В общем, провал в памяти. Яма, чёрная бездонная яма. Навсегда поглотившая эту ночь на кладбище.

И мама права, абсолютно права — вполне даже мог дать дуба её сынуля. Дождь ведь начинался, кончилось бабье лето, началась подлинная, без дураков, осень… Провалялся бы ещё пару-тройку часиков без сознания на холодной мокрой земле и привет. Хорошо ещё, те алкаши, промышлявшие сбором стеклотары и съестного с могилок, оказались гуманистами, ага… Не поленились дойти до автомата, позвонить, да дождались у кладбищенских ворот «Скорую помощь», да проводили до места… Кстати, сразу после того эти алкаши как-то незаметно рассосались, так что первоначальный папин порыв — щедро вознаградить случайных спасителей сына — оказался принципиально невыполнимым… неизвестными остались имена и фамилии благородных спасителей…

— Ладно, мам… — я вновь виновато вздохнул, нашаривая свободной от капельницы рукой её ладошку. — Обещаю, вот честно — на будущее постараюсь никаких таких уж сильно дурацких фортелей не выкидывать. Правда-правда.

— Что ж… спасибо и на этом, — мама чуть улыбнулась.

— Доктор сказал, сколько мне ещё тут валяться?

— Сказал. Четыре дня ещё, если не будет осложнений.

— Каких осложнений?

— Ну мало ли… На почки, скажем, — мама мелко и быстро перекрестилась. — Кто знает, сколько ты там в этих клятых кустах провалялся? Ты ж ничего не помнишь…

— Ну, мам… ну правда, всё будет хорошо. И никаких осложнений. Если бы что, так уже бы.

— Дай-то бог… — мама судорожно вздохнула. — Чего тебе завтра принести?

— Завтра? Да не надо, всё у меня есть, ма… Скорей бы домой. Чего тут валяться…

— О, похоже, твои подельники заявились! С визитом!

Действительно, в палату гуськом входили трое — Витёк, Димка и Борька собственной персоной.

— Здрасте, Алёна Пална…

— Да будешь тут здоровой с вашими выходками… Нервного тика нет пока, и то слава богу. Ладно, я ухожу, беседуйте!

— До свиданья, Алёна Пална!

Новые посетители разместились вокруг моей койки.

— Ну ты как, Тоха? — Витёк потрогал шланг капельницы.

— Уже всё нормально, — я улыбнулся.

— По-дурацки всё как-то вышло, — проговорил Борька, без этой своей всегдашней ехидной ухмылочки. Непривычно даже видеть, будто и не его лицо. — Давай считать, не было никакого спора.

— Брось, уговор есть уговор. Твой бинокль, сто процентов.

— А у нас Пурген сбежал и трёх кур соседских задавил со зла, — Борька наконец-то вернул лицу нормальную ухмылочку. — Меня батя даже выдрать хотел сгоряча за всю эту затею. Вспомню, грит, детство золотое… Тоха, скажи наконец — чего там было-то, ночью?

— Да не помню я, говорил уже… Человеку нужно верить вообще-то.

Ребята переглянулись.

— Димк, скажи ему, — Борька вновь утратил всегдашнюю ухмылочку.

— Ну, в общем, так, Антоха. Ты, может, и не врёшь. Память отшибло чем-то, бывает… Только там, на могилке, земля-то мягкая. Никто ж не ходит, не топчет…

— Ну?! — я даже привстал.

— Там следы были, Тоха. Вроде как детские. Босиком. Ну кто в сентябре у нас тут ходит босиком, да притом ночью, на кладбище?


Послеполуночный туман стоял стеной, зыбкой и настороженной. То тут, то там в густом белом месиве зарождался свет, зарождался и угасал — множество ночных светляков искали себе спутницу или спутника короткой жизни, дабы отложить яйца и продолжить род. Некоторые световые пятна, впрочем, были вполне стабильны и при приближении вплотную обретали чёткие очертания — ночные цветы привлекали внимание опылителей. Вытянув перед собой руку, Инмун растопырил пальцы — ничего не видно, кроме продолговатых тепловых пятен… вот интересно, обитатели Иннуру смогли бы ходить в таком густом тумане? Нет, наверное… Они же напрочь лишены теплового зрения, тамошние аборигены. Так что на ощупь, только на ощупь и никак иначе…

Инмун усмехнулся. Да, они так и идут в большинстве своём, аборигены Иннуру, — на ощупь. Всю свою жизнь бредут куда-то на ощупь, тыкаясь в стороны, забредая в тупики… Дойдут ли? Кто знает…

Сияние впереди разрасталось, крепло, тепловая же картинка уже обрела полную ясность: три параллелепипеда, врезанные друг в друга, в обрамлении невероятно старинных ламп накаливания — маленький такой каприз хозяина.

— Счастья и радости тебе, почтеннейшая Сайма!

Почтеннейшая Сайма, девчонка лет пятнадцати, торчавшая на крыльце, хихикнула.

— Привет, дядя Инмун! — она изобразила книксен на скорую руку.

— Как отец?

— Уже ждёт, дядя Инмун!

Стеклянная пластина двери бесшумно отъехала в сторону, пропуская гостя.

— Приветствую, многоуважаемый Нинэтэр!

— А, Инмун! — хозяин уже выбирался из объятий старинного надувного кресла, всем своим видом изображая радушие. — Прошу, прошу! Располагайся, где сочтёшь удобным…

— Папа, можно я уже пойду? — почтеннейшая Сайма стояла в дверях с видом закоренелой пай-девочки, трогательно и беззащитно надув губки и очаровательно хлопая длинными ресницами. — Ну паа-па… ну все же меня одну ждут!

Папа тяжко вздохнул, разглядывая дочуру. Наряд девушки в данный момент состоял практически из одних ювелирных украшений — серёжки до плеч, браслеты на руках и ногах, связка амулетов на груди — это, естественно, всевозможные полезные приборы… На талии дочуры виднелся поясок в виде золотой цепочки, перехваченной алмазной застёжкой пониже пупка. Свободный конец пояска-цепочки, украшенный талантливо стилизованной человеческой кистью с вытянутым указательным пальцем, болтался возле самого лобка, и указующий перст недвусмысленно указывал на псевдотату, весьма талантливо на том лобке нарисованное — роскошный цветок в обрамлении надписи «возьми меня сейчас»

— Ладно… — папа сделал слабый неопределённый жест рукой. — После побеседуем насчёт. Иди уже!

— Спасибо, папуля! — доча не заставила себя упрашивать, крутанулась на пятках и исчезла из поля зрения.

— Трудный возраст, — вежливо констатировал Инмун.

— Очень трудный, — безропотно согласился хозяин дома.

— Вот раньше, помнится, картинок не было…

— Это ты уже стареешь, — усмехнулся Нинэтэр. — Верно, картинки были не в моде. Но что-то я не припомню, носила ли на вечеринках твоя благоверная что-либо, кроме браслетов?

— Клевета. Она всегда приходила в переднике. Длинном таком, до колен. Потом, правда, я наловчился от него избавляться. Под предлогом, что мешает танцевать.

— Да, стащить с девушки передник, притом так, чтобы она не рассердилась, — высокое искусство!

Посмеялись.

— Однако перейдём к делу, — оборвал веселье хозяин дома. — Я слушаю, излагай.

Выбрав из связки кулонов один, Инмун поднял его на уровень шеи, придавил пальцем — в воздухе вспыхнуло голографическое изображение.

— Первая попытка достичь нашей планеты была предпринята аборигенами четвёртого февраля тысяча девятьсот шестьдесят первого года… прошу прощения, это рабочий документ, исчисление дано по календарю аборигенов Иннуру. Нужно сейчас переводить?..

— Не нужно, у меня тут автопереводчик, — Нинэтэр коснулся пальцем клипсы в ухе. — Продолжай.

— Кодовое аборигенное название миссии — «Спутник-7». Стараниями нашей Службы Контроля аппарат остался на низкой орбите. — Инмун сменил кадр, некоторое время гость и хозяин рассматривали изображение примитивного космического апарата. — Следующая попытка, однако, не заставила себя ждать. Двенадцатого числа того же месяца того же года…

— Прокол, Инмун. Утрата контроля.

— Признаюсь, мы расслабились. Не ожидали, что вот так вот подряд… Впрочем, я бы не стал так уж драматизировать. Всё равно ведь погремушку перехватили вскоре после выхода на траекторию. Мимо Иноме пролетела уже болванка. Да и спешное повторение одного и того же сценария может рано или поздно натолкнуть аборигенов на мысль…

— Вероятно, ты прав.

— Кодовое название миссии — «Венера-1».

— Дальше.

Следующий кадр — уже другой аппарат совершенно иной конструкции.

— Миссия «Маринер-1». Запуск этой погремушки был проведён из другой страны. Дата — двадцать седьмое июля шестьдесят второго года. Но мы всё равно успели принять меры. Отклонение от курса на старте, аппарат на траекторию не вышел. Авария.

— Хорошо, хорошо… Дальше.

Ещё кадр.

— Снова прежняя страна, миссия «Спутник-19». Запуск двадцать пятого августа того же шестьдесят второго года. Аппарат накрылся на опорной орбите.

— Хорошо, очень хорошо… — хозяин дома рассматривал изображение неуклюжего изделия аборигенов соседней планеты. — Дальше.

Смена кадра.

— Очередная попытка прорваться к нашей прекрасной Иноме произошла всего через два дня… ну то есть тамошних дня, конечно. Двадцать седьмое августа шестьдесят второго года по календарю аборигенов. Снова вторая страна. Миссия имела название «Маринер-2».

Мужчины разглядывали висящее в воздухе объёмное изображение.

— Это была и наша первая попытка не просто уничтожить аппарат, а осуществить подмену.

— Я и сейчас считаю эту акцию неоправданной, — Нинэтэр движениями пальцев подправил ракурс картинки. — Но вашему любимому шефу удалось убедить и Совет, и самого Хасехема.

— Прошу прощения, многоуважаемый Нинэтэр, но тут ты не прав. Погремушки шли густым косяком. Конечно, мы старались максимально разнообразить поток отказов, но поиск диверсантов уже шёл вовсю. Нельзя было и далее валить всё без просвета.