— Например? — спросил Боб.

Он-то считал, что так он займет достойное уважения, соответствующее его интересам и способностям место, и ничего похожего на соглашательство, на компромисс в этом не видел. Чего еще ожидала от него мать? Очевидная неприязнь Сэнди Андерсона к этой сфере деятельности обусловливалась причинами личными, связанными с неизбывным разочарованием в жизни; но объяснить себе скепсис матери по поводу выбранной им профессии Боб так ничем и не смог.

Он окончил среднюю школу со средним баллом “А”, то есть отлично, не обретя близкого друга ни в школьном дворе, ни за его пределами. И почему? Некоторые обладают харизмой, то есть способностью внушать симпатию и заручаться преданностью других людей, чтобы употребить их себе на пользу; обратная сторона харизмы — антипатия, тот ужас, когда человек портит жизнь всем в комнате просто одним своим там присутствием. Боб не обладал ни тем, ни другим и при этом не находился посередине между крайностями. Находился он в стороне, сразу выбыв из гонки. С ранних лет у него был дар невидимки; сверстники не мучили его, потому что не замечали, а школьные учителя то и дело забывали его имя. Из него вышел бы весьма удачливый грабитель банков; он мог бы выстоять сотню опознаний, и никто бы его не признал, он ускользнул бы свободным. Конечно, и у него в школьные годы случались вспышки товарищеского сближения, иногда даже романтического, но ни одна из них не приобрела значимой формы. Дело было в том, что Боб от людей уставал.

Окончив среднюю школу, он сразу же поступил в университет штата Орегон в Портленде изучать библиотечное дело, даже на летние каникулы не прервался. Курс был рассчитан на три года, но Боб справился с ним меньше чем за два. В голове у него был выстроен определенный ход жизни, как декорации на сцене, ожидающие начала пьесы, и хотя счесть его честолюбцем было никак нельзя, двигало им непоколебимое убеждение, что ту жизнь, которую он себе сочинил и на которую надеялся, пора начинать.

Годы учебы прошли непримечательно, но Боб был доволен. Самый ранний урок начинался в десять утра, и дом был пуст, когда он вставал с постели, чтобы встретить свой день. Сами занятия были скучны, и часто скучны впечатляюще. Кто-то из преподавателей предуведомил Боба, что очень немногое из того, чему там учат, когда-нибудь ему пригодится; и действительно, он обнаружил, что почти ничего из этого так больше и не всплыло. Тот же преподаватель также сказал Бобу, что столько времени на получение степени выделено для того, чтобы отпугнуть бездельников, которые посматривают на стезю библиотекаря как на легкий путь сделать карьеру; Боб потом сам увидел, что это сразу и так, и не так.

Библиотечную школу Боб окончил с отличием, что особых выгод ему не сулило. Он решил было, что на выпускной не пойдет, но мать и Сэнди Андерсон взбунтовались, так что ему подобрали шапочку и мантию, и вот день настал. Вручение дипломов проходило душным летним вечером в открытом амфитеатре, расположенном меж холмов юго-западной части города, на высоковато устроенной сцене. Мать Боба и Сэнди наблюдали за происходящим из толпы; прежде им встречаться не доводилось, но они как-то сразу поладили, наклонялись друг к другу и обменивались шутливыми откровениями. После церемонии мать Боба настояла, чтобы Сэнди поехал с ними на праздничный ужин; когда тот уселся на переднее сиденье “шевроле”, Боба овеяло предчувствием катастрофы.

Они направились в ресторан, где кормили морепродуктами, хотя морепродукты Боб не любил. Сэнди и мать Боба выпили по четыре мартини и так спелись, что совсем уже хором стали поддразнивать Боба, уж больно он, дескать, замкнут и чересчур серьезно к себе относится.

— Подумать только, все это время я жила с библиотекарем и даже не подозревала об этом, — сказала мать. — Скажи мне об этом кто-нибудь, когда он родился, тогда бы я хоть что-нибудь понимала. Ведь годами тихонько сидел у себя в спальне!

Когда мать Боба пошла в туалет, Сэнди сунул Бобу письмо. Сказал, что это подарок на выпускной, только Боб должен открыть его, когда он будет один.

В разгар трапезы настроение у всех было приподнятое, но к тому времени, когда принесли десерт, мать Боба и Сэнди одолела угрюмость, навеянная, надо полагать, джином. Мать притихла, скрестив на груди руки, а Сэнди принялся отпускать в свой же адрес колкие, ехидные замечания, и его обычно насмешливые, добрые, но усталые глаза затуманились, как будто его одолевали мысли порочные. Принесли счет, Боб вызвался по нему заплатить, и, к его удивлению, никто этому жесту не воспротивился. Боб извлек вялую мать из выгородки и через ресторанный зал и парковку повел к “шевроле”. Устроив ее на заднем сиденье, сел за руль и завел машину. Сэнди стоял в свете фар, безуспешно пытаясь совместить пламя зажигалки с кончиком сигареты. Боб опустил стекло и спросил, что он делает, и Сэнди ответил:

— Я знаю место, которое подходит нам идеально.

— Мне нужно отвезти мать домой.

— Оставь ее, пусть отоспится. Вряд ли это в первый раз будет, когда она проснется в машине одна. И нам столько всего есть отпраздновать. — Он махнул в сторону центра. — Хочешь, я поймаю нам такси? Давай поймаю. Поймать?

Боб дал задний ход, и свет фар отступил от Сэнди.

На полпути домой мать Боба, совсем вдруг проснувшись, спросила:

— Почему ты мне не сказал?

— Что не сказал?

Она сидела, глядя на окружающий мир, а они ехали вдоль него, мимо.

— Ты думал, я что, расстроюсь? Будь справедлив, я все-таки уже пожила, Боб. Послушай, я вот о чем: можешь держать подробности при себе, но я о том, что мир пестрый, и все в нем к месту, и удачи вам обоим.

Сама мысль о том, что у Боба может быть что-то вроде романа с Сэнди, была настолько далека от его сознания, что он дотумкал, о чем мать толкует, только на следующее утро. За завтраком он попытался ее вразумить, но у нее голова болела с похмелья, и она явно не верила тому, что он говорит. В период между ее знакомством с Сэнди и ее смертью, пятнадцать месяцев спустя, она иногда справлялась, как поживает Сэнди.

— Ты же знаешь, я буду рада, если он к нам зайдет. Отчего бы тебе не пригласить его как-нибудь на ужин? Мы так смеялись с ним на твоем выпускном.

Письмо, которое Сэнди передал Бобу, оказалось пассивно-агрессивным, стабильно увертливым признанием в том, что сам он назвал “приверженностью особой дружбе”, но Боб в этом письме, при всей своей неискушенности, смог разглядеть что-то плотское, любовное. Боб совсем не был решительно против гомосексуализма, но он не разделял чувств Сэнди Андерсона и впал в растерянность, не зная, что же ему ответить.

Шли месяцы, они не обменялись ни словом. Боб из-за раскола страдал, он скучал по своему другу; ему было интересно, что тот читает. Поступив под руководство грозной мисс Огилви на первую свою библиотечную должность в северо-западном филиале Портлендской публичной библиотеки, он решил сообщить Сэнди эту новость, и Сэнди принял ее с искренним энтузиазмом. Он пригласил Боба к себе на ужин, и Боб с радостью согласился.

Сэнди открыл дверь, окутанный кухонными парами, со свисающей с губы сигаретой.

— Пирог с заварным кремом остывает, — сказал он.

Он привел Боба в свое логово, поставил пластинку Мартина Денни и недолго думая подкатил. Боб отпрянул, вытер рот и выразил свое нежелание; Сэнди посмотрел на него удивленно, почти с недоверием.

— Ты хочешь сказать, что не голубой? — сказал он.

— Да, это так.

Сэнди сел.

— Ты говоришь это потому, что не доверяешь мне? Потому, Боб? Я ведь голубой до кончиков пальцев на ногах.

— Да, я понимаю. Но нет, я говорю это не потому.

— Ха, — сказал Сэнди. — Все это время я был уверен, что ты он и есть.

Боб хотел было извиниться, но ощутил, что извиниться будет неправильно, нечестно и неправдиво, поэтому он сказал:

— Мне жаль, что мы друг друга не поняли.

Сэнди пожал плечами, на лице его отразилось разочарование.

— Эх, сколько времени я на тебя убил, — сказал он.

Бобу было больно узнать, что продолжительное внимание Сэнди к нему коренилось в чем-то ином, помимо приятельства. Сэнди, поняв, что Боба это задело, сказал:

— Прости, Боб. Я знаю, что веду себя, как говнюк. Но, видишь ли, ты должен понять, для меня это был сюжет. Я думал, что это начало чего-то, но теперь оказывается, что нет, и это нормально, но мне понадобится минутка, чтобы прийти в себя.

Они сели за пирог с заварным кремом, и Сэнди поведал Бобу, каково ему придется работать под началом мисс Огилви.

— Огилви — чудовище. Ее называют стервой, и в защиту тех, кто так считает, скажу, что она стерва и есть. Но в то же самое время она и венец творения, лучше ее никого нет. Она держит северо-западный филиал в наиежовейших рукавицах, оттого к ней благоволит высшее руководство, и оттого она получает все книжные новинки и периодику, раз в пять лет меняет ковровые покрытия, все перекрашивает, благоустраивает и прочее. На самом деле, Боб, возможно, тут тебе повезло. Суть в том, что Огилви не молодеет — как, впрочем, и все мы. Скоро она уйдет, и тот, кто заслужит ее рекомендацию, унаследует, скорее всего, королевство. Это тебе мой совет. Ты меня слушаешь?