Горожанин поправил очки на носу, вытянул руку и внимательно всмотрелся в красного цвета визитку.

— Мирон… Ушаков… — медленно читал он. — Коллекционер… город Архангельск, — с недоверием посмотрел на Мирона. — Что ж ты забыл в Сосенском, Мирон Ушаков, коллекционер из Архангельска?

— На Чертово городище приехал посмотреть. Разве не понятно?

— Из такой дали в эту глушь? Хех… Чудаками земля полнится!

— У меня там дело…

— Брось ты, Мирон, глупостями заниматься! — стал отговаривать горожанин. — Дела у него там. Нечего делать в этом Чертовом городище!

— Почему же?

— Люди там пропадают! Ай… — Махнул рукой и добавил: — Дело твое, но запомни мои слова.

— Хорошо. Вы звоните, если захотите… может, вещи старинные будут или еще что.

— Хех, — удивился. — Вещи, грит! — Вдруг зашипел и начал гладить ногу. — Делать мне нечего, звонить всяким коллекционерам из Архангельска! У меня, вон, Витька, сосед по гаражу, знашь, какой коллекционер? Вся грудь в орденах! Шо хошь за пузырь выменяет! А он мне: звони, вещи, грит, мне свои отдашь. Ни черта я тебе отдавать не собираюсь! Мне б кто шо отдал. Ай, и даром не нужно. Вот люди пошли. Дело, грит, у меня там. На чертей хочу посмотреть. Походи по городу — таких чертей насмотришься, шо мама не горюй!

Мирон понял, что задел странного мужчину за живое — у того и рот забыл, как закрываться. Даже через сто метров был слышен его недовольный бубнеж.

Пройдя еще несколько панельных высоток, Мирон оказался в старом городе. Местные жители называли его поселком. Дома здесь деревянные, одноэтажные, как в частном районе курортного городка. Эта позабытая роскошь пробирала до мурашек: резные заборы и ставни на окнах, наличники, крик петухов и лай собак, печной дым, тянувшийся к небу, хотя на дворе еще только начало осени. Разноцветные дома тянулись по обе стороны от дороги. Мирон не мог оторвать глаз от этой красоты и думал, почему в России так небрежно относятся к ценностям культуры, к традициям предков. Сегодня от всего этого остались лишь неверные отголоски, о которых через пару десятилетий никто и не вспомнит. История переписывается каждый год, а потому правды уже не узнать и при всем желании окунуться в прошлое не получится.

Вокзалом в Сосенском называлась широкая остановка под толстым слоем синей краски. Рядом стояла будка, через пыльное окно которой виднелась голова диспетчера. Никакой вывески со словом «вокзал» Мирон не обнаружил, но по стоящему там пригородному автобусу понял, что пришел верно. Он сразу увидел ту дорогу на Пионерку, о которой говорил мужчина. Трасса пролегала вдоль автомастерских и уходила вглубь леса.

Подойдя к билетной кассе, Мирон постучал в окошко и спросил:

— Скажите, когда следующий автобус до Пионерки?

— В четыре утра! — грубо ответила женщина, сидящая за компьютером.

— А туда что-то еще ходит?

— Нет! — гаркнула она и с хлопком закрыла окошко.

Мирон отошел от будки. Женщина показала ему, как здесь относятся к приезжим. Пусть ее устами не говорили все жители города, но билетерша на любой кассе вокзала в абсолютно каждом городе — это показатель гостеприимства.

Внезапно одиночество Мирона разбил высокий мужик, щелкающий семечки. Деловито подшагнув, он устремил взор вдаль и спросил:

— Тебе куда?

Его голос не внушал доверия, будто он пытался продать что-то незаконное.

— В Чертово городище, — ответил Мирон, искоса взглянув на него.

— Не-а, — сказал тот, продолжая противно щелкать семечками.

— Что «не-а»?

— Не поеду! — И мужик отошел.

— Я и не просил, — ответил Мирон.

Спустя несколько секунд таксист нашел очередную жертву своей ловли клиентов. Молодая девушка, обезоруженная его навязчивостью, кивнула, поставила свою спортивную сумку в багажник иномарки и села спереди. Через минуту машина с визгом тронулась и скрылась за поворотом.

Мирону ничего не оставалось, как пойти в Чертово городище пешком. Он не знал, сколько времени заберет дорога, но, судя по расстоянию на карте в мобильнике, идти нужно было порядка пяти километров. Он перебежал дорогу и последовал по пыльной обочине трассы в гору. Не успел прошагать и двухсот метров, как его обогнал старик. Тот шел бодро, никого не замечал, бормотал что-то себе под нос, изредка приглаживал седую бороду и подтягивал к горбу раздутый тюк.

— Извините, — окликнул Мирон.

Старик развернулся и, не сбавляя ходу, спросил:

— Чего тебе?

— До Чертова городища далеко?

— Очень! — сердито ответил тот.

— Странно, а телефон показывает, что нет.

— Вот и иди по своему телефону! Я-то тебе зачем?

— Подождите, — нагонял его Мирон.

— Ходят, ерундой занимаются! — ворчал старик. — Приключения на жопу ищут, а потом на жизнь жалуются!

— Почему вы так боитесь этого места? — спросил Мирон.

— Боимси? Хах, — усмехнулся старик. — Мы-то не боимси, а остерегаемси. Делать там нечего, только время зазря тратить! Да что там…

— Мне действительно нужно туда попасть, — просящим голосом уговаривал Мирон.

Старик остановился, испустил измученный выдох и пошел дальше.

— И какой черт вас тянет туда?! — негодовал седой.

— Посмотреть.

— Все идут посмотреть, — говорил старик, широким шагом двигаясь вперед и не сводя глаз с макушки асфальтированного холма. — А потом бледнющие возвращаетесь оттудова!

Мирон догнал деда, пристроился сбоку и молчаливо следовал каждому его шагу. Шли они только вперед, хотя было много троп, уводящих с обочины в лесную гущу. Они поднялись на гору. Мимо проносились машины, оставляя за собой неприятный выхлопной запах. Некоторые сворачивали налево, куда указывала табличка «Гранный холм». Мирон усмехнулся.

— Почему Гранный? — спросил он.

— Ты про деревню?

— Ну, наверное.

— С того же Чертова городища пошла легенда… Еще в далекие времена здесь ни черта не было: глухой лес кругом да сторожки редкие встречались. Дорога пролегала из Козельска до Лихвина, ныне Чекалина. Холм назвали Гранным, потому что там раньше было много огромных ограненных камней, будто крепость какая. Позже валуны растащили, а название осталось.

— Что там теперь?

— Дачи. Что человек может сделать на свободном участке? Только засрать его своими постройками! Сосенская земля вообще богата кощунством. Слышал об авиакатастрофе в восемьдесят восьмом году?

— Натыкался на статью, но не читал. А что случилось?

— Грузовой самолет рухнул. Пилоты увели его от города, иначе жертв было бы больше. Там, в сторону Гранного холма, есть памятник возле городской помойки. По мнению верховных, это нормально, когда помянуть спасителей города идешь на помойку! И никто за этим не следит, а если и делают вид, так отвечают: «Мы обо всем помним!» Ага, помнят они! Только долги по квартплате они помнят, а на спасителей и героев плевать хотели. На День шахтера устраивают цирк с ряжеными клоунами и пьяным сбродом и считают это нормальным. Своими хлопушками спать не дают! Двадцать первый век на дворе, а я каждый день хожу по семь километров на дачу, чтобы лишнюю копейку на морковку и капусту не тратить. Я уж молчу про картошку. Ай, тебе не понять. Зеленый! Небось, и дачи-то нет?!

— Пока отец был жив, то и дача была, а как помер, то…

— Понятно, — прервал старик.

Навстречу шел мужчина: на вид лет пятидесяти, сальные всклокоченные волосы, борода по грудь, одет как бездомный: грязный свитер с длинными рукавами и дырой во все пузо, если бы оно было, джинсы потерты в коленках, а ноги и вовсе босы. Он смотрел на Мирона так, будто знал его много лет. Мирон попытался спрятаться от сверлящего жадного взгляда. В это мгновение в кармане завибрировал телефон. Звонок от матери. Выключив телефон и не дав ответа, он обернулся и поймал на себе чуткое внимание уходящего вдаль бездомного, от чего по спине взметнулась дрожь.

— Что за болото? — спросил Мирон, указав направо.

Старик нахмурился, подтянул тюк и пробурчал:

— Сам ты болото!

— А что это?

— Озеро… чертово! — сказал он тоном, словно боялся его каждой клеткой своего организма.

— Вы даже не взглянули на него, — произнес Мирон. — В нем утонул кто-то из ваших близких?

— Здесь много кто утонул. Городок-то из шахты вырос. Там дальше первая шахта находилась.

— Сейчас не работает? — с интересом спросил Мирон.

— А сам как думаешь? — нахмурился старик. — Сорок лет уж прошло, как ее закрыли. С самого начала идея постройки города в этих местах была спорной. Уголь? Да, был здесь уголь и пользовался спросом, в Тулу отправляли. А как только поняли, что уголь наш плох, так прикрыли лавочку и всех распустили. Точнее, прикрыли-то раньше, а вот шахты продолжали работать. В восемьдесят первом случилось обрушение, два человека погибли. На шахте обрушение — привычное дело. Мы для тех, кто наверху, просто кроты, роющие ямы.

— Вы здесь работали?

— Да, в пятьдесят восьмом прислали из Донбасса, — с грустью в глазах рассказывал старик. — Так и остался жить, хотя было немало возможностей уехать. Черт его знает, зачем остался. Может, беременная жена остановила. Не знаю, — задумался он. — Что теперь ворошить прошлое? Остался и остался. Город живет, хотя здесь больше подойдет слово «существует». Завод, на котором поработал почти каждый житель Сосенского, — и тот загибается. Что говорить о перспективах?