— Проснулся? Выпей куриного бульона, — сказала мама, неся мне большую кружку со свежесваренным бульоном.

Мысль о курином бульоне не показалась мне такой уж неприятной. Я даже ощутил внутри какую-то пустоту, отдаленно напоминающую чувство голода.

Мама подошла ко мне с кружкой, я приподнялся и сел на диване. Собака лежала у моих ног, мама слегка пхнула пса ногой, чтобы он подвинулся. Собакин недовольно переместился.

— А что это ты на диване, а не в постели? Там же удобнее болеть, — поинтересовался отец.

— Папа, там моя бывшая жена трахалась с моим бывшим лучшим другом, то ли вчера, то ли позавчера, у меня в голове все смешалось. Я белье не выкинул, поэтому лечь в эту постель я не могу.

— Чего? Ух ты! Да-а, — нечленораздельно высказался отец.

— Так, Гоша, я сейчас сниму белье с постели, а ты иди во двор и выкинь все в мусорный бак, даже стирать его не надо. Хотя лучше иди и сам сними его и выкинь, а я пока помою посуду.

Отец молча ушел в спальню. Я пригубил душистый горячий бульон. Он притушил пожар в горле и плавно опустился внутрь, смазал мои заржавевшие внутренности и улучшил их взаимодействие. Тепло бульона, разливаясь по телу, рождало волну примитивных положительных эмоций.

— Мама, юноши должны жениться на мамах. Всегда будешь одет, обут, накормлен, ухожен, а если загуляешь с кем-нибудь, то мама всегда простит. Вот!

— Ты мой дорогой мальчик! Не переживай, мы найдем тебе хорошую, порядочную девушку.

— Стоять! — сказал я из последних сил. — Если ты хоть раз — слышишь? — хоть раз попробуешь это сделать, я уеду в Америку. Или Африку. Понятно?

— Что тут происходит? — поинтересовался отец, вернувшись с очередного боевого задания.

— Ниче… — и я начал безудержно чихать.

В носу открылось невообразимое щекотание, которое я никак не мог вычихнуть наружу. Шатаясь от чихания, я отправился в ванну промывать нос. Согнувшись над раковиной, я втягивал носом воду и тут же выдувал ее, а родители вдвоем стояли в двери и давали мне советы.

Наконец я вернулся на свой диван, мама быстро застелила кровать чистым бельем, и они с отцом засобирались домой.

— Мы возьмем твоего кобеля, пока ты болеешь. Гоша будет его выгуливать, а ты сможешь отлежаться. А когда выздоровеешь, мы привезем его обратно. Насовсем он нам не нужен.

— Он нам совсем не нужен, — вставил отец.

— Ну что, доигрался? — спросил я пса.

Собакин привстал, потоптался на одном месте, а потом опять сел.

— Я тебя прощаю, — сказал я, сочувствуя псу и пытаясь его морально поддержать.

Родители и Собакин ушли, я остался один.

Прошел еще день или два, и я почувствовал себя лучше. Впереди замаячила нормальная жизнь. И тут мне позвонила мама, она была очень взволнована:

— Артем, он меня укусил!

— Мама, Собакин не умеет кусаться. Он даже шавок, которые на него бросаются на улице, не кусает, — проворчал я, недоумевая.

— Да нет же! Меня папа укусил!

— Мам, вы уже не в том возрасте, чтобы глупостями заниматься. И я уж точно ничего не хочу знать о ваших игрищах! — взмолился я.

— Прекрати сейчас же! Он меня укусил в лифте!

— Вы что, подростки, что ли? В самом деле, остановись!

— Прекрати!

— Это ты прекрати!

— Он решил помочиться в лифте, я дала ему затрещину, а он укусил меня! — выпалила мать.

— Подожди, ты говоришь о Собакине? — с надеждой спросил я.

— Нет, о твоем отце!

— Боже! Кто-то в этой ситуации сошел с ума: ты, или я, или отец. Единственное нормальное существо в семье — это Собакин. И, возможно, моя сестра, хотя она всегда была странная. Что происходит? Мой отец не может писать в лифте.

— А то, что он укусил меня, тебя не удивляет?

— Нет. Я удивляюсь, что он не сделал этого раньше.

— От тебя нет никакой помощи, — упавшим голосом сказала мама.

— У него прививка от бешенства есть? — я попытался направить разговор в практическое русло.

— Что мне делать? — спросила мама совсем женским голосом. Генералиссимус куда-то пропал.

— Я сейчас приеду заберу собаку, а то вдруг отец ее тоже покусает, а у нее прививка от бешенства просрочена. А по дороге попробую подумать о том, что же все-таки происходит.

— Приезжай, сынок.

Я отключился. На телефоне высветилась эсэмэска от Светки: «Мне надо с тобой поговорить!» Я быстро ответил: «Иди в жопу не до тебя».

Я был раздосадован поворотом событий: теперь надо ехать забирать собаку, участвовать во всех этих семейных разговорах, слушать взаимные упреки, а я все-таки еще неважнецки себя чувствую.

Но что делать, пришлось без всякого энтузиазма собираться и ехать к родителям. Поехал на метро — служебную машину вызывать уже поздно, к тому же пробки. Метро быстрее и надежнее, а вот обратно поедем с Собакиным на такси. Все дорогу от своего дома на «Спортивной» до родительской «Калужской» я чихал и перестал только у подъезда.

Только я вошел, Собакин прыгнул на меня передними лапами и стал нетерпеливо подпрыгивать, будто прося: «Поехали, поехали, поехали, поехали!»

Смурной отец сидел на кухне. Я сел напротив. Он исподлобья посмотрел на меня и отвел взгляд.

— Папа, можно даже сказать, отец, ты зачем хотел поссать в лифте? Ты что, не мог потерпеть несколько этажей? — вкрадчиво спросил я.

— Очень писать захотелось, — ответил отец, не глядя на меня.

— А потерпеть ну никак?

— А зачем? — удивился отец.

— Конечно, зачем? А зачем маму укусил? — так же вкрадчиво продолжил я без какой-либо надежды на вразумительный ответ.

— А она меня ударила. Что, лучше было ее тоже ударить? — удивился отец.

Простота его ответов меня разоружила. Я понял, что это не деменция. Действительно, когда очень хочется писать, зачем терпеть? И лучше уж укусить человека, чем долбануть от души и что-нибудь ему сломать или вызвать сотрясение мозга. Все логично. Только было в этой логике что-то настораживающее, и прежде всего сам отец. Смирный, тихий слон вдруг выходит за флажки и обретает необычную для него свободу. Тут что-то не так.

— Мама, дорогой генералиссимус, а ты что скажешь? Что ты за меня прячешься? Что ты, дорогая, об этом думаешь? Какое твое мнение? Или после того, как бить его стало опасно, ты боишься что-то сказать? — обратился я к молча стоящей у стене матери.

— А что она? У нее на старости лет бешенство матки открылось! — вдруг выпалил отец.

— Так, все, я пошел, — я встал из-за стола. — Давайте на этом остановимся. Кобель, иди сюда! Нам пора. Разбирайтесь тут сами, только не убейте друг друга.

— Гоша, ну что ты такое говоришь? — неожиданно мягким голосом сказала мама.

— Так, все молчат, пока я не ушел, — приказал я и пошел в прихожую.

Я вышел на улицу, не вызвав такси: дольше оставаться с родителями было опасно. Я позвонил в такси:

— Нужна машина от «Калужской» до «Спортивной», два пассажира, один из них большая собака, но мирная.

— А другой? — спросили меня в телефоне.

— Другой? Другой тоже собака, но раздраженная.

Я посмотрел на пса, он сидел у моих ног и смотрел на меня влюбленными глазами.

— И кто из нас кто? — спросил я его.

Следующий день я решил сделать присутственным днем, то есть пойти на работу. Время поджимало — надо было запускать новый продукт. Я неофициально считаюсь главным вирусологом страны — человеком, который разрабатывает защиту от компьютерных глюков и сам создает такие глюки. Этим занимается моя контора, в которой все — молодые, сексуально активные, жадные до денег и приключений.

Схема бизнеса очень проста: сначала мы пишем вирус, который может погасить много компьютерных экранов, а потом создаем от него защиту. Это стадия разработки. Потом начинается маркетинг с распространением и продажей защиты от злобного вируса. Битые и бывалые покупают защиту сразу. Молодые и глупые отмахиваются. А потом мы выпускаем вирус на волю. Те, кто купил защиту, чувствуют себя великолепно, а у остальных гаснут экраны, и они идут к нам за помощью. А это уже дороже.

Иногда пишем вирусы на спецзаказ, без защиты, но это история отдельная, очень личная, а поэтому для заказчиков недешевая. От нас при этом требуется умение не только писать вирусы, но и молчать, а это и дороже, чем вся работа, и опасней.

Водитель прислал эсэмэску, что он у подъезда, и я вышел на улицу. Чувствовал я себя все еще хреново, но уже на пути к выздоровлению. На мне пиджак, джинсы, дорогие туфли — эдакий молодой компьютерный интеллектуал, у которого своя компания и который разъезжает на роллс-ройсе с водителем. Автомобили меня особенно не интересуют, я мог бы ездить и на обычном мерсе, но правление решило, что я есть лицо конторы, поэтому должен разъезжать на чем-то престижном, олицетворяя собою успех и монетарное благополучие. Я отказываться не стал — чего не сделаешь ради своей компании. Не знаю, помогло ли это компании, но то, что это помогло моему члену, — однозначно. Оказалось, что подавляющее большинство (я не говорю «все», чтобы не прослыть мизогинистом, и оставляю для себя возможность сохранить приличное выражение лица в непростой ситуации) представительниц женского пола не в состоянии отказать мужику на роллс-ройсе. Вся сложность эмоциональных отношений между мужчиной и женщиной, в сильно упрощенном виде, сводится к очень простой формуле: