— Разумеется, хочу.

— Я могу повторить вам слово в слово. «Я не беспокоила тебя письмами о делах, так как надеюсь, что ты скоро приедешь домой. Пока же на всякий случай сообщаю тебе, что я вела подробные записи обо всем». Подробные записи обо всем — вот что расскажет нам то, что мы хотим узнать, верно?

— Возможно, — медленно ответил мистер Холдернесс.

— О, я думаю, вы чрезмерно осторожничаете. Думаю, можно предположить, что так и будет. Я пока не нашел эти записи. Моя мать, как и многие женщины, питала глубокое недоверие к банкам и конторским сейфам. Конечно, было бы гораздо разумнее — и удобнее, — если бы она оставила эти заметки вам, но она этого не сделала. Я проверил ящики ее письменного стола и шкафчик для бумаг в библиотеке, однако для особых документов вроде этого у нее, наверное, было особое секретное место. Я очень надеюсь, что обнаружу его, и когда это произойдет…

Мистер Холдернесс поднял глаза и посмотрел на него через стол — пристально и серьезно.

— Звучит так, как будто вы собираетесь мстить.

Джеймс легко рассмеялся.

— О да.

— Вы в самом деле пойдете на крайние меры?

— Я подам в суд.

Глава 9

Чаепитие у миссис Войси прошло так, как обычно проходят все чаепития. Гости поели домашних булочек и предложенного со скромной гордостью домашнего айвового варенья.

— Рецепт моей дорогой матушки. Красивый цвет, правда? Напоминает мне твое платье темно-красного цвета, Риетта. Но что мне хотелось бы узнать, так этот как сохранить бледно-зеленый цвет фруктов, как это делают в Португалии. В детстве я жила там месяц, и они готовили очень вкусный айвовый джем, который называли marmalada [Искаженное от «marmelada» (португ.) — традиционный португальский мармелад из айвы. // Цана — первая дочь Аа, дева-богиня, которая служит покровительницей воинов и женщин. Ее праздник отмечается четырехчасовой мессой, предназначенной для размышлений и целомудренного созерцания. Естественно, большинство жителей республики использует праздник как предлог для того, чтобы надеть маски и устроить шумную пьянку, предаваясь именно тому поведению, которое Цана осуждает. Но с богинями — как с супругами, дорогие друзья, — зачастую легче молить о прощении, чем просить разрешения. ]. Цвет у него был как у зеленого винограда. Его вынимали из формочек для желе, обсыпали сахаром и ели, нарезая пластинками. Ужасно вкусно! Но никто мне так и не рассказал, как его готовить. В ту же минуту, как я вскипячу айву с сахаром, она начинает вести себя как светофор: сначала становится янтарного цвета, а потом красного.

Миссис Войси весело рассмеялась собственной шутке и перешла к рассказу о кошмарном португальском водопроводе. Хотя мисс Сильвер и разделяла ее взгляды на современную канализацию, это, по ее мнению, совершенно не подходило для беседы за чаем. Она кашлянула и попыталась сменить тему, но удалось ей это лишь спустя некоторое время. И тут, к своему большому неудовольствию, она обнаружила, что в качестве очередной темы болтливая Сесилия выбрала ее профессиональную деятельность. Она вывалила на слушателей всю историю необычного «дела о сережках» в пересказе мисс Алвинии Грэй. Напрасно мисс Сильвер твердила, предостерегающе кашлянув: «Я предпочла бы не говорить об этом» или даже: «Моя дорогая Сесилия, я никогда не обсуждаю свои расследования». Сисси Кристофер даже в школьные годы было очень трудно остановить. А Сесилию Войси, пожилую даму в ее собственном доме, сдержать или отвлечь было совершенно невозможно. Мисс Сильвер со вздохом отказалась от попыток это сделать. Как только ей представилась малейшая возможность, она подняла тему образования, и это привело к весьма интересному обмену мнениями между ней и мисс Риеттой Крэй.

— Я отдала педагогике двадцать лет.

Что-то зашевелилось в подсознании Риетты, но тут же снова исчезло. Чуть позже это повторилось — словно что-то вот-вот всплывет из памяти. А потом совершенно внезапно, когда Кэтрин жаловалась на дороговизну жизни, миссис Войси убеждала всех выпить еще чаю, а мисс Сильвер, начавшая цитировать Теннисона, прервалась, чтобы сказать: «Нет, спасибо, дорогая», она наконец вспомнила.

— «Знание приходит, но мудрость запаздывает», как очень точно выразился лорд Теннисон [Альфред Теннисон (1809–1892) — английский поэт, наиболее яркий выразитель сентиментально-консервативного мировоззрения Викторианской эпохи, любимый поэт королевы Виктории, которая дала ему почетное звание поэта-лауреата и титул барона, сделавший его пэром Англии. // Хотя ей и было жаль тех, кому придется за ней убирать. ].

Риетта неожиданно спросила:

— Так вы — мисс Сильвер Рэндала Марча?

Мисс Сильвер ответила с довольной улыбкой:

— Он и его сестра были моими учениками. И я рада сказать, что наша дружба сохранилась. Вы с ними знакомы?

— Я училась в школе вместе с Изабелл и Маргарет. Они были уже в старших классах, а я была маленькой. Мисс Аткинсон всегда говорила, что у них была очень хорошая подготовка. Рэндал был младше, примерно моего возраста. Сейчас он начальник полиции графства.

— Да. Не так давно я имела удовольствие обедать с ним в городе. Знаете, Изабелл вышла замуж. За вдовца с детьми, очень подходящая партия. По моему опыту, такие поздние браки часто становятся очень счастливыми. К этому возрасту люди успевают научиться ценить дружеское общение. Маргарет вышла замуж, когда ей было чуть за двадцать, но и ее брак оказался очень удачным.

Они продолжили беседовать о семействе Марч.

Кэтрин и Риетта пошли домой вместе. Сгустились сумерки, тут и там светились желтым окна в коттеджах на краю луга, где не до конца были задернуты шторы. Когда они прошли немного, Кэтрин внезапно с нажимом спросила:

— Риетта, что сказал тебе Джеймс вчера вечером?

Риетта обдумывала ее вопрос. Ей показалось, что нет причин о чем-то умалчивать, и она ответила:

— Он спрашивал, что мне известно о договоренности между его матерью и тобой касательно Гейт-Хауса.

— И что ты ответила?

— Что ничего об этом не знаю.

Кэтрин быстро перевела дыхание.

— Что еще?

— Он спрашивал про мебель.

— Что именно?

— Была ли она тебе подарена или дана во временное пользование.

— И что ты на это сказала?

— То же самое — что ничего об этом не знаю.

Кэтрин сжала руки в приступе острого раздражения.

— Тетя Милдред подарила мне мебель, ты же знаешь, я сто раз тебе об этом говорила! Почему ты не сказала ему об этом?

Риетта ответила в своей резкой манере:

— То, что ты говорила мне, не доказательство.

— Ты хочешь сказать, что не веришь мне… когда я говорю тебе, что она подарила мне эти вещи?

— Нет, я не это хочу сказать. Я имею в виду только то, что сказала: то, что ты говорила мне, не доказательство.

— И каких же доказательств ты хочешь?

Это было так похоже на Кэтрин — устроить сцену на пустом месте. Риетта уже не в первый раз задумалась, стоит ли поддерживать эту старую дружбу. Когда знаешь человека всю свою жизнь и живешь совсем рядом с ним, да еще и в деревне, остается только постараться сохранять самообладание.

— Дело не в том, чего хочу я. Дело в Джеймсе. А ему нужны доказательства — то, что подтвердит намерения его матери. Он спрашивал, говорила ли она когда-нибудь об этом.

— Что ты ответила? — торопливо и зло спросила Кэтрин.

— Я ответила, что тетя Милдред сказала мне: «Я сдам Кэтрин Гейт-Хаус. Я сказала ей, что она может снести перегородку между комнатами на первом этаже и объединить их, и полагаю, мне нужно будет дать ей какую-то мебель».

— Ну вот видишь! Что он на это ответил?

— Что это может означать все что угодно, — сухо ответила Риетта.

— Ох! — За этим полным ярости возгласом последовало резкое: — Это совершенно возмутительно!

Они были в середине луга, на пересекающей его узкой тропинке. Риетта остановилась.

— Кэтрин, разве ты не понимаешь, что с Джеймсом так нельзя? Ты его только разозлишь. Он смотрит на все как на деловое соглашение…

Кэтрин перебила ее срывающимся голосом:

— Конечно, ты станешь его защищать, мы все это знаем!

Риетта начинала злиться, но сдержалась.

— Я его не защищаю, я говорю тебе, как он смотрит на вещи. Сопротивление всегда его злит. Если только он не изменился очень сильно, лучшее, что ты можешь сделать, — это выложить карты на стол и сказать ему правду.

— А ты думаешь, я лгу?

— Ты говоришь ему что-то среднее, — ответила Риетта резким тоном.

— Да как ты смеешь!

Кэтрин ускорила шаг. Риетта догнала ее.

— Ты сама меня спросила. Послушай, Кэтрин, какой смысл продолжать себя так вести? Ты знаешь, и я знаю, какой была тетя Милдред, а главное — Джеймс тоже это знает. У нее бывали приступы деловитости, но большую часть времени она не утруждала себя ведением дел. Она была деспотом до мозга костей и переменчива, как флюгер. Если она говорила тебе, что ты можешь что-то взять, то сегодня она могла иметь в виду подарок, а завтра уже нет, или вообще не задумывалась об этом. И хочешь знать, что я на самом деле думаю? Так вот, я не верю, что она намеревалась прямо-таки подарить тебе эти вещи; некоторые из них слишком ценные. Но Джеймсу я этого не говорила.

— Но скажешь.

— Нет. Он меня не спрашивал, а если бы и спросил, я бы не сказала. Это просто мое мнение.

Минуту-другую они шли молча. Потом Кэтрин взяла Риетту под руку. Она сказала дрожащим голосом:

— Я не знаю, что делать.

— Сделай, как я сказала, — скажи правду.

— Я не могу.

— Почему не можешь?

— Не могу. Вдруг он разозлится.

Риетта сказала немного презрительно:

— Что он сможет сделать? Если ты не будешь его злить, он, возможно, заберет несколько по-настоящему ценных вещей, и оставит тебе все остальное.

Кэтрин в отчаянии сжала ее руку.

— Риетта… Лучше мне рассказать тебе об этом. Все гораздо хуже: я продала некоторые из них.

— Что?!

Кэтрин затрясла ее руку, за которую держалась.

— Нечего говорить со мной таким тоном! Эти вещи были мои, и я могла делать с ними, что пожелаю! Тетя Милдред мне их подарила, говорю тебе, подарила!