Подполковник задал вопрос, а затем вдруг посмотрел на свой платок, который по-прежнему зажимал в руке. Взгляд у него стал немного удивлённый. Он, видимо, за одну минуту успел забыть, откуда взялась эта вещь. То есть мужик не просто нервничает, судя по его поведению. Мужик в конкретном стрессе. И причина, как я теперь понимаю, не в Замирякине лично. Причина — в родителе Замирякина, который в партийных шишках значится.

Интересный поворот…

Глава 4 О временах, нравах и договорённостях

После заявления подполковника про папу, вокзал и бомжевание на лавочке, снова повисла пауза. Такими темпами мы точно ни до чего не договоримся, а лично мне уже очевидно, наша беседа сто процентов имеет цель. Я так понимаю дежурный забрал мои документы, оформил свои бумажки, и потом информация дошла до начальника отдела. Не вся, конечно. В общей картине ничего особо важного нет. Молодёжь накуролесила, момент где-то вполне обычный. Но вот фамилию Замирякина, выходит, начальство узнало, ситуацию оценило, и решило взять дело под свой контроль.

— Отец твой такой уважаемый человек… — снова завёл нудятину подполковник, просто какая-то сказка про белого бычка, честное слово. — А ты…

— А я?

Пришлось уточнить, потому что судя по ярости, появившейся во взгляде начальника отдела, и носовому платку, которым мент судорожным жестом в очередной раз утёр потный лоб, он снова собирается многозначительно замолчать.

После моего вопроса мужику стало слегка полегче. Гора с плеч у него свалилась. Видимо, этого и не хватало в разговоре. Начальнику отдела нужна была моя заинтересованность.

У меня, кстати, тоже появилась надежда, что сейчас, в процессе выяснения, появится более четкое осознание ситуации. Надеюсь, мент уже конкретно обозначит перспективы моего светлого будущего, и пояснит, что именно он планирует со мной делать. И не только со мной, с шутниками-комсомольцами в том числе. Да и вообще. Я пока плохо соображаю, как быть дальше. Хотелось бы немного понимать, что мне грозит и как с этим разбираться.

— А ты драку устроил. Причем не в первый раз уже. Тебя почему к нам в город отправили… то есть… ты же сюда по распоряжению… по направлению…

Подполковник окончательно запутался в возможных определениях и глаголах. Но из его сумбурных обрывочных фраз я все-таки сумел кое-что понять. Константин Замирякин этот, похоже, товарищ крайне активный. Папа при власти. Сынок, наверное, из тех, кого в моём будущем времени называют «золотой молодежью». Если мы реально находимся в 1959 году, тут, понятное дело, такого явления как мажоры еще не существует. Однако охреневших деток высоких боссов никто не отменял. Они в любом времени были, есть и будут. Хоть при партии, хоть при капитализме, думаю, при первобытно-общинном строе такие тоже существовали.

Видимо Замирякин… Господи, какая же дебильная фамилия… так вот. Видимо, весёлый мальчик Замирякин натворил дел дома, в Свердловске, и папа, испытывая вполне естественное волнение за свою репутацию, решил отправить его в ссылку. Может, чтоб просто с глаз убрать или проучить. Не знаю, чем конкретно руководствовался первый секретарь горкома. Должность, кстати, и правда, высокопоставленная по тем временам. Или по этим? Чёрт, как же бесят непонятки!

Так, вернёмся к нашим баранам, то бишь к Замирякиным, папе и сыну. Это в моём современном времени чинуши с большими портфелями не стыдятся деток, которые постоянно что-то исполняют. А в 1959 за отпрыска-дебила можно и места лишиться. Хорошо, если только места. Лет на двадцать пораньше вместе с местом могла и голова отлететь, только в путь.

— Да что ты будешь делать… Ладно! Давай называть вещи своими именами, — психанул в итоге мент.

Главное, чего орать-то, непонятно. Я ни слова не сказал, сидел, молчал. Он сам мычит и на месте топчется. Можно подумать, это я виноват, что у него приступ косноязычия случился.

— Ты ещё в Свердловске успел отличиться неблагонадёжным поведением. За последний год на твоём счету несколько подобных случаев. Драки, другие… хм… обстоятельства разного рода, недопустимые для комсомольца. Комсомольца, Константин! И даже, я извиняюсь, один пьяный дебош. Это просто… — подполковник махнул рукой, не находя слов. — Я с большим уважением отношусь к твоему отцу. Да и потом, знаешь ли, первым секретарём горкома за красивые глаза не назначают. Ты-то почему его так позоришь? Чего тебе не хватает? Тебе ж всё на блюдечке… Ну посмотри на себя, ведь можешь, когда не выкобениваешься! Отличник учёбы, спортсмен, одних медалей у тебя сколько?

— Сколько? — Поинтересовался я чисто для поддержания беседы.

— Да ты!.. Да твоими достижениями гордиться, только в путь, а ты сам себе яму роешь, будущую жизнь портишь! Ты понимаешь, что если отца… из-за тебя… — подполковник резко замолчал, налил воды в стакан, выпил и продолжил. — Тебе такой шанс дали! Отправили из Свердловска, чтоб, так сказать, утрясти последний эпизод, но ты и тут ухитрился встрять в историю… Почему вокзал? Вот объясни мне? Тебе предоставили общежитие. Отдельную комнату, заметь! Дали возможность отработать практику посреди учебного года…

Подполковник хлопнул рукой по столу.

— Вот чего тебе не хватает? А?

Я слушал товарища милиционера очень внимательно. Даже не так… Я завис, уставившись на его губы, которые двигались будто в замедленной съёмке. Слова, вылетавшие изо рта мента, доходили до меня с опозданием в одну секунду, потому что я пытался их осмыслить. Но ни черта хорошего из этого осмысления не получилось.

Короче, имеется у меня папа. Вернее, папа имеется у Замирякина, но все вокруг искренне уверены, будто Замирякин — это я. Поэтому, считаем, что папа есть у меня. Неожиданно… Ну да бог с ним.

Нет, не то, чтоб я в капусте валялся, и меня подобрали, однако отца, как и дядьки, в живых нет давным-давно. Батя первым ушёл. Я малым совсем был. Дядька меня к себе забрал, растил воспитывал, как своего сына, всегда и во всём поддерживал, помогал, можно сказать, обоих родителей заменил. У него своей семьи не было. В том смысле, что не завёл он ни жены, ни детей. Но не в этом суть.

Значит, по идее, отец у меня когда-то был. То есть, даже если я в прошлом, то родственники мои, кровные, должны остаться на месте. И родственные связи никуда не делись по идее. Одна загвоздка: в моей семье никаким секретарям горкома, ни первым, ни вторым, ни десятым, взяться неоткуда.

Тем более, дядька же есть. Вполне себе бодрый, и сильно помолодевший. Отирается с компанией товарищей возле входа в отдел, ожидая торжества справедливости.

Они всячески пытались даже достучаться до дежурного и пояснить ему, что если кто и мудак, то это почему-то я. Мол, я виноват в случившейся потасовке. Дежурный просто слушать их не стал, а потом вообще выгнал за дверь, чтоб не создавали суеты.

Ладно, хрен с ним. Значит, мент считает, будто я — Константин Константинович Замирякин… А мент ведь имеет глаза…

От этой мысли я слегка обалдел. Нет, не от анализа физиологического строения подполковника. Я просто вдруг только сейчас сообразил: если начальник отдела называет меня Замирякиным, то лишь по одной причине… Потому что он видит перед собой не кого-то другого, а именно сынка секретаря горкома. То есть… Сука!

— Извините, а у вас случайно нет зеркала? — перебил я подполковника, который пошёл на второй круг восхваления моего предполагаемого родителя. Там как раз списком перечислялись заслуги папы перед Родиной и партией.

— Что? — завис мент, удивлённо глядя на меня.

Видимо, подобных вопросов он не ожидал, прибалдел немного.

— Зеркало. Предмет такой, с блестящей поверхностью. В нём, как правило, отражаются люди. Есть?

Подполковник молча смотрел на меня около минуты. И выражение лица у него было такое… непередаваемое. Будто мужик решал: придурок я конченый, или псих поехавший. Во взгляде мента эти мысли читались огромными буквами. Как и мысль: «А не вызвать ли дурку?» Потом появилась ещё одна: «Как сообщить одному из главных людей Свердловска, что его отпрыск сошёл с ума?». А вот уже после этих двух мыслишек появилась третья. Мне кажется, подполковник решил в итоге, что я над ним просто издеваюсь.

— Зеркало… — протянул он на выдохе. — Зеркало, говоришь… Да ты понимаешь, что тебя отец из говна тащит?!

Мент вдруг резко поднялся со стула, подался вперёд и натурально сгрёб меня за грудки, подтягивая к себе через стол. Он был настолько зол, что теперь вместе со словами из его рта вылетала ещё и слюна. А я как-то не очень люблю, если мне в рожу плюются. Особенно когда это делают левые, посторонние люди. Хотя и от родных не сильно приятно.

— Ты что ж, сволочь… Ради таких, как ты, что ли, мы с фашистом воевали? А?! Отец твой, гадина ты неблагодарная, всю войну прошёл. А у тебя в башке не мозги, каша какая-то! Зеркало ему подавай! Ты думаешь, меня фамилия твоя сдержит? Да я ремень сейчас сниму и выдеру тебя так, что ты неделю сесть на задницу не сможешь. Будешь спать стоя. И отец твой мне за это только спасибо скажет! Ясно? Сидит он тут, клоуна мне разыгрывает. За дурака меня держишь? Меня?! Фронтовика! Который ради таких, как ты, фашиста гнал. Чтоб вы, детки, могли жить под мирным небом!