.

— Что исполнено? — не понял Сталл.

— То, что вы просили.

Сталл настолько разозлился на Глэдни Хэллорана, что совершенно забыл о том, какое поручение дал мистеру Мерси. Но теперь вспомнил.

— Отлично! Отлично! — воскликнул он, широко улыбаясь и потирая свой и без того багровый шрам. — Хокинс учил меня сегодня, что нужно уметь проигрывать. Что ж, посмотрим завтра после скачек, как он сам это делает.

Глэдни Хэллоран нанял экипаж, чтобы с шиком доставить Ребекку и Хокинса в город. Приехав на Уотерстрит — набережную реки Огайо, он привязал лошадей и помог Ребекке выйти из коляски.

— Вы только посмотрите! — воскликнула она. — Как красиво!

Зрелище и в самом деле было потрясающее. Последние косые лучи заходящего солнца освещали реку, отчего вода в ней казалась золотой. В полумиле вниз по течению Огайо сливалась с более мутной Миссисипи. Однако лучи заходящего солнца окрашивали ее воды в серебристый цвет. В том месте, где обе реки сливались, вода производила впечатление растопленного серебра. В общем, картина была восхитительная, достойная кисти талантливого живописца.

У берега стояли несколько лодок и большой многопалубный белый с синей полосой речной пароход, разительно отличавшийся от остальных судов. На борту его красовалась надпись «Королева Огайо». Солнце уже почти село, начинало темнеть, и иллюминаторы красавца судна сверкали желтыми огнями, а на каждой мачте висели мерцавшие золотистым светом фонари.

— Здесь мы и будем ужинать, — пояснил Глэдни, заметив, что Ребекка смотрит на пароход полным благоговения взглядом.

— Мы будем ужинать па пароходе? — удивилась она.

— Ну да, — ответил Глэдни, в очередной раз улыбнувшись своей асимметричной улыбкой. — Скажите-ка мне: известно ли вам, как великолепно кормят на речных пароходах?

— Конечно, — ответила Ребекка. — Но как мы на него попадем? Мы ведь не пассажиры. Неужели они пускают на борт всех желающих?

— Не всех, малышка, — терпеливо произнес Глэдни. — Но Глэдни Хэллорана и его друзей наверняка пустят. А теперь пошли.

Ребекка с дедом направились следом за Глэдни к трапу парохода, осторожно ступая по булыжникам, которыми была вымощена пристань. Булыжники эти спасали набережную от разрушения, когда река выходила из берегов, что случалось частенько. Глэдни предложил Ребекке руку, но девушка отказалась и тут же об этом пожалела: поскользнувшись на мокром камне, она чуть не упала в реку. Глэдни вовремя успел поддержать ее.

— Я человек негордый. Могу и еще раз предложить свою помощь, — весело хмыкнул он. — Если вы, конечно, не погнушаетесь ее принять.

Ребекка молча взяла его под руку и сразу почувствовала себя более уверенно. Так они и дошли до трапа.

На палубе парохода, у самого трапа, стоял огромный чернокожий детина и сматывал канат. Увидев Глэдни, он от неожиданности выронил канат из рук и, издав восторженный вопль, ухмыльнулся во весь рот.

— Миста Глэдни! Неужели это вы? Вот здорово! Добро пожаловать на борт «Королевы Огайо»! Собрались плыть с нами в Новый Орлеан?

— Привет, Большой Сэм, — сказал так же радостно Глэдни. — Так, значит, капитан Дженкинс тебя еще не продал?

Большой Сэм оглушительно захохотал.

— Миста Глэдни, вы же знаете, рабства больше нет. Никто не может продать Большого Сэма, если он сам этого не захочет.

— Тебя, и когда оно было, никто не смог бы продать, Большой Сэм. А знаешь почему? Потому что за тебя никто и гроша ломаного не даст, слишком уж ты хилый. Такой хилый, что тебя только пальчиком толкни, ты и свалишься. Даже моя старенькая бабушка легко с тобою справится.

Негр снова разразился громовым хохотом. Все еще хохоча, он поднял с палубы железный прут и на глазах изумленной Ребекки принялся сгибать его в кольцо. Во время этой процедуры мощные мускулы на его руках, плечах и шее вздулись и стали похожи на канаты.

— А ваша старенькая бабушка сможет так сделать, миста Глэдни, а? Ну-ка скажите.

— Запросто сможет, причем одной рукой, — ответил Глэдни и глазом не моргнув.

— Веселый вы человек, миста Глэдни, — заметил Большой Сэм. — Люблю я, когда вы приходите к нам на пароход.

— А старый пират Дженкинс на борту? — поинтересовался Глэдни.

— А как же, сэр, где ж ему еще быть? — ответил Большой Сэм и, распрямив прут, ткнул им в сторону кормы. — Я видел его там десять минут назад.

— Мне нужно с ним быстренько переговорить, — сказал Глэдни. — А ты сможешь присмотреть, чтобы, пока я не вернусь, моих друзей никто не обидел?

— Миста Глэдни, если за это время из реки выплывет сам дьявол, я буду защищать ваших друзей как лев, — торжественно пообещал Большой Сэм. — Я никогда не забуду тот день, когда вы спасли мою шкуру.

— Да уж, такую шкуру жалко было не спасти, дружище, — заметил Глэдни и дружески похлопал чернокожего детину по плечу. — Я скоро вернусь, — сказал он Ребекке с Хоком и направился на корму.

Глэдни быстро шел по палубе «Королевы Огайо», слегка касаясь рукой отполированных перил. Меньше года назад взошел он на борт этого парохода, намереваясь проплыть лишь от Сент-Луиса до Нового Орлеана, а по просьбе Дженкинса провел на его борту целых три месяца. Теперь настал черед Дженкинса оказать услугу ему, и Глэдни очень надеялся, что он ее окажет.

Капитан Дженкинс, пожилой мужчина лет семидесяти, был высок и худощав, с длинной, до самой груди, курчавой седой бородой. Сейчас он стоял, облокотившись на перила, и пристально разглядывал что-то.

— Какого черта ты там высматриваешь, кэп? Такие, как ты, вряд ли смогут углядеть что-нибудь путное, это уж как пить дать.

Вздрогнув, Дженкинс порывисто обернулся, и в ту же секунду гнев на его лице сменила улыбка. Взяв руку Глэдни своей длинной мозолистой ладонью, он на удивление крепко пожал ее.

— Брось ты свои ирландские штучки, Глэд, — сказал он. — Здесь тебе не ярмарка, надувать некого.

— Это ты верно заметил, — несколько смущенно проговорил Глэдни уже без всякого ирландского акцента. — Но привычка есть привычка. Когда я работаю на ярмарке, я всегда говорю с ирландским акцентом, а избавиться от него потом ужасно трудно.

— Если так и дальше пойдет, то в один прекрасный день ты вообще забудешь нормальный английский язык. Придется тебе тогда до конца дней своих чирикать на своем ирландском наречии.

— Если хорошенько подумать, это будет просто здорово, — беззаботно сказал Глэдни, вновь с легкостью обретая ирландский акцент. — На кой черт мне, такому отличному честному ирландскому парню, какой-то литературный английский?

— Особенно при твоей развеселой работе, когда и говорить-то особо не нужно. Верно, Глэд? — подхватил Дженкинс.

Глэдни ухмыльнулся.

— В моем деле встречаются очень жадные люди, которые считают, что способны меня перехитрить. Что ж, я никогда их не разубеждаю. Наоборот, чем больше они ощущают свое превосходство, тем легче мне взять над ними верх.

— Глэдни Хэллоран, жулик ты этакий! — смеясь, воскликнул Дженкинс. — Не понимаю, как ты до сих пор жив? Ты слишком добр и благороден, чтобы заниматься на ярмарках облапошиванием людей.

— А тебе никогда не приходило в голову, что именно поэтому я и преуспел в своем деле? Вспомни только, как я тогда тебя выручил.

— Еще как помню, Глэд. Без тебя бы я пропал, — согласился Дженкинс. — Эти ребята вцепились в меня мертвой хваткой. Я бы наверняка спустил им и свой пароход, и весь свой выигрыш, если бы ты не вступил в игру. Моим старым глазам было приятно на тебя смотреть.

— А уж какое я в тот день получил удовольствие, и говорить не приходится. Величайший день в моей стремительной и противозаконной карьере, — весело отозвался Глэдни.

— Скажи-ка мне, Глэд, каким ветром занесло тебя ко мне на пароход? Снова собрался плыть с нами в Новый Орлеан?

— На сей раз нет, хотя, признаться, я был бы не прочь, — ответил Глэдни. — Стоило мне ступить на палубу этого старого корыта, как мною овладела ностальгия. Будь моя воля, остался бы на его борту до конца своих дней.

— Значит, ты пришел ко мне в гости. Очень мило с твоей стороны, Глэд.

— Гм... Ну, не только за этим, — смущенно проговорил молодой человек. — Я привел с собой двух своих друзей. Мне хотелось бы накормить их самым восхитительным ужином, который могут предложить на пароходе, бороздящем воды Огайо. А лучший ужин, чем на «Королеве Огайо», мне вряд ли где еще предложат. Вот я и решил к тебе заглянуть. Ну как, не станешь нас прогонять?

— Ну о чем ты говоришь! Ты же знаешь, что ты всегда мой самый желанный гость, — радушно отозвался капитан Дженкинс. — Мало того, я усажу вас за свой стол. А кто эти твои друзья?

— Генри Хокинс собственной персоной и его внучка Ребекка.

— Генри Хокинс? Что-то знакомое... По-моему, я где-то слышал это имя.

— Не сомневаюсь. Несколько лет назад имя этого жокея гремело и у нас в Штатах, и в Англии.

— Ну конечно же! Хок! Я и сам выиграл пару долларов, поставив на него. Так ты говоришь, он пришел с внучкой?

— Такого очаровательного создания ты еще не видел и вряд ли когда-нибудь увидишь, кэп, — сказал Глэдни и сам поразился тому, насколько искренне прозвучал его голос.

— Ого! — бросил Дженкинс и искренне расхохотался. — Должно быть, она настоящая красавица, если ей удалось поразить твое воображение.

— Ты совершенно прав, — согласился Глэдни, чувствуя, как кровь приливает к щекам. — Так что, сам понимаешь, ужин мне нужен первоклассный. — И он застенчиво улыбнулся.

— Не беспокойся, Глэд. Все будет в лучшем виде, даю тебе слово. Я сам схожу на камбуз и переговорю с коком.

— Да, и еще вот что, кэп. Сделай мне одолжение, не издевайся во время ужина над моим ирландским акцентом. Хок с внучкой еще не слышали, чтобы я говорил на нормальном английском языке, и я не хочу, по крайней мере пока, чтобы они знали, что я умею это делать.

— Боже правый, Глэд! Не собираешься ли ты их облапошить? — испуганно вскричал Дженкинс. — На своем пароходе я этого не потерплю.

— Нет-нет, — поспешно заверил его Глэдни. — Дело в том, что сегодня днем я выиграл приличную сумму на скачках, поставив на двуколку Хокинсов, и решил пригласить их в благодарность за это на ужин. Но эта пара меня чем-то заинтересовала, хотя не пойму, чем именно. Мне кажется, они что-то скрывают, и я не успокоюсь до тех пор, пока не раскрою их тайну. Первым делом мне хотелось бы познакомиться с их наездником. Что-то он уж слишком застенчив, не в пример всем тем наездникам, с которыми мне доводилось сталкиваться. Так что, если придется немного пожульничать для того, чтобы разузнать как можно больше о Хокинсах, кэп, я на это пойду. Надеюсь, ты меня не выдашь?

— И не подумаю, дружище, — заверил Дженкинс, и глаза его озорно блеснули. — А теперь веди своих гостей в салон, а я пойду позабочусь о том, чтобы их накормили по-королевски. Однако, — тут Дженкинс предостерегающе поднял палец, — если ты попытаешься заплатить за ужин, Большой Сэм вышвырнет тебя прямо в реку.

— Нечего пугать меня Большим Сэмом. Ты видел когда-нибудь, чтобы я отказался от дармовщины?

— Что верно, то верно, — сказал Дженкинс и, взглянув на свои карманные часы, добавил: — Сегодня у нас на пароходе будет музыка. — Он наклонил голову, прислушиваясь, и Глэдни, последовав его примеру, тоже услышал из салона приглушенные звуки. — Уже играют.

Внезапно Глэдни пришла в голову мысль.

— Кэп, — обратился он к Дженкинсу. — Может, попросишь оркестр сыграть «Мой старый добрый Кентукки», когда мы будем входить в салон, а?

Капитан Дженкинс хмыкнул.

— Ах ты, ирландский хвастунишка! Надеюсь, старик Хокинс знает, что делает, когда позволяет тебе крутиться возле своей внучки.

И он ушел, все еще посмеиваясь, чтобы отдать распоряжения насчет ужина, а Глэдни поспешил обратно к Хоку и Ребекке. Он нашел их все там же, на палубе. Они, раскрыв рот, внимали россказням Большого Сэма.

— ...да, мэм, — заливался тот соловьем, — и тут я почувствовал, что эта веревка обвивается вокруг моей шеи. Пятнадцать или двадцать белых почему-то вбили себе в башку, что меня нужно повесить за что-то, чего я не делал. Я пытался сказать им, что меня в тот вечер даже не было в городе, что я работал здесь, на пароходе, но они мне не поверили. Они сказали, что ту белую леди убил большой ниггер, а уж крупнее меня они никого в жизни не видели.

И вот, когда они уже хотели стегнуть кнутом лошадь, чтобы выбить у меня из-под ног коляску, на которой я стоял, а меня оставить болтаться в петле, примчался миста Глэдни. В руке он держал коробку с динамитом, из которой во все стороны разлетались искры. И миста Глэдни закричал, что, если сейчас меня не отпустят, он подорвет всех к чертовой матери. А еще он им тоже сказал, что я этого не делал.

— И что случилось потом? — спросила заинтригованная Ребекка.

Большой Сэм улыбнулся.

— Все эти белые побелели еще больше, вот как миста Глэдни сумел их напугать! Они разбежались в разные стороны, а про меня и думать забыли. А миста Глэдни спокойненько так подошел к коляске и снял с моей шеи веревку. А коробку с динамитом так и не выпустил из рук, будто это просто какая-то зажженная сигара. «Джентльмены, — сказал он, — отойдите-ка все подальше и дайте нам с моим другом вернуться на наш пароход, а не то я сейчас брошу эту штуку, и у вас у всех мозги вылетят».

Признаюсь уж вам, мэм, что я и сам испугался до полусмерти. Динамит-то вот-вот взорвется! А миста Глэдни и ухом не ведет. Наконец я не выдержал и говорю ему: «Миста Глэдни, может, пора уже бросить этот динамит? Подержали — и будет».

А миста Глэдни как рассмеется и говорит: «Большой Сэм, да какой же это динамит? Это просто пучок веревки». И он стал так хохотать, что у него из глаз слезы потекли. И то верно, здорово он провел этих белых!

— А признайся-ка, Большой Сэм, отличная была картина, когда они стояли кружком и ждали, что сейчас взорвутся, — заметил Глэдни, выходя из тени, где стоял, дожидаясь, пока негр закончит свою душещипательную историю.

— Это вы, миста Глэдни? А я тут только что рассказывал вашим друзьям, как вы спасли мне жизнь.

— Я слышал, — сухо бросил Глэдни. — А теперь я им расскажу, какой ты большой врун, Сэм Тэлли.

— Да ладно вам, миста Глэдни, — ухмыльнулся ничуть не обескураженный Большой Сэм. — Должен же я был чем-то развлекать ваших друзей, чтобы им не было скучно?

— Верно, Большой Сэм, и я тебе премного за это благодарен. А теперь, мистер и мисс Хокинс, прошу следовать за мной. Я договорился с капитаном насчет ужина.

— Но все-таки, Большой Сэм все это придумал, чтобы нас развлечь, или эта история произошла на самом деле?

Глэдни обаятельно улыбнулся.

— Какое это имеет значение? Ведь вам было не скучно, и это самое главное.

Ребекка во все глаза смотрела на человека, который вел их по палубе. История спасения Большого Сэма (а Ребекка подозревала, что она соответствует действительности, разве что немного приукрашена) подтверждала, что Глэдни — храбрец. Однако человека, который надул пятнадцать вооруженных людей, пригрозив взорвать их всех обыкновенной веревкой, можно было назвать не только храбрым, но и рисковым малым. Похоже, он способен на безрассудство, даже если при этом подвергает себя опасности. Этот Глэдни Хэллоран — самый занимательный и необыкновенный человек, с которым ей когда-либо приходилось встречаться, решила Ребекка.