Новости полились, как из прорвавшей канализационной трубы, — то кто-то не там пописал, то кто-то сел срать прямо под деревом на улице, кто-то прилюдно мастурбирует, а кто-то занимается сексом в публичном месте, причем все нарушители демонстрируют агрессивное поведение. Стали поговаривать о том, что скоро введут чрезвычайное положение, а может, даже выведут на улицы войска для поддержания порядка.

Мне позвонила перепуганная Лара и сказала, что в офисе все перетрахались друг с другом без особого разбора и загадили лифт. Я строго приказал Ларе гнать всех по домам, чтобы они работали или не работали из дома. А она чтоб приехала ко мне домой для более детального отчета о происходящем. На эсэмэску от жены, которая очень хотела срочно поговорить со мной, я ответил коротко: «Сгинь, не до тебя».

И вот среди всей этой суматохи раздался телефонный звонок, точнее, шипение змеи — это означало, что звонит моя старшая сестра, Ксения. А у нее на мой звонок установлен собачий лай. Ксения старше меня на четыре года, два месяца и четыре дня. Если я вобрал черты обоих родителей, то сестра — увеличенная копия нашей мамы, поэтому общаться они не могут — это опасно. Я могу общаться с Ксюхой, но недолго, впрочем, как и с мамой. Ксения посвятила жизнь науке и очень рано стала доктором наук, академиком и в итоге возглавила Институт вирусологии и стала ведущим специалистом по разного рода заразе. Ирония судьбы в том, что мы оба специалисты по вирусам, но на этом наша схожесть заканчивается.

— Приветствую тебя, дорогая сестрица, — сразу сказал я в телефон, не дожидаясь признаков жизни на другом конце.

— Кончай трепаться, придурок, — услышал я ответ, который кому-то мог показаться грубым.

— Чего звонишь, девственница?

— Срочно ко мне в институт, — действительно грубо сказала сестра.

— Да, сейчас. Только шнурки на ботинках поглажу, а то неудобно как-то ехать к академику с ненаглаженными шнурками, — не сдавался я, ощущая физическое удовольствие от приближения момента, когда сестра взорвется и начнет орать. Такая вот месть за мое бесправное детство.

В телефоне образовалась физическая тишина, какая обычно сопровождает шаровую молнию. Я, затаив дыхание, ждал, когда же она разрядится мне прямо в ухо. Но тишина затянулась, и вдруг сестра произнесла голосом человека, который прямо в этот момент поднимает штангу весом в сто пятьдесят килограммов:

— Артем Георгиевич, срочно приезжайте ко мне. Дело государственной важности.

Такого я не слышал никогда! Сестра первый раз в жизни назвала меня по имени-отчеству и почему-то на вы. Это моя-то сестра, которая с самого детства не называла меня иначе, как придурок, урод, козел, кобель, недоумок, мудозвон и кабыздох. Я отвечал ей приблизительно в том же ключе: целка престарелая (начиная с восемнадцати лет), уродина (да, плагиат), просто сука, мужик без яиц и еще много всего. А тут Артем Георгиевич, да еще на вы. Да еще дело государственной важности. С одной стороны, какое у нее может быть дело государственной важности? Но с другой стороны, время такое, что может быть все что угодно.

— У тебя что, в институте все компьютеры сели? — примирительно спросил я. — Это будет непросто починить, у меня весь офис перетрахался и обоссался.

— Нет, — коротко ответила сестра-мать, — приезжай срочно.

— Хорошо, — по-отцовски кротко ответил я. А про себя подумал: «Ну где же Ларка, хорошо бы отдрючить ее до отъезда к сестре, а то на душе как-то совсем неспокойно».

Раздался звонок в домофон.

— Входи.

В вестибюле сестринского института меня поджидал охранник, чтобы незамедлительно проводить в кабинет директора, то есть все той же моей сестры. Охранник меня насторожил, это был не типичный трутень бюджетной организации с подпитым лицом, одетый в мешковатую форму невзрачного цвета, — он был подтянут, чисто выбрит, на щеках и на всей голове ни жиринки, из волос на голове — только брови, взгляд сосредоточенный. Такой взгляд часто встречаешь на татами перед спаррингом.

— Артем Георгиевич, прошу, следуйте за мной, — и пошел вперед, ни разу не обернувшись. Он прошел мимо секретарши сестры, только кивнул ей, та нажала на селектор и сообщила, что я прибыл. Почти не замедляя шага, охранник подошел к двери, открыл ее и пропустил меня вперед.

Я вошел в кабинет. Здесь я еще не был, но ничего в увиденном меня не удивило — это все же моя сестра. Никого ведь не удивляет панцирь у черепахи, удивит отсутствие панциря. Так и сестринский кабинет: казарма и есть казарма. За большим письменным столом с аккуратными стопками бумаг и большим монитором сидела Ксения.

— Ксения Георгиевна, я буду в приемной, — сказал охранник и вышел, тихо закрыв за собой дверь. Мы с сестрой остались вдвоем.

— Проходи, садись, — по-деловому сказала она вместо приветствия.

— Ну, во-первых, здравствуй, сестрица, — я улыбнулся.

— Иди в жопу со своими приветствиями! Уже здоровались, — грубо оборвала меня сестра.

— Я пришел с миром, хоть и временным, а ты нарываешься на грубость. Я сейчас развернусь и уеду. И тогда, если тебе нужно, сама будешь за мной гоняться.

— Никуда ты отсюда уже не уедешь. Видел мужика в моей приемной?

— Меня мужиком пугаешь? Так мы можем вместе с ним уйти. Я ему помогу, а он мне еще и выход покажет.

— Он тебя, дурака, застрелит на хрен, если рыпнешься! Понял? И хватит. Давай перейдем к делу.

— Переходи, — ответил я, садясь за посетительский стол перед столом директрисы. Уверен, она проводит экзекуции своих подчиненных именно на этом месте — такой своего рода местный эшафот, лобное место в институте моей сестры — царевны самодурши.

— Ты не мог не заметить, что в мире происходит что-то несуразное и совершенно неестественное.

— Нет, не заметил ничего неестественного, — ответил я.

— Как не заметил? — вспылила сестра. — То, что люди публично делают вещи, которые считаются неприличными, это, по-твоему, естественно?

— А, ты об этом! Так они делают самые естественные вещи. Диоген все это делал на рыночной площади и стал знаменитым. А то, что депутаты в Госдуме, или сенаторы в других странах, или журналисты повсюду занимаются публичной мастурбацией, меня ничуть не удивляет. Они перешли к наглядной демонстрации того, чем они на самом деле занимаются. И так веселее.

— А обычные люди? Твой отец не Диоген и не депутат. Какого хрена он стал себя так вести?

— Не знаю. Сын за отца не ответчик.

— Ты можешь придуриваться сколько хочешь, но сейчас ты перестанешь это делать, — зловеще произнесла сестра.

— Ну, на самом деле мне не до придуриваний. У меня в офисе все перетрахались безразборно. Меня это совершенно не касается, это их личное дело, лишь бы работу делали, но они ведь обоссали лифт. Я пока всех разогнал, вызвал клининговую компанию, но что делать дальше, не знаю. Если их просто вернуть в офис, все может повториться. Прям не знаю, что делать. Может, выгнать кого-нибудь для острастки?

— Не поможет, — уверенно сказала сестра. — Какое у тебя объяснение происходящему?

— Да никакого! Сумасшествие какое-то, массовый психоз или СМИ раздувают эти истории, а они на самом деле не соответствуют реальности. С другой стороны, мой офис — дело реальное. Так что мой ответ тебе: не знаю.

— Не надейся, все очень реально. На человечество обрушилась неизвестная эпидемия, которая… Эта эпидемия вызвана странным вирусом. Вирус очень контагиозный, он сродни вирусу гриппа, но имеет серьезные отличия. И, что интересно, эпидемия началась в Москве.

— По правде сказать, в Москве и до этого в лифтах и подъездах ссали, — вяло заметил я.

— Правда, но это вряд ли было из-за вируса. Люди, которые заражаются, сначала переносят что-то вроде гриппа, а потом у них по нарастающей появляются признаки хронической болезни в виде гиперсексуальности, особенно у молодежи: потеря чувства стыда, люди ведут себя так, будто у них нет тормозов, будто они не знают о правилах приличия, иногда проявляют агрессивность. Но главное — полная потеря чувства стыда.

— Да, люди всегда какали, пукали, ссали, трахались, носили сиськи, жопы, члены, но как-то не выставляли это уж совсем напоказ. А сейчас что-то меняется, — согласился я.

— Самое интересное впереди. Мы выделили вирус. Он состоит из вируса гриппа, но еще в нем есть собачья ДНК и, — сестра сделала многозначительную паузу, — какое-то бессмысленное сочетание нуклеотидов.

— Что, совсем новый вирус? — удивился я. — А откуда же он взялся? Кто его написал?

— А вот об этом я как раз хочу тебя спросить, — сказала сестра-академик, пристально глядя мне в глаза.

— Почему меня? Я собачьими вирусами не занимаюсь, — я совсем растерялся.

Сестра проигнорировала мое недоумение.

— Мы проанализировали распространение вируса. Мы знали, что он начался в Москве, и сделали регрессионный анализ распространения. И этот анализ привел нас к твоему дому. У тебя в доме только один подъезд.

— И что? При чем здесь я? — спросил я, чувствуя, как холодеет моя печень, затем почки, а потом и глаза.

— При том. В твоем доме только две собаки: твой кобель и маленькая сучка одной из жительниц, которая никогда ничем не болеет и не болела. А у тебя был грипп, по времени как раз совпавший с зарождением вируса. И в то время, когда ты болел, вирус мутировал. На тебе. Господи, ну почему из всех людей, живущих на земле, в этой стране, в этом городе, мой родной брат оказался самым вредоносным? — закончила сестра, давая мне понять, какая я все-таки сволочь.