— Именно!
Вот так совместными усилиями нам удалось провести Святошу через мрак сомнений и счастливо отбуксировать его в начало апреля, к последнему моменту, когда можно было подать заявку на розыгрыш билетов на финал «Лиги чемпионов».
— Ну что, сколько у вас? — спросил Бартек, но никто не хотел говорить первым.
Была пятница, уроки кончились, но мы еще не разошлись по домам. Впервые в этом году по-настоящему пригрело солнце, и хотелось посидеть после школы на заборчике, который выкраивал в бетонной пустыни небольшой кусочек земли для жизни старого клена.
— А у тебя сколько? — ответил Ушастый.
Они с Бартеком были Неймарами [Бразильский футболист, считается одним из лучших в мире.] колпортажа. Они отдавали себе отчет, что нет лучшего способа определить, кто больше Неймар, чем сравнить заработки. Отсюда этот интерес.
— Ты первый, — уперся Бартек.
— Почему я? — спросил Ушастый.
— Потому что я нашел работу.
— Ну и что?
— Ну и то.
В конце концов Ушастый сдался и с некоторым волнением сказал:
— Шестьсот пятьдесят четыре злотых и семьдесят два гроша.
— Что?! — закричал Бартек. — Ты из карманных добавил, да?
Ушастый покраснел от гнева.
— Я добавил?! Ничего я не добавлял! Ни гроша! — он ударил себя кулаком в грудь так, что кости затрещали.
— А! — вспомнил Бартек. — Я как-то болел и не раздавал. Тогда сходится. У меня шестьсот сорок восемь. Если бы я тогда пришел, было бы больше.
— С чего ты решил? — заволновался Ушастый.
— Просто. Если добавить…
— Ладно, неважно, — внезапно прервал их Яцек. — Так или иначе, у нас слишком мало денег. Вам хотя бы немного не хватает, а у меня всего триста. Ну, что поделать — я хотел, я пытался, не получилось. Не знаю, как вы, но я сдаюсь. Впрочем, мне кажется, по телеку все равно лучше видно.
Капля оптимизма, заключенная в последней фразе, должна была хоть немного подсластить поражение, однако наоборот добавила ему горечи. Я мог бы, пожалуй, и посочувствовать Святоше, если бы не истратил весь запас жалости на себя. Мои четыреста шесть злотых — это, конечно, чуть больше, чем его три сотни, но все равно мне не хватало так много, что это уже не имело значения. Конечно, я и раньше знал, сколько у меня денег. И то, что я не успею собрать нужную сумму, уже несколько недель было для меня почти очевидным. Только вот для настоящей мечты этого «почти» было достаточно. В этом «почти» заключалась огромная надежда.
— Я тоже отпадаю, — обреченно сказал я, расставшись с последними иллюзиями.
От остановки до дома мы с Яцеком плелись в полном молчании. Бартек с Ушастым, прежде чем расстаться с нами у метро, продемонстрировали весь свой талант убеждения, тот самый, который, по их словам, помог им в работе с рекламой. Они соблазняли, обольщали, угрожали, стыдили. Будто мы сами не знали, что на финальном матче Лиги чемпионов будет круто. Будто мы сами не понимали, что следующий такой матч пройдет в Варшаве в лучшем случае, когда мы будем на пенсии. Умники. Рассказали бы это моим четырем сотням. Уговорили бы их удвоиться. Интересно, они бы послушались? В конце концов Бартек посоветовал нам в мае внимательнее смотреть матч, потому что они развернут на трибунах плакат «Привет лопухам, которые могли тут быть, но предпочли остаться дома».
На нашей улочке в грязных лужах с тающим снегом отражались веселые облака, в ветвях деревьев птиц накрыло волной весеннего безумия, на грядках за заборами зелень возвращалась к жизни, преувеличенно разрекламированной. У калитки Яцека я сказал «пока», он тоже, и только тогда я с отчаянием произнес:
— Все равно у нас нет никаких шансов выиграть в эту лотерею.
— И что? — спросил Яцек.
— Может, все же запишемся? — размышлял я вслух. — Нас все равно не выберут, так хотя бы Бартек с Ушастым отцепятся.
— А если выберут? — уныло спросил он.
— Да не выберут.
— А если выберут?
— То есть не будем, да? — вздохнул я.
— Пока, — сказал Яцек и исчез за калиткой.
Я услышал, как он что-то буркнул своей собаке, которая радостно облаяла его вместо приветствия.
Когда осознаешь, что не увидишь своими глазами финал Лиги чемпионов, жизнь теряет смысл. Если раньше любое действие, даже шевеление пальцем, дыхание, пусть и не приближало к цели, но хотя бы заполняло время между текущим моментом и матчем, то теперь и дышать было незачем. Я бессмысленно сидел в комнате, бессмысленно пытался взяться за уроки, бессмысленно мне не хотелось, поэтому я бессмысленно пялился в угол на смятую бумажку, которая, видимо, не долетела до мусорной корзины. И хотя спокойно мог этого не делать, я нагнулся, развернул бумажку — ну почему бы и нет. А! Это та самая Гугл-карта с начерченной на ней линзой и тремя точками — тремя лицеями вокруг «Сковородки». «Лицей Замойского» — вбил я в поисковик, чтобы хоть чем-нибудь себя занять. Я нашел страничку на «Фейсбуке», где были анекдоты, хвалебные посты и объявления — но, в первую очередь, фотографии. Я смотрел одну за другой, погружаясь в прошлое, сквозь слои минувших дней. Экскурсии, конкурсы, представления, выпускные — на каждой фотографии улыбались десятки молодых лиц, а я смотрел им в глаза и искал зеленые, дерзковатые, немного осторожные, а немного игривые. Я спустился на три года вниз и, разочарованный, вернулся на поверхность. Если Рыжая ходит сейчас в этот лицей, нет смысла искать ее в более ранних записях. Впрочем, нет смысла искать вообще, что, конечно, не значит, что есть смысл не искать.
Будто мало мне было печалей, я вспомнил, что нужно отнести подшить брюки. К счастью, недалеко: к бабушке с дедушкой. Мама пожаловалась бабушке, что купила мне слишком длинные, придется возвращать, но бабушка сказала:
— Зачем возвращать? Если Филип занесет, я подошью.
Мне совершенно не хотелось этого делать, но что уж. Дверь открыли дедушка и Чипс. Бабушка копалась в саду. Я положил джинсы в прихожей и собирался сразу же уйти, но, чтобы не выглядело, что я отношусь к бабушке с дедушкой как к ателье, я спросил:
— Как дела, дедуль?
— А, ничего особенного, — сказал он. — Недавно для уверенности я повторил опыт с кормушкой. На этот раз на дубу в углу. Кажется, теперь я знаю, кто самые смелые птицы.
— Да? И кто?
— Чижики. Они прилетают поесть даже на метр над землей.
Чипс решил, что приветствие окончено, и вернулся к своим занятиям в глубине дома, а я раздраженно проворчал:
— Может, они просто самые глупые, а не самые смелые.
— Ты так думаешь? — насупился дедушка. — Может, и так. А у тебя есть идея, как это проверить?
Я глубоко вздохнул и сказал:
— Да какая разница, дедуль?
— Что-то случилось? — спросил он. — Ты какой-то расстроенный.
Я мычал, кривился, отворачивался, но в конце концов все рассказал. О финале, о лотерее, о том, что за листовки плохо платят и вообще жизнь ко мне не очень-то благосклонна. Дедушка предложил мне денег в долг.
— Сколько тебе не хватает? — спросил он.
— Нет, дедуль, ты что, — неуверенно проговорил я. — Ты знаешь, как я от мамы огребу за то, что тебя граблю?
— Так ты меня не грабишь, — обиделся дедушка. — Я тебе одолжу, ты отдашь, когда заработаешь. Когда у вас этот матч? В мае? До мая соберешь.
За одиннадцать недель раздачи листовок я насобирал чуть больше четырехсот злотых. Соответственно, нужно было еще около трехсот. До матча меньше восьми недель, и если мне удастся выдержать прежний темп, то я соберу сколько нужно — даже на хот-дог в перерыве хватит. Только вот еще будут праздники, какая-нибудь поездка, может (тьфу-тьфу), болезнь или другие форс-мажорные обстоятельства — несколько вторников и четвергов могут выпасть из графика. С другой стороны, можно взять сверхурочные. В понедельники прогулять первые два урока английского. Англичанин четко дал понять, что мое присутствие на уроках не так уж и обязательно. Впрочем, все это не имеет особого смысла, у нас все равно нет шансов выиграть в лотерею. Когда я все это обдумал, дедушка достал откуда-то кошелек и снова спросил:
— Сколько?
Я принялся объяснять, что наличных пока не нужно. Достаточно указать в заказе номер карты, и, если повезет в лотерее, деньги автоматически снимутся, а если не повезет, то ничего и не произойдет. Ну, разве что выиграет кто-то из моих друзей, кто меня указал в заявке. Тогда, действительно, мне придется попросить наличные, чтобы отдать другу, а с дедушкой я рассчитаюсь, как он предложил.
— Но глупо все же у вас просить, — подытожил я.
— Ты же отдашь, — продолжал убеждать дедушка.
— Это займет некоторое время.
— Мы как-нибудь разберемся.
И что, нужно было отказываться? Думаю, дедушка мог бы даже расстроиться.
Увидев меня, Яцек удивился. Я сказал дедушке, что сейчас вернусь, поэтому несся со спринтерской скоростью. Мое учащенное дыхание предвещало что-то невероятно важное.
— Записываемся, — пропыхтел я, сразу переходя к делу. Дедушка пообещал одолжить мне денег. Я отдам, как только заработаю. Ты тоже можешь одолжить. Поговори с предками.
У родителей Яцека точно была такая сумма, а мне было очень важно втянуть его в эту авантюру. Во-первых, подавая две двойных заявки, мы повышали свои шансы в розыгрыше. Во-вторых, если бы Яцек согласился, мне было бы проще убедить самого себя, что я поступаю не безответственно. В конце концов, ему не хватало еще больше, чем мне.