Пошла в горы одна, в плохую погоду. Хотя родня отговаривала. И тут все понятно. Скорее было бы странно, если бы ее уговорили. Ее родная мать не смогла уговорить не ехать в Петербург. А тут какие-то горы. И чтобы она их послушалась?

Несчастный случай в горах — частое явление. Был туман, заблудилась, упала с обрыва, пусть и невысокого, сломала ноги, болевой шок, разрыв сердца, смерть…

Страдала от безответной любви, не выдержала и покончила с собой, прыгнула с обрыва…

Почему она была голой?!

Сегодня мне становится даже смешно, что я столько лет не решался признаться самому себе в простой вещи. Именно вот этот, последний, поступок Лизы Дьяконовой и был главным в ее жизни. Все остальное было, разумеется, важным, серьезным и очень значительным с точки зрения изучения данной эпохи и конкретно — судьбы этой сложной девушки. Так и писала о дневнике Лизы русская критика, когда он вышел и вызвал целый шквал статей. Но ни один из этих критиков, даже умнейший Василий Васильевич Розанов, не решился задать один убийственный вопрос. Что было бы, если бы Дьяконова не погибла в Тироле, благополучно доехала до России и попыталась сама опубликовать свой дневник?

Что, если бы “Дневник русской женщины” (как она сама еще робко и не окончательно называет парижскую часть своей рукописи) был принесен в редакцию “Всемирного вестника” не братом русской девушки, погибшей в горах Тироля и найденной совершенно голой на краю уступа водопада, а самой студенткой Сорбонны Елизаветой Дьяконовой? Да, возможно, его бы и опубликовали. Но заметили бы?

Но представим себе и другой вариант. Пусть бы она и погибла и даже покончила с собой. Это было частое явление в те годы, когда девушки кончали с собой не только из-за несчастной личной жизни, но и как бы в знак протеста против своего бесправия в обществе. После “Бедной Лизы” Карамзина и Катерины в “Грозе” Островского женская эмансипация в России проделала большой путь, в том числе в суицидальном плане. От времени до времени в газетах появлялись статьи о купеческих дочках, насильно выданных замуж и наложивших на себя руки сразу же после венца. Что нового сказала бы Лиза своим самоубийством?

Возможно, поэтому брат покойной, поначалу склонявшийся к версии самоубийства сестры, в предисловиях к отдельным изданиям дневника методично доказывал, что это был не суицид, а именно несчастный случай.

Да, если бы она покончила с собой, это была бы более чем странная история… Разделась, связала все вещи в узел и прыгнула ногами вниз с небольшой высоты…

Согласно полицейским протоколам и результатам вскрытия, на теле не было обнаружено никаких механических повреждений, кроме переломов ног в области голеностопа. Если Лиза не умерла немедленно от болевого шока, она должна была мучиться долго и ужасно! К счастью (если можно так говорить о смерти), она едва ли не умерла сразу, потому что в противном случае нечеловеческие вопли Лизы услышали бы из гостиницы.

Брат Дьяконовой приложил немало стараний, чтобы посмертная слава сестры не была связана ни с самоубийством, ни с сумасшествием. Для полного издания ее дневника он написал обширную статью “Смерть Е. А. Дьяконовой”, где выдвинул свою версию события. Лиза, заблудившись в горах, решила вернуться обратно кратчайшим путем по руслу ручья, который, как она знала, приведет к гостинице. Но ручей в конце склона обрывался уступами водопадов. Желая проделать этот крутой путь, девушка разделась до нижнего белья, чтобы не путаться в длинных полах женского платья, а всю одежду связала в узел и несла с собой.

Версия Дьяконова, на первый взгляд, выглядит весьма убедительной. Наконец, кому, как не ему, было знать характер своей родной сестры? Но все его соображения вступают в противоречие с одним обстоятельством: в горах было очень холодно. Чуть выше или ниже 0 °. И еще — выпал снег.

Согласно полицейскому протоколу, в узле был найден башмак Лизы с правой ноги (“ботинка из черной кожи”). Вторая “ботинка лежала в метре от узла и, скорее всего, выпала из него. Итак, по версии брата, Лиза спокойно разделась и разулась и босой и раздетой (полуодетой) отправилась в путь. Во-первых, она закоченела бы от холода, еще не связав свой узел. Во-вторых, по пути изранила бы ноги в кровь. Но можно предположить, как это и делает брат, что Лиза просто решила перейти ручей в одном месте в надежде, что на другой стороне тропа не будет такой крутой. И там собиралась одеться, обуться и продолжить спуск. В таком случае можно подивиться ее спокойствию и бережливости! Да, но почему ее нашли совершенно голой? Так сказано в полицейском протоколе: “совершенно голое тело”.

Но я не буду оспаривать версию брата. В конце концов, у него больше прав именно так, а не иначе трактовать поведение сестры в исключительной ситуации. Возможно, было так, как он пишет. Возможно, были правы те, кто первыми увидели тело и решили, что она “на обратном пути хотела выкупаться в одном из водоемов, но в воде умерла от разрыва сердца”. Возможно, правы и те, кто после вскрытия тела и обнаружения переломов решили, что она “прыгнула в ручей в возбужденном состоянии духа”. То есть в припадке сумасшествия.

Это не имеет принципиального значения. Это вопросы, на которые мы никогда не найдем ответов. И это — не та история, распутать которую можно в детективном ключе. Однажды я понял, почему так долго и маниакально перечитывал дневник Елизаветы Дьяконовой. Разгадка последнего и самого загадочного поступка ее жизни спрятана в нем. И там же — ответ на главный вопрос.


P. S. Все цитируемые в книге документы подлинные и взяты мною из “Архива Дьяконовой Елизаветы Александровны”, бережно собранного ее братом. Все, что я могу сделать для его памяти, это принести ему сердечную благодарность за этот бесценный архив, который больше полувека пролежал в рукописном отделе РГБ и, к сожалению, так и не нашел настоящего исследователя.

Часть первая. Гадкий утенок

Дневничок

Лизанька Дьяконова начинает вести дневник в 11 лет. Само по себе это неудивительно. Бывает, что начинают писать дневники и раньше. Удивительно другое. В течение полугода дневник Дьяконовой из сентиментальных записок провинциальной девочки превращается в Дневник в самом серьезном значении этого слова. Это уже не наивные записки, а результат ума холодных наблюдений и сердца горестных замет.

При этом трудно, почти невозможно найти границу между дневничком 11–12-летней Лизаньки и дневником Елизаветы. Нет, это не две разных девушки. Но как будто два разных человека. А как происходит это превращение, понять сложно.

Первая запись в дневнике, то есть еще дневничке, мила, наивна и так далее. Она относится к маю 1886 года и имеет название “Мой маленький дневник”.


Нерехта, 31 мая. О, Боже мой! Что за день был сегодня! Этот день для меня важный, потому что я получила хороший аттестат — плод моих трудов за два года. Мне всего только одиннадцать лет, я поступила во второй класс Мариинской женской прогимназии. Итак, сегодня, в субботу, должна была решиться судьба 16 человек! Немногие из этого числа остались, всего пять-шесть, остальные вышли. После раздачи наград и аттестатов наступило время расстаться. Я живо помню, как мы собрались в умывальной, и все заплакали. Только учителя и начальница смотрели на это расставанье равнодушно, а некоторые из публики насмехались над нами. Я была подругой Мани, и, прощаясь, мы так разрыдались, что, кажется, только каменный человек равнодушно смотрел бы на эту картину. Не такие мы девочки, чтобы не плакать о подругах, как думают учителя! Да, много слез было пролито, много было обниманий и целований! “Никогда я тебя не забуду, пиши, ради Бога, чаще”, — слышалось сквозь слезы и рыдания Мани. Классные дамы чуть не плакали, глядя на нас. Милые подруги, все мы друг друга любим, но, может быть, никогда не увидимся!


За этим морем девичьих слез не сразу понимаешь: а что, собственно, происходит? Происходит то, что 10 из 16 учениц женской прогимназии по окончании 4-го класса неполной средней школы получают аттестаты. Среди них — 11-летняя Лиза. Но почему она горестно расстается со своей подругой Маней? Почему они обещают писать друг другу письма? Нерехта Костромской губернии — город небольшой. В 1886 году численность его населения составляла менее 3000 человек. Значит, Лиза из Нерехты уезжает? Но куда? “Мама говорит, что меня отдадут учиться в Сиротский дом [Екатерининская женская гимназия в Ярославле открыта в 1876 году в Доме призрения ближнего, или так называемом Сиротском доме. Сиротский дом был основан в конце XVIII века стараниями ярославского генерал-губернатора Мельгунова для “бедных детей всякого возраста для приличного их состоянию воспитания”. Сегодня в здании бывшей Екатерининской гимназии находится один из корпусов Ярославского государственного университета им. П. Г. Демидова.] в Ярославле. Там живет моя бабушка, мне будет хорошо”.

Здесь нужно сказать несколько слов о среднем женском образовании в России до революции. Лиза была, если можно так выразиться, “продуктом” грандиозной реформы среднего образования в России, которая началась в конце 50-х годов XIX века, в начале царствования Александра II. Тогда по всей стране возникали первые всесословные женские средние школы: гимназии (полное среднее образование) и прогимназии (неполное среднее образование).

Раньше девочки могли получить среднее образование только в так называемых Институтах благородных девиц (“Закрытые женские институты Ведомства учреждений императрицы Марии”), созданных по типу знаменитого Смольного института — первого в России женского учебного заведения, основанного Екатериной II в 1764 году.