— Потеря крови, — со знанием дела произнес кто-то, и Глин сердито обернулся, но Дженну эти слова не встревожили. Она ощущала странную легкость и вскоре потеряла сознание. Очнулась она уже в местной больнице.

«Теперь я не смогу позвонить во Францию…» Эта мысль возникла в ее голове непонятно откуда. Дженна испытала смутное чувство вины и вместе с тем облегчение от внезапно появившегося предлога. Письмо обязывало к действиям, но несчастный случай избавил от необходимости что-либо предпринимать. Выйдя из больницы, она обязательно напишет отправителю письма и объяснится. Если будет еще не поздно, съездит во Францию. Встреча с призраками откладывалась, и эта отсрочка Дженну радовала.

— Ты уверена, что справишься сама?

После несчастного случая прошло уже две недели. Ширли помедлила в гостиной, с беспокойством поглядывая на Дженну.

— А с чем мне справляться? Ты приготовила завтрак, оставила обед на кухонном столе, убрала в доме и помогла мне спуститься вниз. Мне теперь решительно нечем заняться, кроме как вставать или садиться.

— Я хотела сказать… ты еще слаба, и вид у тебя такой рассеянный…

— Ширли, ты в своем уме? Я же только что вернулась из больницы, и вид у меня соответствующий.

— Ладно, только не поднимайся наверх, — распорядилась Ширли, направляясь к двери. — Ты ведь не совсем окрепла и можешь упасть в обморок. Тебе еще повезло — ты легко отделалась после такой потери крови, но теперь я не спущу с тебя глаз. Надеюсь, мистер Раштон сегодня приготовит ужин для вас обоих.

Дженна не питала такой надежды. Вчера вечером Глин действительно приезжал, но Ширли успела приготовить ужин, и, узнав об этом, Глин не смог скрыть облегчения. Нет, Глин был явно не создан для домашней работы, его вполне устраивала профессиональная деятельность. Дженна никогда не ожидала от него помощи даже в мытье посуды, если они ужинали у нее дома. С сегодняшним ужином она как-нибудь справится сама — правда, говорить об этом вслух Дженна не решилась. Ширли ни в грош не ставила мужчин, не способных «что-нибудь делать своими руками».

— Как-нибудь справимся, — успокоила Дженна соседку, и та зашагала к выходу.

Не успела Ширли открыть дверь, как раздался звонок, и Дженна застыла на пороге гостиной в своем длинном халате, гадая, кто бы это мог быть: почту принесли час назад, а знакомых у Дженны было не так много, чтобы устроить череду визитов. В больнице Дженну навещали только Глин и Ширли. Постоянные переезды помешали Дженне обзавестись близкими подругами, а ее сдержанная, слегка отчужденная манера поведения заставляла большинство знакомых держаться на расстоянии.

Пока Ширли открывала дверь, Дженна напряглась, и ее высокая, стройная фигура словно закаменела. Внезапно задрожавшими пальцами Дженна вцепилась в спинку дивана — по какой-то необъяснимой причине она узнала гостя прежде, чем он заговорил. На привлекательном и мужественном лице незнакомца появилось нетерпеливое выражение, что в сочетании с его ростом и шириной плеч внушало боязливый трепет.

Не удостоив Ширли даже взглядом, незнакомец обежал темными глазами холл и безжалостно уставился на Дженну.

— Мадемуазель Брайант?

Как он узнал ее? Дженна еще никогда не слышала, чтобы ее имя произносили таким обвиняющим тоном. Все, что ей удалось сделать, — только кивнуть головой: слова застряли у нее в горле при виде раздражения на смуглом лице незнакомца.

— Может, я сумею помочь? — решительно вмешалась Ширли, тоже уловив недовольство в голосе пришедшего. — Мисс Брайант…

— Все в порядке, Ширли, — сумела спокойно выговорить Дженна, отводя глаза. — Увидимся позже. Месье Лемаршан, если не ошибаюсь? — добавила она, собираясь с остатками сил и спокойствия.

— Да, мадемуазель.

— Тогда входите. — Даже ради спасения собственной жизни Дженна сейчас не смогла бы сдвинуться с места. Ширли вышла, унося на лице вопросительное выражение, а Дженна жестом пригласила высокого смуглого мужчину в гостиную.

Он решительно закрыл входную дверь и снова повернулся к Дженне. Какое совпадение — он приехал чуть ли не в первый день ее возвращения из больницы! Впрочем, счастливым такое совпадение не назовешь: раздраженные посетители не способствуют повышению тонуса ослабшего организма.

Взглядом гость словно оценил ее с головы до пят прежде, чем сдвинулся с места, и Дженна поняла: ее халат в такой поздний час утра француз счел верхом неприличия. А ведь ей потребовалось приложить немало сил, чтобы вообще встать с постели. Временами на Дженну наваливалась тяжкая усталость. Видимо, не скоро она полностью оправится после случившегося.

Гость прошел совсем рядом с Дженной, заставив ее сердце тревожно забиться. Единственное, о чем подумала Дженна в тот момент, — стоило ей позвонить во Францию до случившегося, и она была бы избавлена от этой сцены. Она даже собиралась написать Лемаршану — сегодня же, как только уйдет Ширли. Очевидно, этот человек не любил ждать: глядя в его волевое и привлекательное лицо, Дженна поняла, что он весь так и кипит от бешенства и только хорошие манеры мешают ему выложить все, что он о ней думает.

В гостиной Лемаршан круто повернулся к Дженне, стоя в противоположном углу комнаты — казалось, меньшее расстояние между ними он считал оскорбительным для себя. Выглядел он богатым, самоуверенным и был одет с элегантной небрежностью, свойственной французам.

Должно быть, его рост превышал шесть футов, так как Дженне, которую никогда не считали маленькой, приходилось глядеть на него снизу вверх. Волосы почти черные, густые и слегка вьющиеся, зачесаны вверх от излучающего холодное спокойствие лица, на котором только большой, смешливый рот давал понять: холодность эта вовсе не свойственна французу и винить в ней Дженна должна самое себя.

— Вы не позвонили и не приехали. Поскольку прошло более двух недель, мне остается только гадать, получили ли вы мое письмо, мадемуазель Брайант.

— Да, получила. — Дженна стояла неподвижно, ей казалось, что она не в силах ни отвернуться, ни хотя бы пошевелиться. Оправданий не находилось. Она чувствовала себя совершенно беззащитной и еле сдерживала слезы.

— Значит, придется предположить, что вы приняли решение и соболезнования ни к чему. Ваш отец не оправдал надежа медиков. Вчера ночью он умер. У вас было достаточно времени, чтобы навестить его, однако вы предпочли отказаться от поездки. — Темные, почти черные глаза с нескрываемым отвращением оглядели Дженну. — Мне необходимо вернуться, чтобы заняться похоронами, и если вы не намерены сопровождать меня, придется обсудить наше дело здесь.

Дженна по-прежнему не могла выговорить ни слова. По какой-то странной причине гость не казался ей чужим — должно быть, потому, что его имя было до боли знакомо Дженне, а сей враждебный визит она представляла себе с того дня, как попала в больницу. Наверняка это и стало причиной возникшего у нее странного чувства. В письме Лемаршана не было ни слова соболезнования ввиду предстоящих испытаний, да и сам он отнюдь не выглядел человеком, который умеет быть терпеливым с женщинами. Этот мужчина вызывал у Дженны ошеломляющее чувство уязвимости — ее терзало сознание собственной вины. Лемаршан не имел права так вести себя с нею.

Он с раздражением взглянул на Дженну, не сводившую с него испуганного взора. Темные глаза француза вспыхнули, едва он перевел взгляд на ее волосы. Большой рот сжался, словно одного вида Дженны было достаточно, чтобы привести его в бешенство.

— Если бы вы сели, мадемуазель, и соизволили пригласить меня последовать своему примеру, мы смогли бы начать утомительный, но неизбежный разговор.

— Простите. — При этом неодобрительном замечании щеки Дженны залил нежный персиковый румянец. — Боюсь, вы застали меня врасплох. Прошу вас, садитесь, месье.

— После вас, мадемуазель Брайант. — Француз почти не скрывал нетерпения, он, очевидно, желал поскорее высказаться и уйти.

До этой минуты Дженна не понимала, как она слаба, но сейчас ей пришлось крепко вцепиться в спинку дивана. В больнице ей объяснили, что стекло перерезало артерию и без переливания крови не обойтись. Состояние Дженны, оставлявшее желать лучшего, сейчас значительно ухудшилось: гость встревожил ее, и тревога не прибавила Дженне сил.

Как только она сдвинулась с места, стало ясно, что ее неподвижность была обороной, а не вызовом. Не успела Дженна сделать и двух шагов, как гость бросился к ней через всю комнату.

— Mon Dieu [Боже мой! (франц.)]. Да вы нездоровы! Значит, потому вы так бледны?

Казалось, Лемаршан искренне потрясен, его голос стал глухим и взволнованным, и Дженна с трудом удержалась от искушения разыграть из себя полного инвалида — а так хотелось отплатить ему за прежний пренебрежительный тон. Однако под взглядом гостя ей не осталось ничего иного, как сказать правду.

— Я не больна, месье, просто утомлена. Я попала в аварию и вернулась домой из больницы только вчера вечером.

— Depuis quand? [С каких пор? (франц.)]

Дженна ответила гостю удивленным взглядом синих глаз, и тот пожал плечами, недовольный собственным неожиданным переходом на родной язык.

— Сколько вы там пробыли, мадемуазель? Когда произошла авария?

— Чуть больше двух недель назад — на следующий день после получения вашего письма, месье Лемаршан.

— Понятно. — К удивлению Дженны, гость взял ее под руку, решительно побуждая опереться на него, и помог сесть. — Что это была за авария, мадемуазель?

— Машину занесло, и она врезалась в стеклянную витрину. К несчастью, я находилась поблизости, и стекло угодило мне в ногу.

— Эта травма была единственной?

Лемаршан занял кресло напротив и пристально оглядел собеседницу. Даже в деловом костюме он казался не просто хорошо одетым, а суперэлегантным, и Дженна не могла не задаться мысленно вопросами, что он за человек и чем зарабатывает себе на хлеб. На вид Лемаршану было лет тридцать пять — тридцать шесть, и выглядел он преуспевающим во всем. В его манерах чувствовалась пугающая властность, от него веяло силой и богатством. Ответ на его вопрос дался Дженне с трудом, но гость, по-видимому, не ожидал ничего иного.

— Да… Но она оказалась нешуточной.

— Если бы не авария, вы приехали бы во Францию?

Лемаршан взглянул на нее так, словно побуждал дать утвердительный ответ, словно в этом случае согласен был простить ее с высокомерным снисхождением. Неожиданно вспыхнувшее в Дженне раздражение почти полностью убило трепет по отношению к незнакомцу. К тому же, усевшись, она чувствовала себя не так уж плохо, а чутье убеждало ее быть настороже.

— Не знаю, месье, — солгала она. — Тот день был последним учебным днем в школе, и я собиралась позвонить позднее, хотя еще и не решила, что скажу вам.

— В школе? — По какой-то причине он уцепился за это слово и пропустил мимо ушей остаток фразы.

— Я учительница, месье Лемаршан. Преподаю английский в школе для девочек. — Лемаршан смотрел на нее в упор, пока Дженна не начала испытывать неловкость и волнение. Выражение в темных глазах гостя значительно смягчилось, но все-таки эти глаза словно впивались в Дженну, вызывая в ней нелепое желание виновато опустить голову.

Вместо этого она ответила Лемаршану вызывающим взглядом.

— Думаю, пора вам сообщить, почему вы явились сюда, месье.

— Разумеется, мадемуазель. — Он откинулся в кресле и прекратил пристальный осмотр, отвечая Дженне более мирным взглядом. — Я прибыл сюда потому, что отец оставил вам наследство. Перед отъездом я должен выяснить, как вы намерены поступить с ним.

— Наследство?! — Отец Дженны был художником, и, по словам матери, не очень удачливым.

— Да, наследство, мадемуазель. Дом во Франции, в котором ваш отец прожил пятнадцать лет. Он поселился там с моей матерью сразу же после их свадьбы. Много лет назад я тоже время от времени гостил там. Некогда теплый, уютный дом стоит теперь одиноким и опустевшим — потому что ваш отец умер. Вы являетесь его дочерью, и закон помнит о вас.

Дженна тупо уставилась на собеседника, перестав понимать его. Ален Лемаршан! Значит, он приходится ей сводным братом? Расселл Брайант женился на его матери, зажил счастливо, поселился в уютном доме. Закон не забыл о ней. А вот отец забыл, отверг родную дочь и принял чужого сына с распростертыми объятиями. Сколько лет тогда было ее сводному брату? Двадцать или двадцать один? Достаточно, чтобы самому позаботиться о себе. Ей, Дженне, в то время было всего восемь.

Персиковый румянец вновь выступил на ее щеках, на сей раз от гнева и горечи. Дженна не нуждалась в наследстве, оставленном отцом, и собиралась недвусмысленно заявить об этом Алену Лемаршану. Если ему настолько дорог этот дом, пусть уходит отсюда и живет в нем сам, купаясь в счастливых воспоминаниях.

Трепет Дженны перед элегантным гостем исчез. Сейчас она понимала только, что он тоже приложил руку к испытанному ею в жизни обману, и это чувство вызывало в Дженне холодную ярость.

— Сожалею, что из-за этого вам пришлось ехать в такую даль, месье Лемаршан: Можно было поручить это дело юристам, я уже привыкла общаться с ними. В Англии у меня есть поверенный, который может взять все хлопоты на себя.

Секунду Лемаршан пристально смотрел на нее. Стоило Дженне повысить тон, как осмотр в упор возобновился, но девушке удалось сохранить на лице невозмутимое, холодное выражение, хотя душа у нее заныла от давнего горя, от ощущения своей брошенности и малоценности. Этот комплекс вызвал в ней отец много лет назад, а Дженна до сих пор не могла победить его. Такого наследства ей вполне хватало.

— Я приехал потому, что счел это своим долгом, — спокойно сообщил ей Лемаршан, хотя ледяное выражение лица Дженны его смущало, он не знал, как выразить свою участливость наиболее убедительно. — Понимаю, вы слишком молоды, и…

— Двадцать четыре года — это уже не юность, месье!

— Это уже преклонный возраст, — съязвил он, вновь заставив Дженну залиться румянцем. — Оставим в покое ваши годы. Мой долг — повидаться с вами и все объяснить.

— По-моему, здесь нечего объяснять, — резко возразила Дженна. — Мне оставлен дом во Франции — с этим все ясно, и кроме того, я собираюсь…

Вознамерившись было сгоряча выпалить, что она не примет никакого наследства, Дженна вдруг осеклась. Слова застыли у нее на губах, когда Лемаршан поднялся и начал нервно вышагивать по комнате, сунув руки в карманы.

— Не совсем так, мадемуазель, — отчетливо произнес он, поворачиваясь к Дженне. — Французские законы о наследовании совсем не похожи на те, к которым привыкли вы. У вас есть наследство, и это наследство — недвижимость. Однако вам принадлежит не дом во Франции, а только часть дома. Оставшиеся две части поделены между двумя людьми.

— Значит, отец не оставил завещания? — Даже перед смертью он не подумал о ней! На лице Дженны отразилось разочарование. Лемаршан не упустил это из виду: в его глазах мелькнуло странное выражение, и Дженна сочла, что им движет жадность.

— Да, не оставил, но это ничего не меняет. Он не имел права завещать весь дом вам. Дом должен отойти моей матери, поскольку это ее дом. — Голос Алена Лемаршана снова стал холодным, в глазах появился ледяной блеск. — Собственность во Франции подлежит разделу, мадемуазель, — таков закон. Следовательно, после смерти вашего отца дом принадлежит моей матери, мне и вам.

— Понятно. — Дженна покусала губу и подняла голову. — Значит, дом продадут, а деньги разделят между нами…

— Кроме того, там есть земельный участок, — продолжал Лемаршан, раздраженно перебив Дженну. — Но ни его, ни дом незачем продавать. Я уже отписал свою долю матери. Надеюсь, вы сделаете то же самое.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Это заявление на минуту лишило Дженну дара речи, и когда она опомнилась, ее лицо в рамке светлых волос пылало от гнева.

— Может, вы объясните, почему ожидаете от меня такого поступка?

— Этот жест выглядел бы достойно. — Лемаршан спокойно встретил ее взгляд. — Ваши глаза иногда добреют, к тому же вы еще молоды и, полагаю, способны испытывать сочувствие. Моя мать была счастлива там пятнадцать лет. Это ее дом.

На секунду Дженна воззрилась на собеседника. В ней неуклонно нарастал гнев. Большую часть этих пятнадцати лет она постоянно переезжала, меняя школьных подруг, учителей и дома так часто, что чувствовала себя беженкой. В ее синих глазах впервые в жизни появилась жесткость. Дженна вскинула голову. Теперь-то мать этого человека познала чувство горечи и неприкаянности — и поделом ей, раз она похитила у нее отца.

— У меня нет ни малейшего намерения отказываться от своего наследства, — холодно известила Дженна собеседника.

От него не ускользнуло выражение ее глаз, и его лицо словно заледенело.

— Я и не просил вас отказываться от своей доли наследства, мадемуазель. Я готов купить ее.

— Нет, давайте говорить начистоту, месье Лемаршан, — резко прервала его Дженна, несколько струхнув при виде его возобновившейся враждебности. — Значит, ваша мать выкупила вашу долю и попросила подкупить меня?

— Моя мать не делала ничего подобного! — заявил Лемаршан. — Я сам отказался от своей доли, безо всякой платы.

— Неужели и от меня вы ждете такого же великодушия? В конце концов, это не моя мать, а ваша.

— Так хотел ваш отец.

— Да что вы говорите? Откуда мне было знать это? Я лишилась отца шестнадцать лет назад. Я даже не могу представить себе его лицо. Он бросил нас ради шикарной француженки и с тех пор ни разу не прислал мне даже открытки!

Лемаршан задумчиво прищурился и вдруг, к удивлению и смущению Дженны, сел рядом с ней на диван, повернулся и внимательно оглядел ее, скользя взглядом по ее вспыхнувшему лицу.

— Должно быть, в детстве вам было очень больно, — спокойно заметил он. — Наверное, вы ничего не поняли…

— Нет, поняла! И уже давно! — Дженна отстранилась, отвергая участие — судя по всему, фальшивое, предназначенное, чтобы сломить ее решимость. Может, этот француз решил добиться своего иным способом? Она должна защитить себя, и сделает это! — Отец нашел другую женщину, которая сильнее привлекала его. А вдобавок он обрел уже готовенького сына.

— Зато вы теперь обрели готовенького брата. Разве плохо?

— Замечательно! — фыркнула Дженна, отодвигаясь на край дивана. — Только не трудитесь зря, месье: я не отпишу свою долю вашей матери и не уступлю ее вам. Своему поверенному я поручу продать ее кому угодно. — Внезапно Дженна взглянула на собеседника с язвительной улыбкой. — Возможно, я даже куплю весь дом, если цена меня устроит.

— И вы надеетесь, что я успокоюсь на этом? — Лемаршан встал и взглянул на Дженну сверху вниз. — Обычно такие тяжбы длятся несколько месяцев, и моя мать все это время не будет находить себе места от тоски.

— Как не находила его я, месье, — заметила Дженна. — Я была еще ребенком, я не понимала, почему он отверг меня. Теперь я все понимаю и не намерена спешить. В конце концов, вашей матери не придется ждать шестнадцать лет.

Казалось, Лемаршан сейчас взорвется. Он пробормотал что-то на родном языке и вдруг рывком поставил Дженну на ноги, придерживая за руки. Должно быть, он вовсе не собирался успокаивать ее своим прикосновением, но Дженна ощутила поток тепла: его пальцы лучились жизненной силой. Дженна не знала, что сказать. Эта встреча перевернула ее спокойный мирок — нет, все началось с письма.