Патрик Грей, Джастин Скисак
Я буду толкать тебя. История о путешествии в 800 км, о двух лучших друзьях и одной инвалидной коляске
Нашим женам
Спасибо, что любите нас, смеетесь с нами (и часто над нами) и закатываете глаза лишь с половины наших шуток
Нашим детям
Не забывайте, нечто невозможно потому, что за него никто еще не брался!
Мечтайте с размахом!
Предисловие
Я литератор, и почти всю жизнь я изучал истории — как создавать их, из каких кирпичиков строить, как поведать их лучше всего… Долгие годы я записывал их, рассказывал, учил этому других, и многими из них был очарован — историями о том, как жертвы совершают подвиг, как обретают свободу от страданий, как поразительно объединяет спутников дорога… Эти истории способны переменить ваш взгляд и на себя, и на мир — но слишком часто навеяны фантазией, влечениями сердца и томлением души. Мне редко встречалась история, прожитая в реальности будней, такая, героем которой — или героями, как здесь — легко могли бы стать и вы, и я: обычные люди, избравшие необычную жизнь.
Впервые встретив Джастина Скисака и Патрика Грея, я понял: они не такие, как мы. В них было нечто иное. Из них словно родник било желание жить и делиться замечательной надеждой со всеми, кто встретится на пути. Но только услышав их историю, я по-настоящему оценил их дружбу и понял, сколь много надежды и сил способны дарить наши отношения.
О самой истории — и о книге «Я буду толкать тебя» — я узнал в 2015 году, в октябре. Тогда уже минуло больше года со времени их невозможного свершения — вернее, много кем прежде названного «невозможным». Да, их путешествие по дорогам Испании — восемьсот километров на инвалидной коляске — и правда поражает. Но все же ярчайшая часть их приключений — это их невероятная любовь друг к другу, которую ничто не в силах угасить.
Сплошь и рядом мы ограждаем себя неприступными стенами и не можем открыться, боясь душевных ран. Но эти двое переопределили само понятие дружбы. Они бросили вызов и привычному взгляду на близость, и многому из того, к чему мы давно привыкли. Глубокая дружба уберегла их, не позволила пасть жертвой страданий и избавила от пережитой боли, а нам открыла их прекрасное приключение, поистине достойное своего имени.
С этих страниц их история говорит нам: Бог создал нас не для одинокой жизни. Он не задумывал нас одинокими. Из книги ясно как день, что значит идти по жизни вместе, — и к чему мы способны прийти, если решим носить бремена друг друга. Джастин и Патрик дают нам увидеть и ту красоту, что рождается, когда мы добровольно вершим свое призвание и идем на услышанный зов, и ту спасительную силу, что проявляет себя, если мы позволяем другим любить нас такими, какие мы есть, со всеми нашими несовершенствами.
Но берегитесь! Если решите прочесть об этом потрясающем свидетельстве жизни, дружбы и веры, вам бросят вызов, и вас захлестнет жажда приключений — и так уже вошедших в вашу жизнь, только пока еще незримо. Дело не в сотнях километров пройденных чужеземных дорог, а в свободе жить. И все мы вольны открыть эту свободу, если позволим своим отношениям раскрыть их изначальную суть.
Я буду толкать тебя — добро пожаловать!
Дональд Миллер
Пролог
Передо мной, от края до края — чистейшая небесная лазурь. Далекие холмы укрывает трава: изумрудная, золотая. У древесных подножий, по земле, по камням, тянутся длинные тени. В листве, отдаваясь в тиши, звенит птичья трель, и я вновь слышу голос.
Так красиво… и больно… как больно…
Прошибает холодный пот. Руки слабнут. А, да что мне те руки?
Сколько еще выдержит тело? Или это все? Конец? И теперь я бессилен?
С каждым шагом в ноги наливают свинец. Икры взрываются болью. Я хочу это остановить… просто остановить… пожалуйста, остановите это!
Больше времени. Я думал, у меня больше времени.
Да, я этого боялся, но верил, будто настигнет под конец. А теперь только десять шагов — и мне вновь нужен отдых.
Просто успокойся и пробейся сквозь боль.
Десять? Я не в силах пройти и восьми: боль охватывает бедра, и икры трясет.
Отдохнуть… только пару минут…
Я решаю идти, но еще пять шагов, и боль почти запредельна, а слабость идет все дальше. Отвожу назад правую ногу — растянуть икроножные мышцы. На мгновение боль исчезает. Тяну левую, мне легче, и кажется, справлюсь, но три шага — и понимаю: нет, я не прав. Вот и все. Мои ноги уже не идут.
Почему? Почему сейчас?
Я нахожу где сесть, но боль не стихает. Стискиваю зубы, давлю желание закричать от злости и горечи. Руки сжимаются в кулаки, волной накатывает гнев. Я на грани, я хочу отшвырнуть от себя эту усталость, выплеснуть это разочарование, эту ярость, эту боль…
Мое тело меня подводит. Еще хуже, подвожу я — жену, детей, друзей.
Всегда, всю жизнь я был уверен в себе. Я держал все под контролем. Но сейчас моя уверенность — прах на ветру. И от этого чувства не скрыться.
Часть I. Начинания
1. Ответы и вопросы
Джастин
Сколько часов я за последние тринадцать лет провел в приемной? Уже и не считаю. Бесконечные биопсии мышц, МРТ, кровь на анализ, все время чем-то щупают, тычут, ковыряют, а диагноза как не было, так и нет.
В школе к врачам со мной обычно ходил лучший друг, Патрик Грей, но теперь это немного накладно: его дом в Айдахо, мой в Южной Калифорнии, и я уже давно, после того как перебрался в Сан-Диего, не раз дожидался ответов в гордом одиночестве. Сегодня, слава богу, со мной жена, Кирстин.
Открывается дверь в смотровую, и Дженнифер, помощница врача, оглядывает враз ожившую приемную. Ловлю ее взгляд. Она прекрасно знает и меня, и Кирстин, но вызывает все равно формально:
— Джастин Скисак!
Пока я поднимаюсь — на ортезах и с тростью, без них и стоять не получится, — Кирстин уже у двери. Она знает: я хочу дойти сам. Да, будет долго. Но сам. Идем по коридору. Кирстин и Дженнифер не спешат, чтобы я не отстал.
— Хорошая трость, Джастин, — замечает сестра у самого порога. — Новая?
Я смотрю вниз, на темный пурпур древесины.
— Да. Лучший друг сделал.
— Прекрасная.
Когда слабость перешла с моей левой ноги еще и на правую, Патрик купил амарантовую доску, а потом дневал и ночевал в гараже с лобзиком и инструментами для шлифовки — превращал ее в красивую трость, будущий символ нашей заветной дружбы.
— Доктор будет через пару минут, — говорит Дженнифер, когда мы садимся, и, улыбнувшись на прощание, тихо прикрывает дверь.
Кирстин готова ждать: она достает из сумочки журнал и, коротая время, листает страницы. Оседаю на стуле, приникаю головой к стене, закрываю глаза, и мир замирает.
— Что-то он дольше обычного, — вдруг слышу я голос жены. Она меняет журнал.
— В приемной людей много, — отзываюсь я. — Хоть бы на этот раз с ответами пришел.
Годами целая когорта неврологов все силилась понять, что с моим телом. Картина схожа с массой хворей, да с тем же боковым амиотрофическим склерозом. Но целиком — ни с одной. Дай бог, хоть эта череда проверок, анализов, биопсий завершится прорывом, — и даст мне, пусть даже смутно, представить, что меня ждет!
Мне бы и просто названия хватило. Врачи уже ставили четыре диагноза, и все неверные. Видать, моя болячка такая редкая, что им и неведомо, есть ли у нее вообще имя.
Наконец входит врач. Садится на табурет с колесиками. Его белый халат вольно накинут на твидовый пиджак. Стрижка с пробором, редкая проседь, большие очки в металлической оправе. В руке — моя история болезни. Он мельком проглядывает ее и смотрит сквозь линзы на меня и Кирстин.
— Ну что, как вы?
На лице — призрак улыбки.
— Жажду ответов, — усмехаюсь я, — но жду новых вопросов.
— Справедливо. Ладно, будет вам и то, и то.
Он не любитель болтать и быстро начинает осмотр. Проходит с головы до ног — заглядывает в глаза, слушает сердце и легкие, проверяет давление и рефлексы, пробует, болят ли суставы, а под конец оценивает силу моих рук — убедиться, что слабость не прошла дальше, — и, на вид довольный, говорит:
— Давайте пройдемся.
Мы вновь выходим в коридор и следуем за ним, как и десятки раз прежде, в тишь его кабинета, на удивление маленького, где посреди большой стол, а вокруг — стеллажи с медицинскими журналами и книгами, названий которых мне просто не выговорить. На стене, на самом видном месте, диплом Гарварда и грамоты в рамке. Врач устраивается в кресле, мы — напротив.
— Мы как никогда уверены в диагнозе, — сообщает он.
— Хорошо, — отзываюсь я. — У него название есть?
Доктор едва уловимо напрягается.
— Мы почти убеждены, что у вас многоочаговая аутоиммунная моторная аксонопатия. «МАМА», если вкратце.
— А что это? — спрашивает Кирстин.
— Во многом похоже на боковой амиотрофический склероз. Потому Джастину сперва и поставили неверный диагноз. — Он оборачивается ко мне. — Ваша иммунная система атакует нервную, и блокируются двигательные нервы. На чувствительные болезнь не влияет. Только на вашу способность двигаться. Обычно она поражает отдельные области тела, но у вас ударила по всему, что ниже пояса, — и этим, наряду с другими причинами, осложнила постановку диагноза. Такая аксонопатия обычно начинается с рук. А случаи столь обширных поражений, как ваше, довольно редки.
