Лакей подвел их к широкой величественной лестнице.

На верхней площадке лакей постучал в красивые резные двери.

— Введите их, Джеймс, — послышался женский голос. Лакей распахнул дверь для прибывших и притворил ее за ними, не входя. На кушетке с высокими валиками полулежала худая немолодая женщина. Кожа ее напоминала старинный фарфор, покрытый прожилками. Однако волосы незнакомки, уложенные в высокую прическу, были вовсе не седыми, а золотисто-рыжими, зеленые глаза смотрели внимательно и с интересом. Самый вид женщины наводил на мысль о богатстве и знатности.

Хотя Лилиа, конечно, не видела эту женщину прежде, что-то в посадке ее головы показалось девушке смутно знакомым. Не выдержав испытующего взгляда зеленых глаз, Лилиа молча осмотрела комнату.

Со всех сторон их окружала роскошь, чуждое и кричащее великолепие, от которого кружилась голова. Назначения большей части предметов Лилиа не понимала. Она залюбовалась расписным потолком, где резвились улыбающиеся ангелы с арфами в руках. Очаг поражал своим великолепием, и его невозможно было ни с чем спутать из-за горящих дров. В глубине комнаты стояла кровать под балдахином, со стеганым шелковым покрывалом и множеством подушек.

— Итак, Радд, — заговорила женщина, — это она?

— Она, она, леди Анна! Могу присягнуть, что это и есть дочь Уильяма Монроя.

— Он говорит правду, дитя мое?

— Да, — ответила Лилиа, совершенно ошеломленная таким поворотом. — Уильям Монрой был моим отцом.

— Был? Так он умер?

— Два года назад.

— Бедный мой Уильям всегда и все делал не вовремя — никакого чувства времени! Впрочем, все в конечном счете к лучшему. Подойди ко мне, дитя мое. — Иссохшей рукой женщина поманила девушку. — Ближе! Глаза у меня теперь уже не те, что раньше.

Озадаченная Лилиа подошла к кушетке.

— Боже милостивый! Что это за обноски на тебе? И ты истощена почти так же, как я. Радд, что с ней такое? Болезнь? Голод? И потом, я же просила одеть ее достойным образом.

— Я подумал: а чего ради? Девчонка никогда ничего не носила, кроме куска тряпки. Откуда ей знать, что такое достойный вид?

— Могу ли я узнать, кто вы? — не выдержала Лилиа.

— Как? Разве этот человек не объяснил тебе?

— Нет.

— В чем дело, Радд? Почему вы держали это бедное дитя в неведении?

— Ну... я думал... я решил предоставить это вам.

— Вы только взгляните на нее. Она же потрясена до глубины души, и кто может винить ее за это? — Женщина обратилась к Лилиа: — Я — леди Анна Монрой, мать Уильяма, то есть твоя бабушка, дитя мое. А этого человека я отправила на острова, куда ветер занес моего беспутного сына. Я поручила ему найти или самого Уильяма, или хотя бы следы его. Здесь родился и вырос твой отец. Долгие годы Монрой-Холл был ему родным домом, а теперь, надеюсь, станет домом тебе, дитя мое.

— Мать моего отца? Бабушка? — растерянно повторила Лилиа. — Он никогда не рассказывал о прошлом! Я ничего не знаю о Монрой-Холле.

— Охотно верю. — Анна грустно покачала головой. — При всех своих недостатках Уильям был не лишен гордости. Без сомнения, удрученный изгнанием, он стыдился его. А теперь скажи, как тебя зовут, дитя мое. ..

— Лилиа.

— Лилиа... Что за чудесное имя!

Радд нетерпеливо закачался на пятках.

— Леди Анна, не перейти ли нам к делу? После этого вы всласть наговоритесь, а я занят. Соблаговолите рассчитаться со мной за услуги, и я оставлю вас наедине.

— Да, да, — согласилась леди Анна, — давайте все уладим.

— Вы хотите заплатить этому человеку? За что? — спросила Лилиа.

— Я обещала заплатить тысячу фунтов, если он убедит моего сына или его наследников вернуться.

— Прежде чем вы заплатите, я хотела бы переговорить с вами наедине.

— Оставьте нас ненадолго, — сказала Радду леди Анна.

— Леди Анна! — встревожился Радд. — Я не могу торчать тут у вас до скончания века! Сейчас девчонка наврет вам с три короба. К чему слушать этот вздор? Туземок хлебом не корми, дай только опорочить белого мужчину, а у самих не больше приличий, чем у мартовских кошек!

— Вы забываетесь, Радд! Это моя внучка, будьте любезны говорить о ней с уважением!

— Я готов принести самые почтительные извинения, леди Анна, если только и вы прислушаетесь к моим словам. Но клянусь, она лгунья, и у нее самые низменные наклонности!

— Джеймс!

Леди Анна схватила трость и постучала в пол. Дверь открылась почти сразу, словно лакей все это время стоял за ней.

— Джеймс, проводите этого человека вниз и подождите, пока я снова вас обоих не позову.

— Слушаюсь, миледи.

— Леди Анна, заклинаю вас, не верьте ни единому слову этой островитянки, этой безбожницы!

— Молчать, ничтожество! Вы начинаете действовать мне на нервы! — Трость снова гулко ударила в пол. — Если вы не покинете эту комнату по доброй воле, Джеймс выставит вас отсюда!

Лакей, плечистый и крепко сбитый, схватил Радда за локоть и вынудил направиться к выходу.

— А теперь я хочу знать, в чем дело, — сказала леди Анна.

— Прошу вас, ничего не платите этому человеку!

— Однако это странно! — Пожилая дама сверкнула глазами. — Быть моей внучкой еще не значит командовать мной! Соглашение должно быть выполнено, это вопрос чести.

— По отношению к человеку достойному, — возразила девушка. — Эйза Радд силой увез меня с острова, а когда вы узнаете, что было потом...

И Лилиа подробно поведала бабушке о своем путешествии в Англию. Леди Анна ничем не выдала своих чувств, сказав только: «Понимаю». Она снова стукнула тростью в пол, после чего появился Радд в сопровождении Джеймса.

— Благодарю, Джеймс. Останьтесь здесь, — обратилась леди Анна к лакею.

Тот учтиво наклонил голову и отошел в угол, не спуская взгляда с угрюмого Радда.

— Итак, — начала леди Анна, — вы даже хуже, чем я предполагала, Радд. Я наняла вас вовсе не для того, чтобы вы похитили эту девушку, даже не спросив ее согласия. И уж конечно, не для того, чтобы держали ее взаперти на затхлой воде и испорченной пище. Более того, вы пытались... пытались напасть на нее!

— Все это ложь, ложь!

— Молчать! — Леди Анна сопроводила окрик резким стуком трости. — Вы не заслужили и фартинга, не говоря уж о тысяче фунтов! Немедленно избавьте меня от своего присутствия!

— Но... как же это? — опешил Радд. — Вы не понимаете... я должен получить деньги, просто должен! Я честно их заработал. Только силой мне и удалось увезти девчонку с острова! Вы же не думаете, что она отправилась бы со мной добровольно?

— Ну хорошо, а жестокое обращение?

— Говорю вам, она лжет!

— Достаточно взглянуть на нее, чтобы понять, кто из вас двоих лжет. Джеймс! Выдворите этого человека из моего дома.

— Я буду жаловаться!

— Как вам угодно. Но прежде чем обратитесь куда-либо с жалобой, советую взвесить хорошенько, чье слово будет принято во внимание — ваше или леди Анны Монрой. Меня все знают и уважают, а у вас темное прошлое. К тому же деньги позволят мне отыскать вас даже на краю земли, вздумай вы причинить вред мне самой или моим близким. Джеймс!

Лакей поволок Радда к двери. Тот вырывался, упирался ногами в пол и брызгал слюной, выкрикивая угрозы.

— Ах да, Джеймс, заплатите кебмену. До Монрой-Холла путь не близкий. Пусть он отвезет это никчемное создание в Лондон.

— Слушаюсь, миледи.

У самых дверей Радд обернулся:

— Вы еще пожалеете, ох как пожалеете! И вы, и ваша грязная туземная сучка! Уж я об этом позабочусь!

Глава 4

Низкопробный мюзик-холл на побережье, известный под названием «Лачуга углекопа», был, по обыкновению, переполнен. Тут можно было встретить и гвардейца в щегольском мундире, и хлыща с подозрительными наклонностями, подкрашенного и подвитого, и человека светского — словом, представителей всех общественных слоев и самых разных занятий. Прокуренный зал был набит битком, на плохо освещенной сцене, завывая непристойную песенку под расстроенные клавикорды, развлекал клиентов ужимками и прыжками престарелый комик Джо Велс. В углу шла шумная попойка.

Все это ничуть не занимало Дэвида Тревелайна. Он сидел за своим столом в полном одиночестве, угрюмо глядя в стакан с бренди. Даже Джо Велс и его веселые непристойности не могли в этот вечер поднять ему настроение, хотя обычно он слушал старика с удовольствием, то и дело разражаясь одобрительным смехом. Сегодня все казалось пресным, даже соленые шуточки. О вечерах вроде этого думаешь: скорее бы прошел, да и забыть о нем!

Для начала Дэвид зашел в клуб на Сент-Джеймс-стрит, сел играть в кости и сам не заметил, как проиграл пятьдесят фунтов. Решив отыграться, он взялся за карты, и дело пошло на лад, но тут Джонни Бонд ни с того ни с сего назвал его шулером и устроил скандал. Рассвирепев, Дэвид вскочил и с размаху влепил ему такую пощечину, что под потолком зазвенело.

— Я требую сатисфакции! — завопил Джонни, потирая быстро краснеющий след пятерни.

— Что? Вы требуете сатисфакции, когда оскорблен я?! Впрочем, все равно. Я дам ее вам с величайшим удовольствием, мистер Бонд. Завтра на рассвете, в Мидоу. Я выбираю пистолеты!

— Согласен, — ответил тот, не отнимая ладони от щеки. — На рассвете, в Мидоу.

Посидев в «Лачуге углекопа» и поразмыслив за стаканом бренди, Дэвид остыл и уже сожалел о том, что в клубе вышла такая безобразная сцена. Отец постоянно твердил ему, что человек светский должен держать себя в руках при любых обстоятельствах, но, увы, единственный отпрыск лорда Тревелайна был для этого слишком горяч. Оставалось читать лекции и надеяться на перемены.

Дэвид подавил вздох, откинул со лба прядь светлых волос и обвел взглядом помещение. Глаза у него в безмятежные минуты были голубые, но легко темнели от гнева и любого другого сильного чувства. Двадцати трех лет от роду, высокий и хорошо сложенный, он слыл красивым молодым человеком.

Нет, решительно все в этот вечер было не так. Стоило только посмотреть на завсегдатаев, что слушали пошлую песенку развесив уши, как во рту возникал кислый привкус. Здесь никто ни в чем себе не отказывал. Одним нравилось наливаться пуншем, джином, бренди или хотя бы шерри с водой, другие жадно набивали себе животы кушаньями начиная от незатейливых яиц-пашот до сложного валлийского пирога с почками.

Вдруг, совершенно ни с того ни с сего, Дэвид задался вопросом, чего ради он посещает такого рода заведения и якшается с подобной братией. Можно подумать, он, как и другие, не мыслит жизни без спиртного, азартных игр и регулярных визитов к проституткам. Это не подобает будущему лорду Тревелайну, наследнику знатного и богатого рода, о чем, кстати сказать, неустанно напоминает ему отец, уважаемый член палаты лордов. Положение обязывает, не так ли?

Дэвиду пришлось согласиться с этим бесспорным аргументом. Однако жизнь английского дворянства со всеми своими устоями, нормами и правилами разительно напоминала болото. От такой жизни человек с горячей кровью мог просто зачахнуть, умереть от скуки и однообразия.

Дэвид снова окинул взглядом зал, на сей раз снисходительно. Да, здесь господствовали низменные побуждения, но это хоть разгоняло сплин.

Джо Велс закончил наконец распевать и сорвал аплодисменты, сопровождаемые громкими криками одобрения. Раскланиваясь на ходу, комик скрылся в боковой дверце, откуда тотчас появился совсем иной персонаж — статный человек лет тридцати пяти с пламенеющими рыжими бакенбардами, одетый по последней моде. Его головной убор был залихватски сдвинут на затылок, толстая золотая цепочка спускалась к карману, где, как знали завсегдатаи, находились дорогие часы. Единственной странностью его облика был размер ног: плотно облегающие сапоги казались на нем женскими. При ходьбе он изящно опирался на трость с резным набалдашником.

Послышались крики:

— Хей-хо, Дики Берд, приятель!

— Спой нам что-нибудь позабористее!

— Что-нибудь новенькое, Дики!

— Давай, Дики, да погорячее, чтоб чертям стало тошно!

Весело улыбаясь, вновь прибывший жестом попросил тишины. Это был Ричард Берд, кутила и франт, человек светский, объездивший полмира, остряк и повеса, неслыханный волокита, а ко всему прочему еще и сочинитель двусмысленных, но вовсе не пошлых песенок. Его появление весьма обрадовало Дэвида; он откинулся на спинку стула с бессознательной улыбкой, предвкушая развлечение и наконец ощущая себя в своей тарелке. Дик Берд, его давний и лучший друг, отыскав взглядом Дэвида в толпе, подмигнул ему с самым плутовским видом. При этом он не переставал жестами утихомиривать горланящую аудиторию. Когда гуляки выдохлись и затихли, Дик раскланялся.

— Джентльмены, сегодня я спою вам весьма назидательную песенку. Она написана совсем недавно, ни разу не исполнялась в компании, а называется «Наш веселый музыкант». Прошу внимания! — Он повел тростью в сторону клавикордов. — Джордж, выдай-ка нам пару тактов из песни «Нет порядка в этом доме».

Тощий человечек сыграл вступление, и Дик запел глубоким бархатным баритоном, так и поблескивая глазами от никогда не изменявшего ему веселья. Дэвид, искренне забавляясь, слушал.

Городок хорош, не скрою,
Да и дамы хоть куда,
Только каждою весною
Так скучают, что беда.
Но на улице на главной
Появился раз студент,
При себе имел он славный
Музыкальный инструмент.
Он, поверьте, самый-самый,
Наш веселый музыкант,
И всю ночь готовы дамы
Восхвалять его талант.
Мэр там был джентльмен бывалый,
Только малость староват,
Был к тому же славный малый
На молоденькой женат.
Та от скуки изнывала,
Да подруга на ушко
Про студента рассказала
И про дудку про его.
«Он, поверь мне, самый-самый
Наш веселый музыкант!
Ах, всю ночь готовы дамы
Восхвалять его талант!»
Леди нежная решила,
Что не прочь его нанять,
Для начала предложила
Свою дудку показать.
И при виде этой дудки
Занялся у леди дух.
«Инструмент такой не шутка!
Этот парень стоит двух!»
Он, конечно, самый-самый,
Наш веселый музыкант,
И всю ночь готовы дамы
Восхвалять его талант.
На уроках у студента
Было много славных дел —
Музыкальным инструментом
Виртуозно он владел.
Не приучена лениться
Дудка славная его.
Показал он ученице,
Что такое мастерство!
Он и вправду самый-самый,
Наш веселый музыкант!
И всю ночь готовы дамы
Восхвалять его талант!
Как студента провожали,
Целый город горевал.
Дамы хором умоляли,
Чтоб он их не покидал.
«Леди, эдак не годится!
Жадность — это же грешно!
Ведь другие ученицы
Музыканта ждут давно».
Потому что самый-самый
Наш веселый музыкант!
И всю ночь готовы дамы
Восхвалять его талант!

Когда последние слова отзвучали и музыка стихла, публика взревела от восторга, раздался топот ног и оглушительные рукоплескания. Исполнитель раскланялся, приподнял шляпу и устремился со сцены, не обращая внимания на крики «бис!». Пробираясь к столу Дэвида, он благодушно улыбался и кивал знакомым.

Усевшись, а вернее, рухнув на стул, Дик вытянул ноги и начал обмахиваться шляпой.

— Ну, дружище Дэвид, как ты находишь мое последнее произведение?

— Как обычно, непревзойденным, — с добродушной иронией ответствовал тот. — Ты сказал, это новая?

— Ты же знаешь, я терпеть не могу исполнять свои песенки по второму разу! — Дик сделал элегантный жест рукой. — Да и зачем это? Они так и роятся у меня в голове, как пчелы по весне.

— Кого-кого, а тебя, дружище, не упрекнешь в ложной скромности, — со смехом заметил Дэвид.

— В первую очередь хвали себя сам, и тогда другие охотно последуют этому примеру. Скромность еще никому не снискала популярности.

— Ты не трубишь повсюду о своих подвигах в постели, однако девчонки Лондона только о них и говорят.

— Ну, это просто! Чем человек известнее, тем легче ему найти путь к сердцу женщины... и в ее постель. Можно сказать, слава сама расстилает перед ним ковер.

Дэвид расхохотался.

— Я уже не раз говорил, что ты легко разбогател бы на своих песенках, если бы только захотел.

— Что значит — разбогател бы? Друг Дэвид, я и без того богат, да и знаменит в придачу! Все богатство мира все равно не заграбастать в одни руки.

— Ты безнадежен, — вздохнул Дэвид. — Впрочем, ты нравишься мне таким, каков есть. Лучше тебя нет лекарства от сплина. Я чуть было не впал в уныние...

— Неудачный вечер?

— Еще какой! Один из тех вечеров, когда... ну, ты и сам знаешь. Ничего, мне уже лучше, и все благодаря тебе, приятель. Как насчет бренди?

— Боже мой, я уж думал, ты так никогда и не спросишь! Если бы ты хоть раз в жизни сочинил непристойную песенку, то знал бы, как после этого мучает жажда. И вожделение, — добавил Дик, понизив голос. — Послушай, друг Дэвид, не хочешь ли составить мне компанию? Я сговорился на эту ночь с двумя смазливыми потаскушками, которые уверяли, что знать не знают про эту гнусную французскую болезнь... фу ты, все время забываю название. Вообще-то я собирался попользоваться обеими, но чего не сделаешь ради друга! Ну скажи-ка, разве я эгоист?

Дэвид поискал глазами официанта, подозвал его, заказал два бренди и повернулся к другу.

— Прежде чем решить этот безусловно важный вопрос, я бы хотел обсудить с тобой кое-что другое. Сегодня в клубе я вызвал на дуэль Джонни Бонда и встречусь с ним поутру в Мидоу. Так что мне нужен секундант. Как, согласишься?

— Опять?! — с преувеличенным отчаянием воскликнул Дик. — Всему виной твоя не в меру горячая кровь, приятель! И зачем только я утруждал себя назиданиями? Все впустую, все зря!

Подошел официант с заказом. Взяв свой стакан, Дик сделал глоток и шумно вздохнул.

— Представляю себе, как обрадуется лорд Тревелайн.

— Отец никогда не радуется, что бы я ни делал. Возможно, он и прав, но раз уж составил обо мне мнение, не стоит его разочаровывать.

— Дэвид, Дэвид! Впрочем, не мне читать тебе нотации о высоких моральных принципах, друг мой. Я сам стою на весьма зыбкой почве, если вспомнить потаскушек, кутежи и тому подобное. Но дуэль! Дуэль — это уж слишком, к тому же по такому пустяковому поводу, как сказанное в запале слово. — Дик поиграл тростью, потом внезапно нацелил ее в грудь Дэвиду. — Даже самого лихого дуэлянта однажды ждет промах или осечка, потому что фортуна никому не улыбается постоянно. Она любит повернуться спиной в самый неожиданный момент — и вот уже Дик Берд стоит, повесив голову, над могилой лучшего друга! Не сочинить ли мне сейчас песенку на этот случай, грустную и неописуемо непристойную песенку, которую ты, без сомнения, заслуживаешь, дружище?

— Перестань паясничать, Дик! Джонни Бонд назвал меня шулером, не мог же я проглотить это оскорбление. Джентльмен обязан вступиться за свою честь, не так ли? Как бы ты повел себя на моем месте?

— Честь! — пренебрежительно отмахнулся Дик. — Это слово до того истрепали, что скоро оно рассыплется в пыль. С древних времен все только и делают, что прикрывают нелепые смерти честью. Вот скажи мне, стоит честь того, чтобы убить или быть убитым из-за какой-то карточной игры? Но довольно об этом! В конце концов, это твоя жизнь, не моя. Давай пить, веселиться, предаваться плотским утехам всю ночь напролет, потому что завтра поутру Дэвид Тревелайн вполне может отправиться в далекий путь... на тот свет!

Уже изрядно навеселе, приятели шли по узкой и плохо освещенной улице, горланя в два голоса новую песенку Дика. Порой их заносило в стороны, и тогда ночь оглашалась громким хохотом. Все ставни на окнах в этот час были закрыты, а поскольку район пользовался не самой лучшей славой, обитатели домов не высовывали носа наружу, чтобы разбранить крикунов.

Даже в состоянии опьянения Дэвид понимал, что в переулках и темных подворотнях жмутся к стенам подозрительные личности, следя за поздними гуляками и прикидывая, достаточно ли тугие у них кошельки и стоит ли ввязываться в драку.