— Бекон как бекон, — был его приговор, и Джилл бекон съела.

Они закончили трапезу, но посидели еще немного; на улице все валил снег. Боб приметил кого-то в розовом, кто шел мимо кафе, и поспешил через зал, чтобы выглянуть за входную дверь, не Чирп ли там, но это была не Чирп. Когда он вернулся к столу, Джилл и Лайнус обсуждали высадку на Луну.

— Нил Армстронг хитрил, — говорил Лайнус, — что его озарило и свои исторические слова он сказал под влиянием момента, а на самом деле он их вызубрил, эти слова, еще до того, как “Аполлон” от земли оторвался. Он всегда утверждал, что сымпровизировал эту фразу, между тем как факты свидетельствуют о том, что ее сочинили в рекламном агентстве, нанятом через НАСА.

— Ну, может, он все-таки сам сочинил, — сказала Джилл. — Может, действительно придумал с лету.

— Да я тебя умоляю, — сказал Лайнус. — Ты когда-нибудь вглядывалась в глаза Нила Армстронга? В них космическая пустота. Можно прозреть вечность в его красивеньком личике. Да он список покупок и то составить не смог бы. Конечно, нам нравится видеть в астронавтах воплощение всего самого распрекрасного, что наличествует в нашей коллективной плоти и крови, но на деле наполовину они манекены, а может, и больше, чем наполовину.

— Один маленький шажок для человека, — низким голосом произнесла Джилл.

— Для человечества! Он так сказанул, что острота весь смысл потеряла. Но сам Армстронг потом говорил, что там тогда связь прервалась, а сказал он все правильно.

— А ты что, не веришь ему? — спросил Боб.

— Питаю сомнения.

— Похоже, ты об астронавтах вообще неважного мнения.

— Любовью не горю, это точно.

— Ну, — сказала Джилл, — все-таки, на мой взгляд, мистер Армстронг справился со своим делом неплохо.

— Можешь утешиться тем, немногословная подруга моя, что твое мнение совпадает с мнением большинства.

— А интересно, что сказал второй человек на Луне? — сказал Боб.

И Лайнус ответил:

— Базз Олдрин: “Прекрасный вид. Великолепное запустение”.

— И что ты скажешь на это?

— Первая часть ужасает своей банальностью. Но вторая в общих чертах указывает, что все-таки выражена человеческим существом, хотя это совсем не то существо, с которым я был бы рад, знаете ли, выехать на природу.

Они направились обратно в Центр, следуя своим собственным отчасти занесенным вьюгой следам и колеям от инвалидной коляски.

Прибыв на место, они обнаружили, что Чирп нет как не было, а Мария сдалась и позвонила по 911, в службу спасения. Мускулистый полицейский чуть постарше лет двадцати беседовал с ней у нее в кабинете.

Боб, Джилл и Лайнус притаились у двери; Мария попала в беду, им хотелось как-нибудь ее защитить.

Наконец полицейский отошел от стола Марии и, задержавшись в открытом дверном проеме, с хлопком закрыл свой блокнот.

— Сделаем, что можем, это понятно, — сказал он. — Но, согласитесь, разве не срам, что мы вообще оказались в такой ситуации?

Мария сокрушенно кивнула, но, когда полицейский отвернулся, вскинула в затылок ему средний палец, отчего Лайнус заерзал у себя на сиденье, возбудился почти до одури; позже он с восхищением опишет этот жест словами “ай, молодец”. После того как полицейский ушел, Мария заметила, что Боб, Джилл и Лайнус вернулись.

— Где, черт возьми, ты был? — спросила она Боба, отведя его от остальных.

— Мы ходили искать Чирп, — сказал он.

— В такую погоду? Так поздно? Ты не можешь взять и вывести отсюда человека, никому не сказав, Боб. У Джилл до того низкое давление, что она практически при смерти. И с Лайнусом так много всего не так, что я даже не знаю, с чего начать список. Они оба на грани — в любой момент могут рухнуть.

— Мы все слышим! — выкрикнул Лайнус.

Мария оттащила Боба на несколько шагов дальше.

— Ну, и что скажешь?

— Ладно, извини, — сказал он. — Ты что, на меня злишься?

— Разве ты не видишь, что злюсь?

— Похоже, что злишься.

— Так я и злюсь! Все время, пока я втолковывала этому надутому говнюку всякие сведения про Чирп, я знала, что обязана сказать ему и о том, что вы трое тоже пропали. Но я просто… я просто не смогла это сделать.

Схватившись за щеку, она вроде как обмерла. Но тут в кабинете зазвонил телефон, она прогнала Боба и ушла туда, закрыв за собой дверь.

Из лифта вышагнула Брайти и подошла к остальным.

— Я продрыхла весь чертов день напролет, — сказала она. — Что тут без меня было?

Лайнус вводил ее в курс дела, когда Мария, выйдя из кабинета, объявила, что сейчас приедет сын Чирп.

— У Чирп есть сын? — удивилась Брайти.

— Да. И, похоже, он в гневе. — Сказав это, Мария вернулась в свой кабинет и легла головой на стол.

Собравшиеся меж тем обсуждали таинственную биографию Чирп. Поделились всей имевшейся у них информацией и обнаружили, что ее нет; о Чирп они ничего не знали.

— Даже имени у нее нет, — сказала Брайти.

— Она Чирп Такая-то, — услужливо подсказала Джилл.

Брайти покачала головой.

— Нет, это я дала ей такое имя, когда ее сюда привезли. Чирп — это как птичка поет, понятно?

— Но она совсем не поет, — сказала Джилл.

— Да, Джилл, я это заметила. В подоплеке прозвища — ирония. — Она посмотрела на Боба и Лайнуса. — Старайтесь не отставать, дети.

— А Брайти — это прозвище тоже? — спросил Боб.

— Кто дал тебе зеленый свет переходить на личности? — поинтересовалась Брайти.

Сага о Чирп продолжалась до поздней ночи, и Боб задержался в Центре гораздо дольше обычного. От того, что он там находился, особого толку не наблюдалось, но вечер был отмечен таким ощущением бдения, оторваться от которого он не смог.

С наступлением темноты Большая комната внешне преобразилась: свет, исходящий от бра, приглушили, деревянная отделка приобрела медовый оттенок, Центр снова выглядел как поместье, каким он когда-то был. Боб и Лайнус играли в карты, а Джилл наблюдала за игрой и комментировала ее в духе циничного теледиктора, который думает, что игроки его не услышат.

— Это был глупый ход. Жадничать нехорошо.

Они играли на гроши, но что-то в том, как эти гроши сгребались со стола и выкладывались на стол, пробудило в Лайнусе азартный порыв, и он высказал идею, что Бобу следует одеться и сходить в магазин за пачкой билетиков моментальной лотереи из тех, которые требуется поскрести.

— Ты хочешь сказать, что мы пойдем вместе? — спросил Боб.

— Ну, нет.

— А кто оплатит покупку?

— Я, — сказал Лайнус.

На самом деле Боб был не против пройтись; он снова надел пальто и вышел из Центра. Снаружи все было тихо; снег больше не падал, но землю он покрыл слоем в фут, а в небе всходила луна. Вдалеке проехала одинокая машина, и Боб шагал себе в охотку, компостируя ботинками нетронутый снег.

Войдя в “Севен-Илевен”, он узнал кассира, которого видел тут в прошлый раз, и парень тоже сразу узнал его, соскочил со своего табурета и ткнул двухфутовым прутом для вяления говядины, будто то была абордажная сабля, в заднюю часть магазина, где у стеклянных дверок стояла Чирп, вцепившись, чтобы не упасть, в ручку и не отрывая глаз от банок-бутылок с охлажденным питьем.

Кассир сказал, что она пришла как раз когда он заступил на смену, целых пять часов назад; и если в первый раз ее присутствие его беспокоило, то теперь он за нее болел, как можно болеть за участницу танцмарафона или за того, кто сидит на верхушке флагштока, соревнуясь, кто продержится дольше, потому что растроган и впечатлен ее преданностью своей туманной задаче.

Боб позаимствовал у кассира телефон позвонить в Центр. Он вызвался проводить Чирп обратно, но Мария попросила, чтобы он остался на месте и дождался “скорой помощи”, и так он и поступил, стоял рядом с Чирп и рассуждал о погоде, хвалил ее за упорство и безуспешно пытался заставить попить воды из бутылки. У нее ноги тряслись от усталости, а когда приехала “скорая”, парамедикам пришлось силой оторвать ее от ручки стеклянной дверки. Она стонала, увозимая на каталке, и руки ее все хватали воздух перед собой.

После того Боб приобрел билетики лотерей разных видов, всего двадцать штук, по пять на каждого из тех, кто ждал его в Центре, хотя ему в голову не пришло купить их и для Марии.

— Как дела вообще? — спросил он кассира, который сделал жест “да так как-то”.

Боб признался, что в прошлый раз, все эти месяцы назад, забыл заплатить за свой кофе, и вызвался заплатить сейчас; кассир поднял свой прут для говядины над головой Боба, а затем легонько постучал им по его правому и левому плечу.

— От имени и по поручению корпорации “Севен-Илевен” я освобождаю вас от вашего долга.

Боб поблагодарил его и вышел обратно в ночь.

К тому времени, когда он вернулся в Центр, в Большой комнате было уже темно, если не считать света, проникавшего из кабинета Марии, где напротив нее сидел мужчина в синих джинсах и потертой джинсовой куртке. Смотрел он в другую сторону, и что там у него на лице, Боб не видел, но Мария была напряжена, всем телом выражая раскаяние, просьбу простить, стыд.

Лайнус зашипел из глубины Большой комнаты, и Боб пошел присесть рядом с ним.

— Что ты тут делаешь в темноте?

— Шпионю, разве не видишь?