Математичка молчит. Я поворачиваюсь к Джареду. Он явно думает о том же, о чем и я.

— Надо кому-то сказать!..

— Надо… Но ты же понимаешь, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Он прав. Скорее всего не выйдет.

— Утро, считай, насмарку, — говорит Мэл, когда мы встречаемся внизу.

Старшеклассникам разрешено обедать вне школы. Поэтому мы все забились в мою машину и едем в мексиканский фастфуд за холмом. Хорошо еще, что на обед отпустили: утром нас всех загнали в кабинет замдиректора (вот уж кто прирожденный садюга и фашист, у замдиректоров это в крови, что ли?) и долго расспрашивали, что мы видели. В конце концов он вызвал одного копа, у которого изо рта разило перегаром, как от моего папаши по вечерам. Коп, понятное дело, не поверил ни единому нашему слову про Финна, светящуюся девочку и столп голубого света. Он практически наорал на нас — мол, вызвали его из-за какой-то ерунды.

Ладно, я понимаю, тело Финна было найдено в другом месте, далеко от Поля, но я просто фигею с этих взрослых. Они вообще ничему не верят. И даже не замечают очевидного. Я учился в девятом классе, когда появились вампиры. И вот народ начал умирать, пропадать без вести, а вампиры даже не прятались, разгуливали по улицам как есть, но большинство людей — большинство взрослых — до сих пор не верят в произошедшее.

Что ж такое происходит с человеком, когда он взрослеет? Неужели он просто забывает все, что знал до совершеннолетия? Или заставляет себя забыть? Этот коп-алкаш явно был подростком, когда случилась та история с пожирателями душ… Он сознательно стер себе память? Уговорил себя, что ничего не было? Что всех покосил какой-то вирус, а школа взорвалась из-за утечки газа? Или, может, решил, что такая уникальная, невероятная, пугающая и судьбоносная хрень больше ни с кем произойти не может?

Не все взрослые одинаковые, да, но факт остается фактом: мы с друзьями видели парня незадолго до его смерти, а пьяный полицейский грозится арестовать нас!

Ну, серьезно. Достали эти взрослые. Как они до сих пор не вымерли, как вообще выживают в этом мире?

(Хотя… наверное, вот так и выживают. Это их способ.)

— Я же говорила, лучше помалкивать, — замечает Хенна (она, кстати, сидит рядом со мной, только ей это по барабану). — Когда исчез Тииму, копы даже не почесались. Мол, он уже взрослый и пусть живет как хочет.

— Вы-то хоть весточки от него получаете, — тихо произносит Мэл. — Иногда.

Хенна мотает головой — мол, от этого не легче. Ясное дело, не легче!

— Мне кажется, родители поэтому и ездят в командировки. Голыми руками пытаются разогнать тьму.

Она фыркает — восхищенно и при этом с жалостью. Зря тратят время! Но все-таки они потеряли сына. Вообще-то Силвенноинены — люди простые. И только кажутся сложными (когда пытаешься произнести вслух их фамилию).

Я пересчитываю уголки поджаренной миски из нескольких тортилий, в которой лежит начинка моего тако. Уголков двенадцать, совсем как делений на циферблате часов — считать их так приятно, что хватает и одного раза. Украдкой кошусь на тарелку Мэл: она заказала салат и курицу. Нормально. И диетическую колу. Тоже сойдет. Никто не должен смотреть, как она ест, и я сознательно отвожу взгляд (Хенна и Джаред тоже).

— Надеюсь, до выпускного все уляжется, — говорит Джаред.

— Ну и история… с этим убитым парнем, а? — произносит чей-то голос.

К нам приближается Нейтан с подносом. И вид у него, как ни странно, напуганный — по-настоящему.

— Привет! — чересчур радушно здоровается с ним Хенна. — Если хочешь, подсаживайся к нам.

Мэл и Джаред двигаются к стене, и Нейтан приземляется аккурат напротив меня. Отлично. Ура.

— Мы вроде не знакомы… Я — Нейтан. — Он протягивает мне руку.

— Знаю, — говорю я, но руку все-таки жму. Не настолько я грубиян, чтобы не пожать.

— Так этот парень… ну, который умер. — Он до сих пор слегка таращит глаза от страха. — Вы его знали?

— Он же хипстер, — отвечает Мэл. — Считай, не знали.

Нейтан секунду-другую пялится на свою энчиладу, а Хенна и Джаред тем временем в открытую разглядывают его самого. Мэл пользуется этой возможностью, чтобы спокойно поесть курицу. Я тоже посматриваю на Нейтана. Хоть убей не понимаю, что Хенна в нем нашла. На голове идиотский, зачесанный вперед хаос: волосы как будто решили сожрать его мозг. Шмотки невзрачные, какого-то блекло-голубого цвета. Глаза прямо-таки черные, а мочки ушей все в шрамах (по ходу, там раньше были туннели, а потом он их зашил).

Идиот. Придурок. Ненавижу тебя.

— Ты из Талсы? — спрашивает Хенна, и я демонстративно принимаюсь за еду.

— Ага, — отвечает Нейтан, едва заметно улыбаясь. — А до того жил в Портленде. И в Форт-Ноксе, и в Кентукки…

— Отец, что ли, военный? — перебивает его Джаред.

— Мать. Отец остался во Флориде. Давно — мы с тех пор уже пять баз сменили.

— Отстой, — говорю я как можно дружелюбней. — Да еще в новую школу за пять недель до выпускного перевелся. Тоже отстой, да?

Он проводит рукой по шевелюре.

— Ну да, есть маленько, — отвечает Нейтан, имея в виду не маленько. — И только я перевелся, как сразу парня убили. — Он окидывает взглядом всех сидящих за столиком. — Ни капли не подозрительно.

Он улыбается. Остальные вежливо смеются.

— Черт, ну и дела, — уже тише говорит Нейтан. — Надеюсь, на этот раз обойдется без ужасов…

Коротко гудит мой телефон — и тут же начинает вибрировать мобильник Мэл.

«СЕРДЦАВОГНЕ СЕРДЦАВОГНЕ СЕРДЦАВОГНЕ!!!! ЕДУТ К НАМ!!!! БУДУТ ВЫСТУПАТЬ НА ЯРМАРКЕ! Я УМРУ, ЕСЛИ МЕНЯ НЕ ОТПУСТЯТ! УГОВОРИТЕ МАМУ! ПОЖАЛСТАПОЖАЛСТАПОЖАЛСТАПОЖАЛСТА УМОЛЯЯЯЯЮЮ! С любовью, Мередит».

— Бред какой-то… — Я показываю остальным сообщение от сестрицы. — «Сердца в огне» выступят на стремной деревенской ярмарке? Что они тут забыли?

— Я тоже видела афишу в инете, — говорит Хенна. — Это вроде как благотворительный жест: они хотят исполнить последнее желание какой-то умирающей от рака девочки или что-то в этом духе.

Нейтан удивленно глазеет на нас.

— Вы же, надеюсь… не фанаты?!

— Ладно, так и быть, — говорю я вечером, накладывая очень, очень жирному семейству за вторым столиком двойную порцию сырных тостов. — Он и правда красавчик.

— Да еще такой вежливый, — кивает Джаред, украшая готовые заказы веточками петрушки. — И есть в нем что-то… трагическое.

— Новенький, опять же. — Я ставлю тарелки со своими заказами на поднос. Джаред делает то же самое. — Все пропало, да? У меня ни единого шанса…

— У тебя ровно столько же шансов, сколько было, — отвечает Джаред и уходит на свою половину кафешки.

Мы с ним работаем в «Гриллерз», стейк-хаусе для бюджетных свиданий. Ну, знаете такие заведения — платишь один раз и заказывай сколько хочешь креветок, картошки фри и сырных тостов (сырные тосты здесь чумовые, этого не отнять). Кафешка старая, она до сих пор поделена на два зала, как в былые времена — для курящих и некурящих. Теперь-то, понятно, курить нельзя нигде, но официанты в каждом зале по-прежнему свои.

Сегодня вторник. Тухлый день. Мы с Джаредом без труда справляемся вдвоем.

— Слушай, — говорит он, когда мы снова встречаемся на официантском пятачке, — ты ведь загнался по Хенне, только когда она с Тони начала гулять. А теперь вот в Африку уезжает. Вдобавок, пока ты «набирался храбрости», на горизонте замаячил этот Нейтан. — Он берет с чьей-то тарелки ломтик жареного картофеля и закидывает в рот. — Выходит, она тебе нравится только потому, что к ней не подобраться — вечно что-то мешает. Никогда об этом не думал?

— Постоянно думаю.

— Еще малинового лимонада седьмому столику, — заруливая на пятачок, сообщает Тина — наш менеджер. Она ставит на стол два пустых кофейника, берет с тарелки сырный тост и съедает.

— Клянусь, в них подмешивают наркоту!

Я разношу заказы, забираю три стакана с малиновым лимонадом для седьмого столика и вновь принимаюсь метать на поднос тарелки с сырными тостами… Целые горы сырных тостов — всю планету можно накормить. Проходимость в «Гриллерз» хорошая, на чай дают немного, зато часто. Мне вполне хватает на бензин, а главное, есть повод почти каждый вечер уходить из дома. Мы с Джаредом часто выходим в одну смену. В общем, повезло мне с работой: Мэл, к примеру, сидит на кассе в круглосуточной аптеке и отбивается от нариков, которые не помнят, какой сейчас год. А Хенна варит кофе в придорожной забегаловке, где даже своего туалета нет.

Работа у меня отличная. Повезло! Просто огонь работа.

(Но. Вы вообще представляете, какая антисанитария царит в общепите?)

Руки я начинаю мыть почти сразу, как выхожу на смену. И следующие пять часов мою их постоянно, каждые две минуты, но и этого, кажется, мало: после контакта с губками, которыми мы вечером протираем каждый закуток кафе, хочется принять ванну из чистого спирта.

— Сто тридцать пять. — Джаред, сидя на ступеньках кладовой, пересчитывает свои чаевые. — Сто тридцать пять долларов и… семьдесят два цента.

Он складывает купюры в аккуратную стопочку и прячет в нагрудный карман формы.

— Неплохо для вторника. — Он косится на меня: я стою у раковины на кухне. — А ты сколько заработал?