— О ГОСПОДИ, Я НЕ ГОВОРИЛА, ЧТО ВЛЮБИЛАСЬ! — взрывается Хенна.

Моя сестра отвечает кривой усмешкой.

— Ну-ну, и чего ты тогда завелась? Или у тебя живот урчит?

Ветер внезапно стихает.

— Свет погас, — замечает Джаред.

Столп света действительно исчез, не слышно ни шагов, ни хруста веток. Мы молча наблюдаем за лесом, не зная, чего ждать, и вдруг подпрыгиваем на месте от неожиданности: ноутбук моей сестрицы начинает проигрывать нашу любимую песню. Это она такую напоминалку поставила — песня играет в те дни, когда родаки на весь вечер уезжают к бабушке.

Значит, можно забуриться к нам домой.

Глава вторая

в которой девочка-хипстер по имени Сатчел пишет стихотворение, а мама и папа ненавязчиво окружают ее любовью и дают ей спокойно осознать новое чувство; затем к ней приходит перепуганный хипстер по имени Дилан, которому таинственная светящаяся девочка сообщила о смерти хипстера Финна; Сатчел и Дилан по-дружески утешают друг друга.

За всю жизнь я признавался Хенне в своей безумной, отчаянной любви ровно… ноль раз.

У нас много общего: неврозы, о которых мы лишний раз не говорим, лучшие друзья, которых не могут заменить никакие парни/подружки, ну и родители, которые… в общем, не супер. Еще, понятно, у нас есть Мэл, это хорошо, и мы оба не хипстеры, хотя имя у нее самое что ни на есть хипстерское (папа Хенны — иностранец, а это не считается. В Финляндии ее именем наверняка никого не удивишь, да и фамилия такая, что язык сломаешь).

Мы дружим с восьми лет, то есть половину моей жизни. Правда, в основном через мою сестру. С двенадцати лет я по уши, до безумия влюблен в Хенну. Помню, она тогда начала встречаться с Тони Кимом, и это, конечно, открыло мне глаза. Расстались они пять месяцев назад, под Новый год, и с тех пор Хенна ни с кем не встречается. Сейчас на дворе май.

Что я успел сделать за эти пять месяцев? Отсылаю вас к началу главы — ровным счетом ничего.

— На горизонте чисто, — говорит Мэл.

Мы вчетвером подходим к дому: маминой машины на дорожке нет. На соседских дворах бесконечно лают собаки. Мы живем в жуткой глуши, на самом краю окраины городского пригорода, и дорога в центр занимает около часа. Здесь нет ничего, кроме бескрайних лесов и огромной Горы, которая однажды взорвется и сровняет с землей все и вся — может, завтра, а может, через пять тысяч лет. Что поделать? Такова жизнь.

Дорогу к нашему дому нормально заасфальтировали только в прошлом году. Соседи делятся на две категории: одни — белые воротнички вроде моих родителей, которые купили голую землю, чтобы построить на ней дом, а вторые — люди из тех, что считают канал «Фокс ньюс» чересчур либеральным и роют бункеры для хранения оружия. В саду местные жители выращивают либо органическую репу, либо траву. У моих предков растут нарциссы.

Не наступайте на них. Серьезно: ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах на них не наступайте.

Дом Хенны стоит дальше по улице, но это просто совпадение: познакомились наши семьи в церкви, куда мы ходим уже лет сто. Мама Хенны работает там музыкальным служителем. Они — единственные чернокожие в церкви. Вот в таком мирке мы живем. Папа Хенны — белый финн, врач-подиатр (лечит болезни стоп), он прямо очень белый и регулярно мотается в командировки в Африку, причем берет с собой семью. Там Хенна и проведет лето — последнее лето перед отъездом в универ (до мозга костей христианский, разумеется). Она могла бы провести его с друзьями, но нет, Хенну ждет Центральная Африканская Республика, где она будет говорить по-французски с местной молодежью, которую загоняют на лекции по подиатрии и музыкальному служению в церкви, хотят они того или нет.

Значит, у меня осталось четыре с половиной недели до выпускного, чтобы попытать счастья. Учитывая мои успехи за пять месяцев, прошедших со дня расставания Хенны и Тони, шансов практически нет.

Мэл открывает дверь. Не успеваем мы толком войти, как Мария Магдалина, наша упитанная рыжая кошка, пушистой мурчащей змеей обвивает ноги Джареда. Он легонько трогает пальцем ее нос.

— Вижу тебя, — шепчет он, и Мария Магдалина начинает в экстазе вертеться вокруг своей оси, точно пропеллер.

— Кому что? — спрашивает Мэл, отправляясь на кухню.

Джаред заказывает энергетик. Хенна заказывает энергетик. Я заказываю энергетик.

— Поможешь? — зовет Мэл с кухни.

Я вхожу и удивленно пялюсь на стакан воды, который она себе налила.

— У меня все нормально, — тихо отвечает она. — Диетическая кола закончилась, а эту гадость я терпеть не могу.

Энергетики — гадость еще та, согласен. Одни названия чего стоят: «Монстрошок», «Дыщ», «Лотоссекси»… Зато кофеина в них столько, что спать не захочется до самого универа.

Мы стоим рядом с холодильником. Я открываю дверцу. Вижу на полке бутылку диетической колы. Она немного покоцанная, но все-таки.

— Майки… — шепчет сестра.

Я заглядываю ей в глаза.

— Просто мне иногда… трудно, — говорит она. — Это ничего не значит. Ты же видел меня за обедом.

Ну да, видел. У Мэл и впрямь все было нормально. Дома ей бывает тяжелее.

По очереди стучу пальцем по краю каждого стакана. Раз-два-три-четыре. Еще раз.

— Ч-черт! — бормочу я и снова стучу.

Мэл терпеливо ждет. Трех раз, видимо, достаточно: я наконец закрываю дверцу и помогаю сестре отнести напитки в гостиную.

— Ну, и что это было? На Поле? — встревоженно спрашивает Хенна. — С тем хипстером?

— Надеюсь, ничего, — отвечает Мэл. — Отметить бы нормально выпускной…

— Только бы с ним ничего не случилось, — говорит Хенна, явно думая о своем брате.

Ох уж эти хипстеры, а? В каждой школе они есть, и в вашей наверняка не обошлось без этой компашки ребят с непростыми стрижками, именами из 50-х и в шмотках из благотворительного секонд-хенда. Вообще-то они ничего, нормальные, не злобные, но почему-то именно хипстеры вечно оказываются Избранными во время очередного нашествия вампиров или вторжения какой-нибудь инопланетной королевы, ищущей Источник Вселенского Света. Они слишком крутые, чтобы идти на выпускной или тупо слушать музыку (разве что джаз, да и то во время каких-нибудь поэтических чтений). В любой занятной истории они главные герои. А все остальные не при делах. Остальные здесь просто живут… отираются на задворках.

Тут надо признать, что хипстеры частенько умирают. И это не кайф.

— А где Непердит? — вдруг меняет тему Джаред.

Это он про нашу младшую сестру Мередит (да, да, знаю, Майкл, Мелинда, Мередит… даже кошку зовут Мария Магдалина. А когда-то у нас была собака, лабрадор по кличке Марта, но однажды она укусила дикобраза — и нам пришлось попрощаться. Судя по всему, любовь таки имеет ценник. За операцию на собачьей морде, к примеру, пришлось бы заплатить чуть меньше 1200 долларов).

Короче.

Мередит десять лет, она псих и, возможно, гений (на это очень рассчитывает наша мама), а еще она безбожно фанатеет по «Сердцам в огне» — такой кантри-бойз-бэнд, созданный специально для безбожного охмурения десятилетних девчонок, даже гениев. Их самую популярную песню — «Огненное сердце» («Сердца в огне» с песней «Огненное сердце», нормально?) — она прослушала ровно 1157 раз. Да, я проверил, когда умолял родителей запретить 1158-е по счету измывательство над моими ушами и мозгом. Мы, Митчеллы, все немного загонистые, этого не отнять.

Второе место в списке ее симпатий — сразу после «Сердец в огне» — занимает Джаред. Он большой, добрый и любит кошек. Ну, это вы поняли. Мы все без исключения уверены, что из Джареда получится хороший папа.

Не то чтобы мы знали, каким должен быть хороший папа — примеров-то ни у кого нет, ну, кроме самого Джареда.

— Мередит на занятиях по немецкому, — отвечаю я. — Мама думает, что ей мало школьной нагрузки.

— Ей же всего десять! — удивляется Джаред.

— Ага. Нас-то они уже запороли, а ее пока нет, — поясняет Мэл. — Мы конченые люди, что с нас взять? — Она врубает на телике скачанный сериал, который мы уже пару раз ставили фоном.

Хенна поднимает глаза.

— Вы не конченые.

— В нашей семье конченых нет, — заявляет мама, открывая входную дверь. — Таков наш официальный предвыборный лозунг, и мы от него не отступимся.

Мама бросает сумочку на тумбу у входа и уже хмурится: четыре не слишком опрятных подростка развалились на ее диванах. Она вернулась на два часа раньше обычного.

— Всем привет! — прямо-таки возглашает она.

Голос вроде дружелюбный, но мы-то с Мэл знаем, что нас ждет.

— Надо же, сколько ног на моей мягкой мебели!..

Джаред и Хенна медленно спускают ноги на пол.

— Здравствуйте, сенатор штата, — вежливо приветствует ее Джаред.

— Меня следует называть просто «сенатор», молодой человек, — с натянутой улыбкой отвечает мама. — Уверена, что ты давно это усвоил. Здравствуй, Хенна.

— Здравствуйте, миссис Митчелл, — пищит та. Голос у нее стал в три раза тоньше, чем был минуту назад.

— Ты сегодня рано, — говорит Мэл.

— Да, — кивает мама. — Я заметила.

— А папа где?

— Остался у бабушки.

— Как у нее дела?

Мама натягивает еще более угрожающую улыбку.

— Останетесь на ужин? — спрашивает она Джареда и Хенну, каким-то образом давая понять, что на ужин их не звали.