Настроение испортилось. И я очень быстро закончил гидропроцедуры, поскольку валяться в ванне уже как-то не хотелось. Потом вытерся, посмотрел на себя в зеркало и ужаснулся. Под глазами еще оставались следы гематом, на лбу заживали шрамы, а щетина покрывала физиономию зарослями непрошеных сорняков. Не то чтобы это было несимпатично, но вот неаккуратно это было совершенно точно. И мне не нравилось. Поэтому еще три минуты были потрачены на то, чтобы нанести на лицо гель-депилятор, подождать и смыть его вместе с остатками щетины. А слух тем временем сообщил мне, что кто-то вошел в номер и что-то явственно не то подвинул, не то поставил. Наверное, еду принесли, кому я здесь еще нафиг сдался?

Влез в халат, огромный, мягкий, уютный, и вышел из ванной. Зрелище, которое мне открылось, невозможно было описать цензурно, поэтому я опять грязно выругался.

— Майки-бой, я тоже очень, очень рад тебя видеть! — ответил мне один из элементов зрелища, огромный мужчина, одетый, как гангстер из дешевой кинопостановки. — Но, право слово, я надеялся на немного другое выражение эмоций!

— Ээ, — промямлил я в ответ, обводя взглядом другие «элементы декора», троих здоровенных жлобов в костюмах и при автоматическом оружии. — Добрый день.

В голове моей ураганом пронеслась длиннющая логическая цепочка: «Если эти джентельмены явились сюда без приглашения и вооруженными, стало быть я им что-то должен. Не кофе пить они сюда пришли. Стало быть, если я расскажу им про амнезию, это будет достаточно бесполезно, не поверят. А если попробовать осторожно сыграть, то вполне можно будет выкрутиться. Хотели бы убить — убили бы сразу».

— Майки, не стой столбом, присаживайся, — продолжил гангстер. — Мне, право слово, неудобно с тобой разговаривать, когда ты подпираешь дверной косяк!

— Ага, — выдавил я из своих в момент задубевших голосовых связок. — Я, кстати, обед заказывал и одежду. Вы не встречали доставку?

Гангстер расхохотался. Его запасы лицевого жира, отложенные в трех подбородках и обвисших щеках, радостно запрыгали, составляя компанию запасам на корпусе. Смех у него был на удивление заливистый, ни разу не противный, что меня несколько удивило. Обычно у подобных граждан смех под стать тому впечатлению, которое они производят. У этого он мог бы быть визгливым и тонким, тогда бы удивляться не пришлось.

— Майки, ты юморист, — произнес он, отсмеявшись. — Когда выйдешь на пенсию, если доживешь, сможешь собирать неплохие кассы на смехе. Обратись тогда, старый дон Алексио с удовольствием подскажет тебе неплохого антрепренера! А пока изволь не шутить, малыш, и ответь-ка мне на пару вопросов. Например, где мои пушки?

Самое время сослаться на амнезию, не находите? Вот что, что мне сейчас ему отвечать? Даже если у меня есть его пушки — я понятия не имею, где они! И уж тем более понятия не имею, какие именно пушки! В трюме у меня ничего не было, если только в трюме тоже не оборудован тайник. А стало быть, я не знаю, что ему отвечать! И как мне быть прикажете?

— Ааа… А какой второй? — иногда потянуть время вполне работает.

— Что — второй? — удивился мой собеседник.

— Вы сказали, что у вас ко мне пара вопросов, — подсказал я ему наиболее дружелюбным тоном. — Один я услышал, и очень хотелось бы знать, каким будет второй вопрос. Может быть, на него мне будет проще ответить сначала?

Гангстер тяжело вздохнул, отчего его самый близкий друг, подкожный жировой запас, весь разволновался. Ну, в смысле опять пошел волнами. Неужели я выбрал неправильную тактику? А, ладно, сейчас узнаю, чего уж…

— Майки, не строй из себя дебила, хорошо? Ты заставляешь меня расстраиваться, предпринимая действия, которые мне очень, очень сильно не нравятся. Мальчики, — обратился он к своим шкафам, — объясните нашему юному другу Майки, что не надо меня расстраивать.

Амбалы закинули автоматы за спину и двинулись на меня. Все втроем и сразу. Я сидел в кресле с улыбкой идиота и не знал, что еще делать. Можно, конечно, было попробовать потрепыхаться, но тогда только больнее будет, точно знаю. Откуда — черт поймет, но свято уверен именно в этом.

Меня вытряхнули из кресла мощным ударом по шее сзади. Я, как и положено человеку в подобной ситуации, пролетел с полметра вперед и рухнул на пол, примерно перед ботинками дона Алексио. А дальше все было предсказуемо, меня опять начали бить. Незатейливо и безыскусно, ногами по почкам и по голове, и все, на что меня хватало, это стараться принимать удары в максимально подготовленные части тела. Вернее, максимально группироваться и закрываться в моменты ударов. Ну сколько же можно, право слово, а? Ну ведь недавно уже били. Боженька, за что мне это все? Что я еще успел натворить? Второй раз за неделю, и опять группой лиц по предварительному сговору!

Сколько продолжалось у них это развлечение — я не знаю. Могу только засвидетельствовать, что мне было больно, но ничего не сломали. И вроде как даже почки не отбили — не то мазали, не то очень хорошо знают свою работу. «Аккуратно, но сильно», как в допотопном фильме. А закончилось все так же странно, как и началось, сначала прекратились удары, потом раздались три негромких хлопка, и чей-то доселе не звучавший в этих стенах голос негромко произнес:

— А я смотрю, мы на этой вечеринке очень даже вовремя!

Я перевернулся на спину, напрочь отбитую, и попробовал увидеть говорящего. Но увидеть мне удалось сначала только сапоги. Две пары. Кожаные, обитые железом, на толстенной подошве. Потом мне удалось немного поудобнее улечься на полу, но в этот момент откуда-то от одной из пар сапог протянулась немаленькая ручища в кожаной перчатке с обрезанными пальцами, явно для того, чтобы я за нее схватился. Что и было проделано, после чего меня аккуратно подняли и помогли усесться в кресло. Пейзаж я смог оглядеть через секунду, когда перед глазами перестали идти круги.

Черт побери, это становится дурной традицией: сначала меня бьют, а потом вокруг трупы! В смысле трое моих мучителей, которые еще три минуты назад колотили меня по чем придется, в хаотическом порядке разлеглись на полу вокруг меня, и каждого отличало от нормального человека наличие третьего глаза в центре лба. Причем кровоточащего.

Дон Алексио вжался в кресло ни жив ни мертв. Немудрено, поскольку в лоб ему уперлось дуло здоровенного револьвера. С глушителем, что характерно. Держал револьвер в руках типичный «плохой парень» из постановок: здоровенный тип, налысо бритый, одетый в кожаные брюки и кожаный жилет с нашивками, да и одна из пар уже виденных мною сапог тоже была на нем. Вторая пара сапог была на втором «плохом парне», который помогал мне подняться. Могли бы сойти за двойняшек, если смотреть на их одежду, но второго, «моего», отличало наличие короткой темно-русой шевелюры. А так — почти все то же самое, здоровенный, в коже, вооруженный таким же, черт побери, револьвером! Только ствол дымится, видимо, он в громил и стрелял. Глаза его скрывали темные солнечные очки в стильной металлической оправе, которые он как раз снял, чтобы встретиться со мною взглядами. И вот тут моя память сыграла со мной очередную шутку: откуда-то всплыла информация «Джонни Гиппо, сержант клуба Редкие Мерзавцы, тип неприятный, но дела вести сущее удовольствие». Явно это относилось к этому парню, только что спасшему меня от продолжения беседы с костоломами дона Алексио.

— Ну, Майк, только ты умеешь так влипнуть, не успев прилететь, — усмехнулся мой спаситель, перезаряжая револьвер. — Если бы не наш человек в этом бардаке, я бы ни за что не узнал, что Алексио Сахара взял троих своих дебилов и поехал тебя трясти. Ты бы хоть сообщение прислал, что ли?

— Джонни, я… — Закончить он мне не дал.

— Майк, тебя что, по голове били? С какого черта ты стал называть меня по имени при посторонних? Мне что теперь, еще и Сахару кончать?

— Нет! То есть я не знаю, старина, — я поднял на него взгляд, стараясь, чтобы в моем читалась максимальная покорность судьбе. — Тебе виднее, я же не буду тебе указывать, ага.

— Ага. Значит, по голове все-таки насовали. Ну-ну, Майкл, выше нос, тебе не впервой. В конце концов эти плохие мальчики тебя не обидят больше, дядя Гиппо с ними разобрался, они честно-честно больше не будут! — он расхохотался. Зрелище было жутковатое, если честно, и в голове моей всплыла еще одна фраза: «Если кто-то убил всех Плохих Парней, то это отнюдь не значит, что они — Хорошие. Может быть они Очень Плохие Парни». Мои размышления прервал мафиози:

— Послушайте, мистер Гиппо, если я правильно понял, как вас зовут, вы не могли бы попросить своего друга убрать ствол от моей головы? Как мне кажется, нам с вами есть что обсудить, а с машинкой у лица я плохо связываю слова…

— О, мистер Сахара, — усмехнулся Джонни, — вы, кажется, на этот раз решили переплюнуть сами себя по части испытания моего терпения. Мало того что вы со своими дуболомами приперлись гадить в мой отель. Мало того что вы напали на моего друга Майка. Мало даже того, что вы отдали приказ избить человека, не дав ему даже одеться, так вы еще хотите со мной поговорить? Мистер Сахара, я не вижу пока ни одной причины, почему бы мне не одолжить мистеру Сколу револьвер, чтобы он поставил точку в вашем с ним разговоре. Или почему бы не научить вас летать с девятого-то этажа. Поэтому мы с вами поступим так: я даю вам сказать одну фразу. Если она убедит меня не покончить с вами сразу, мы продолжим разговор. О'кей, мистер мафиозо? Я слушаю.