— Забыл тебе сказать, — невозмутимо комментирует Слава, — сигарами не затягиваются.

— Пошел к черту!

— Будем считать, твои чакры открылись. Ты знаешь Ш.?

— Зануда из зануд. Воображает себя новым Набоковым!

— Что ж, он имеет на это некоторое право. Может, он и есть новый Набоков. Только без «Лолиты».

— Что ты хочешь этим сказать?

— Набоков стал знаменит, когда написал «Лолиту». Иначе остался бы скучным писателем, которого никто бы не читал.

— Слышал это не один раз. Спорное утверждение.

— Бесспорное. Но обидное для писателей вроде тебя и Ш. Что-то меня сегодня тянет на откровенность… Ты же в курсе, что твои и его книги никто не читает?

— Что за ерунда?

— Возможно, я не совсем точно выразился. Кто-то читает, конечно. И даже убеждает себя, что ему это нравится. Но главное, он убеждает других…

— Не понимаю.

— Ты прекрасно понимаешь меня, Иноземцев, но не хочешь себе в этом признаться. Вокруг тебя и Ш. существует заговор эстетов. Рудиментарное наследие культурного совка. Нашим людям все еще нравится казаться умнее, чем они есть, вот они и выбрали вас в качестве идолов, которым приносят свои жертвы.

— Не сравнивай меня с Ш.! Не знаю, кто его там читает или не читает, но я читать его не могу.

— То же самое он говорит о тебе.

— Да пошел он в жопу…

— Ты меня не выдашь? — пугается Слава. — Мне незачем портить с ним отношения. В отличие от тебя он глуп и обидчив. Знаешь, почему я вспомнил о нем? В девяностые годы Ш. приходил ко мне. Я тогда сидел не в этом офисе, а в съемной квартире на проспекте Энтузиастов. Мы с компаньоном делали бабло на порнухе, чернухе и прочих непотребствах. Книжный бизнес по обороту сравнялся с водочным и был такой же криминальный.

— И зачем Ш. к тебе приходил?

— Тогда писателям вроде вас стало туго. Это в тучные годы читатели вспомнили, какие они умные, и вы снова вошли в моду. В общем, Ш. приходил сдаваться. При этом он был нагл и агрессивен. Не по- мню в точности, что он мне говорил, но примерно так: «Слава, до зарезу нуждаюсь в бабле, так и быть, готов на тебя поработать, но под псевдонимом. Заказывай свою хрень!»

— Забавно, — говорю я, — у тебя есть книги Ш. под псевдонимом?

— М-да… — говорит Слава. — Видно, твои чакры не до конца открылись. Ни одной книжки Ш. под псевдонимом не вышло. Ты серьезно думаешь, что работать «в жанре» проще простого?

— Разве нет?

— Знаешь, что здесь самое трудное? Любовь к читателю! Со всеми его пороками, со всем его невежеством и любопытством. И даже со всей его глупостью, как вы считаете, хотя этот читатель не глупее вас. Вот этой любви нет в тебе и Ш. У тебя же каждая строчка вопит: «Я — Иннокентий Иноземцев!» Ты требуешь любви к себе, а сам своего читателя не любишь. Ты вообще кого-нибудь любишь?

— Что-то такое я уже слышал, — отвечаю я. — «Вы любили кого-нибудь, поручик?» Я тебя понял. И что ты мне предлагаешь?

— Придумай что-то в своем стиле, но только свеженькое. Покопайся в недрах своей памяти. Наверняка там осталось что-то, что тебя сильно удивит. Если удивит тебя, удивит и читателя.

Слава дымит сигарой как паровоз, окутывая себя и меня ароматным облаком, а моя — потухла и воняет, вызывая тошноту. Я пытаюсь заглушить эту вонь коньяком, но мне кажется, что и от него несет потухшей сигарой.

— Кстати, — продолжает гнуть свое Слава, — эта девочка… Чем она тебя так зацепила? Ты изменился. Ты стал слабым. Пропускаешь удар за ударом. Раньше ты не был таким.

— Да нет. Просто плохо выспался.

— О! Тогда я тебя очень понимаю!

— Ты совсем оборзел, Игумнов! — уже всерьез возмущаюсь я. — Но, если уж ты так интересуешься, я тебя разочарую. У меня с этой девушкой ничего не было и не будет. Я пригласил ее… в качестве литературного секретаря.

— Врешь. Зачем тебе секретарь?

— Ну, не знаю. Может, не секретарь, а литературный агент.

— А знаешь, ты прав, — подумав, говорит Слава. — В самом деле, пора прекращать эти панибратские отношения с издателями. Вот хрен тебе теперь, а не коньяк и сигары. Это все наше русское свинство. Но какой из нее агент? Ее никто не примет всерьез, и я же первый.

— Между прочим, она уже работает у тебя консультантом.

— Да ты что?

— В редакции у Пингвиныча.

У Славы отваливается челюсть.

— Что? Викуся живет с тобой?

— Вот как? Для тебя она просто Викуся?

— Нет-нет! — спешит поправиться Слава. — Это не то, что ты подумал. Во-первых, я не завожу романы на территории своего бизнеса. Тут все должно быть стерильно. Во-вторых, Виктория не такая. Приставал к ней один наш сотрудник. Кстати, я его уволил. Так она как бы случайно уронила ему на штаны чашку с горячим чаем. Заметь, не на колени, а прямо на яйца! Яркая девушка. Мне кажется, у нее большое будущее. Если, конечно, ты не испортишь ее своим непробиваемым занудством. Уверен, что Вика, в отличие от тебя, напишет свой любовный роман и это будет бомба! Берегись, Иннокентий Иноземцев, ты пригрел змею на груди!

— Ты мне надоел! — снова возмущаюсь я. — Познакомь-ка меня с этим Пингвинычем.

— Это дело, — соглашается Слава. — Он тебе понравится. Профессионал высочайшего класса!

— Все вы здесь высокие профессионалы. Только мы, писатели, ни хрена не смыслим в литературе.

— Не нуди. И все-таки — зачем тебе Варшавский?

— Пойду сдаваться. Буду писать любовный роман.

— Хорошая идея! Ты уже знаешь правило трех Б.?

— А что это?

— В любовном романе не должно быть трех Б. Бани, блядства и беременности. Баню (ну, ты понимаешь, в каком смысле) и блядство ненавидят женщины, а беременности боятся мужчины. Мужчины, кстати, тоже иногда читают любовные романы.

Мы с секретаршей Игумнова идем по коридору. Ее зовут Вера. А ничего себе Верунчик! Топ-модель! Сошла с обложки журнала «Elle». Такое же нездешнее лицо, походка. Кажется, Игумнов слегка преувеличивает стерильность своего бизнеса.

Коридор напоминает бесконечную кишку со множеством стеклянных дверей. Отвратительный принцип: сотрудники должны быть на виду. А ведь почти все они — девушки и женщины. Сидят, уткнувшись в мониторы. Замечаю: многие что-то жуют, кто — банан, кто — яблоко, кто — бутерброд. Это нервное. Еда создает иллюзию независимости личного пространства.

— Скажите, Вера, а вы любите любовные романы?

Мой вопрос застает ее врасплох.

— Почему вы так решили?

— Одна моя знакомая сказала, что все женщины любят любовные романы, но не все в этом признаются.

— Я люблю любовные романы, — с вызовом говорит Вера. — Но не хочу, чтобы это знал Вячеслав Олегович.

Лев Львович Варшавский встречает меня у дверей своей редакции. Он и правда похож на пингвина — полный, в черном глянцевом пиджачке с оттопыренными фалдочками, застегнутом на одну пуговицу на круглом животике. Обе руки прижаты локтями к бокам и протянуты мне для приветствия.

— Иннокентий Платонович! — оперным тенором поет он. — Какая честь! Ах, какая честь!

Внутренне я морщусь, но внешне — улыбаюсь. Мне необходимо наладить с ним контакт.

Варшавский усаживает меня в глубокое кожаное кресло, а сам едва присаживается на край другого. Молчит и смотрит мне в глаза, словно я изреку сейчас что-нибудь эпохальное. «Все счастливые семьи похожи друг на друга».

— В вашей редакции, — говорю я, — работает одна молодая сотрудница. Мне рекомендовали ее как секретаря. Не могли бы вы дать ей свою характеристику?

— Вы о Викусе?

Проглатываю Викусю не поперхнувшись. Едва ли этот толстый евнух способен на что-то в своем гареме…

— Ах, Иннокентий Платонович! Это безупречный выбор! Хотите отнять у нас лучшего работника? Впрочем, я вас понимаю. Очень талантливая девушка! Запредельное IQ!

Мы болтаем с ним еще полчаса. Мы говорим о технологии любовных романов. Ничего особенного, объясняет он. Рецепт прост. Не должно быть много героев, чтобы не забивать читательницам мозги. Он и она. Она сексуальна, он чертовски сексуален. Она хочет его с самого начала, но не сразу признается даже себе самой. Самое главное, говорит Варшавский, чтобы женщина так или иначе доминировала над мужчиной. В конечном итоге это он должен быть слабым, а она сильной. Причем это будет проявляться даже в сексе. Упаси вас бог изобразить ее сексуальной рабыней, даже если она и есть сексуальная рабыня. Рабом должен стать он, а не она. И неважно, кто это — султан, ковбой, бизнесмен или тренер футбольной команды. Важно, чтобы у него был плоский мускулистый живот, мужественное лицо и хорошая стрижка. Женщины от него без ума, и поначалу он относится к героине свысока, но потом становится ее пленником. Она и сама безумно его любит, но не показывает этого и на протяжении всего романа остается для него полнейшей загадкой. Нельзя сразу начинать с секса, должна быть томительная прелюдия. Женщины это любят, в отличие от нас. Секс должен быть подарком с ее стороны. Однако в какой-то момент она может почувствовать себя униженной, брошенной. Это женщины тоже любят в небольших дозах. Но самое главное: в любовном романе должен быть счастливый конец. Это закон, который нельзя нарушать.

— И все, что вы издаете, пишется по этому рецепту? — изумляюсь я. — Но это же так скучно!