— Бери, бери, — Ирочка смеется. — Взрывные устройства тут не водятся.

— А ядовитые растения?

— И ядовитых нет. И даже несъедобных. Все ядовитые растения и тем более твари остались только в заповедниках, на островах. Тут же дети бывают!

Ободренный Ирочкиными словами, я начинаю грести все подряд. Вали кулем, потом разберем. Моя авоська уже весомо оттягивает руки. Донесу? Должен… Ого, вот это фрукт!

Висящий на ветке чешуйчатый плод размером со средний арбуз выглядит весьма аппетитно. Я поудобнее устраиваюсь на толстом суку, плотно обхватив его ногами. Берусь за толстую плодоножку. Рывок!

«Плод» издает дикий визг, разворачивается и ловко царапает меня когтистой лапой. Я сижу в столбняке, а неведомый зверь, перебирая всеми шестью лапами, подобно древесной ящерице либо хамелеону, перелезает на другую ветку, потоньше и повыше, где и сворачивается в чешуйчатый шар, зацепившись хвостом и повиснув.

— А ты говорила — нету тварей…

Ирочка хохочет долго и звонко, и я невольно сам смеюсь.

— Это же ночной садовник. Очень полезный зверек, выведен генетиками на основе дикого плодожора. Очень давно уже, больше двух тысяч лет назад. Днем они спят, а ночами уничтожают всяких вредителей да заодно и очищают лес от перезрелых плодов. Да что там, они фактически и ухаживают за всем этим, — Ирочка обводит рукой вокруг. — А иначе никаких рук не хватило бы, что ты!

Да, я что-то такое вспоминаю — видел мельком в ихнем учебном фильме. Когда первые римские легионеры еще только пробовали свои мечи на ближайших соседях, эти и им подобные зверюшки уже вовсю трудились на этой планете, медленно, но неуклонно превращая бескрайние дикие джунгли в роскошные сады.

— А почему не роботы?

— А потому что. Всякая техника, мой милый…

— Да-да, я помню. Всякая техника по сути своей протезы, и где можно, надо обходиться без нее.

— Умник ты мой, — смеется Ирочка. Вдруг настораживается. — Погоди-ка… Слышишь?

Я тоже прислушиваюсь. Где-то тоненько скулит-пищит неведомая зверюшка. И я даже ощущаю исходящую из ветвей волну одиночества и животного горя. Нет, здорово-таки я продвинулся в области телепатии.

Моя жена не раздумывает, с шумом срывается с ветки, летит на звук. Минута, и она возвращается, прижимая к груди маленького зверька, некую помесь обезьянки с курицей. Зверек четырьмя лапками вцепился в Ирочку, да вдобавок прижался полураспущенными крыльями.

— Смотри, это же детеныш (певучее слово, и я понимаю) летучей сони! Надо же, потерялся. Эти зверюшки домашние, между прочим. Откуда он взялся?

Я рассматриваю зверька, а он, в свою очередь, таращится на меня большими круглыми глазами. Радужные крылья, и кричаще-разноцветная шерстка на туловище. Нет, я не прав — это не помесь обезьянки с курицей, скорее с попугаем. Детеныш больше не скулит, успокоился, почувствовав защиту.

Я чувствую-ощущаю, как Ирочка твердеет, принимая решение.

— Все, Рома. Он будет жить у нас.

— Я всегда любил кошек, правда. А уж летающая макака — предел мечтаний.

— И не смешно вовсе. Я назову его… да, точно. Я назову его (певучее слово) Нечаянная радость.

Услышав это, зверек с видимым облегчением облегчился. Вот вам и первая радость…

— Поду-умаешь! — Ирочка передает мне свою авоську. — Тащи обе сетки, вот так. Донесешь?

— Должен… — я прикидываю вес. Ничего…

Между тем в лесу становится ощутимо темнее, откуда-то появляется и густеет сизый туман.

— Ого! — спохватывается моя супруга. — Мы провозились, сейчас стемнеет мигом, быстрее летим домой!

* * *

Мы сидим на краю, обнявшись. Должно быть, наши свисающие пятки отлично видны соседям снизу, но соседи молчат — ангелы вообще народ деликатный. Кстати, почему при полном отсутствии наружных стен мы не слышим ни звука от соседей?

«Потому что звук гасится шумозащитой. И нас не слышно, кстати. Не отвлекай меня, пожалуйста. Мне так хорошо…»

Да, действительно. Я чувствую-ощущаю, что моя жена в данный момент близка к состоянию полной нирваны. Дома, на родной планете, в родных стенах, да еще в объятиях родного мужа…

Честно говоря, мне все здесь весьма любопытно. Правда, закат мы проморгали — пока летели домой, солнце юркнуло за горизонт с неприличной для светила поспешностью, и тут же наступила темнота, будто повернули выключатель, так что наша первая трапеза превратилась в ужин «при свечах», то есть при искусственном свете. Нечаянная радость, плотно перекусив, немного попорхал по комнатам, исследуя свое новое жилище, а затем устроился на стенной икебане — облюбовал себе ночлег, значит — свернулся в клубок, накрывшись крыльями, и затих.

«Теперь он будет спать всю ночь. Летучие сони вообще очень много спят»

«Да? Замечательный зверь! Я очень люблю домашних животных, когда они спят»

Ирочка смеется, укоризненно качая головой.

«Какой ты все-таки безобразный… Меня ты тоже больше любишь, когда я сплю?»

В ответ я тянусь к ней, целую.

«Тебя я люблю всегда»

Собственно говоря, здешняя ночь тоже хороша. Ох, до чего хороша! Мне повезло — я увидел райскую ночь сразу во всем великолепии.

Я уже знал, что планета имеет три естественных спутника. Дальний спутник, астероид поперечником в полсотни километров, выглядел совсем крохотным, вдесятеро меньше земной Луны, хотя и находился гораздо ближе. Средний спутник был побольше, диаметром километров сто пятьдесят, но и он сильно уступал ночному светилу Земли по великолепию. Но вот ближайший спутник… Он находился на столь низкой орбите, что обгонял и без того бешено вращавшуюся планету в своем орбитальном беге, подобно спутнику Марса Фобосу. Будь он чуть побольше, тяготение материнской планеты просто разорвало бы его на мелкие куски. Но этот спутник — всего лишь гранитная глыба в неполных два десятка километров, он слишком мал для того, чтобы стать жертвой тяготения планеты. И вот я с восторгом наблюдаю парад лун — две неуклонно заваливаются на запад, а одна медленно, но упорно продвигается на восток. Приглядевшись, я даже различил форму этой маленькой упрямой планетки — крохотная, слегка вытянутая неровная картофелина, навсегда повернутая одним вытянутым концом к планете-хозяйке. А вокруг беспредельный космос, только звезды тут не колючие немигающие иглы — переливающиеся разноцветные огоньки, смягченные толщей влажной атмосферы, заметно более плотной, чем земная. И медленно угасающее тепловое свечение остывающего леса… Спасибо тебе, мама Маша, отдельное спасибо за мои теперешние чудесные глаза.

«Слушай, как красиво!»

«Нравится?»

«А разве может не нравиться такое?»

«Подожди, сейчас ты увидишь главное»

Небо на востоке медленно светлеет, будто там разгорается бледный колдовской огонь. Я уже понял…

«Да. Это восход Великой звезды. Сейчас… Вот сейчас…»

Словно ослепительный луч белого лазера полоснул по глазам. Я невольно зажмурился, а когда открыл глаза, все вокруг уже было освещено призрачным колдовским светом, и ослепительная белая звезда невероятной силы медленно, торжественно поднималась над горизонтом. Все прочие звезды враз поблекли и стушевались, и только несколько самых ярких еще пытались спорить с восходящим светилом. Тщетно! Сила света этой звезды намного превосходила свет полной земной Луны, так что даже несовершенный человеческий глаз, наверно, смог бы уверенно различать цвета. Что же говорить о моем теперешнем зрении? И даже сам воздух приобрел какую-то зеленоватую прозрачность. А над бескрайними лесными просторами уже стелились прозрачные полотнища тумана…

«Я никогда не представлял себе ничего подобного… Это… Это…»

«Ну ты же видел фильм»

«Фильм — ерунда. Нет, фильм очень хороший, но по сравнению с этим — полная ерунда»

Да, разумеется, я кое-что просмотрел, чтобы не явиться в этот мир беспомощным желторотиком, но оказалось — все прах и суета… Одно дело знать, что Великая звезда — парная звезда здешнего светила, обращающаяся на расстоянии в сто с лишним астрономических единиц, со светимостью, почти вдвое превышающей светимость земного Солнца и так далее… И совсем другое — видеть все это своими глазами.

«Сейчас лето в разгаре, и Великая звезда восходит почти сразу после захода солнца. Зимой ночами ты ее не увидишь, она будет на дневной стороне. И вообще у нас сезоны «зима» и «лето» отличают как раз по положению Великой звезды. Ведь ось вращения нашей планеты совсем не имеет наклона — меньше полградуса, так что сезонных изменений погоды нет совершенно»

Резкий порыв ветра, и на мою голову с размаху садится довольно увесистый зверек. Нечаянная радость.

— Брысь! — почему-то сдавленным голосом шиплю я. В ответ Радость поудобнее устраивается, крепко вцепившись в мои отросшие волосы коготками, и с урчанием начинает меня лизать. Выражает добрые чувства, стало быть… или просто этот насест понравился больше.

«Не обижай его, он еще маленький» — глаза Ирочки лучатся смехом.

«Это не дает ему право садиться мне на голову»

«Права не дают, их берут» — она смеется уже в голос. — «Тренируйся, Рома. Когда он вырастет, в нем будет килограмма три по-вашему»

В моем мозгу всплывает картина — упитанный крылан с размаху садится мне на макушку, и я даже слышу треск шейных позвонков…

«Ты хочешь, чтобы я погиб именно такой смертью?»

Ее глаза близко. Еще ближе. Сияющая, затягивающая бездна, особенно глубокая в этом невероятном колдовском свете.

«Ничего не бойся, я с тобой. Я спасу тебя от любого чудовища»

Ирочка протягивает руку, осторожно снимает зверя с моей головы. Нечаянная радость сопит, но поразмыслив, решает все-таки не возмущаться. Мне размышлять некогда — мои губы прикасаются к губам моей жены. Долгий, тягучий поцелуй…

«До восхода еще три с половиной часа, мы вполне можем вздремнуть. Мне сейчас не хватает только одной вещи»

«Дивана»

«До чего ты догадлив, радость моя!»

* * *

— Ира, Ир…

— М-м?

Она уже засыпает, расслабленная, умиротворенная. Прижалась, одна нога закинута на меня, и поверх — веером распущенное крыло. Мне тепло и уютно.

«Не спится…»

«Ты не устал? Может, еще?»

Нет, все-таки бесстыдный народ эти ангелочки… Но я не против…

Легкий, щекочущий поцелуй — будто перышком.

«Спи, Рома. Завтра у тебя будет трудный день. А завтра тут наступает быстро»

Я вздыхаю. Да, это правда. Экзамен — он и в раю экзамен… А как еще назвать первый визит родственников, причем массовый визит? Да там одна бабушка чего стоит…

«А будут еще и дедушки, и прадедушка. И прабабушка тоже, учти. Я пригласила, и кстати, тебе будет очень любопытно и в высшей степени полезно познакомиться с моими прабабушкой и прадедушкой»

«Кто они?»

«Сейчас моя прабабушка — социолог, а прадедушка занимается историей иных миров. А когда-то они были миссионерами, но это было давно — двести лет назад по-вашему. Но это долгая история»

Ясно. Семейная традиция…

«Да, Рома. Но ты не понял — они работали у (певучее слово) свиров. Не на Земле»

«Не на Земле? Что значит?..»

Ирочка смеется.

«Да-да, как же я забыла про манию величия человека… Видишь ли, Рома, люди — не единственные обитатели Вселенной. Есть и другие цивилизации, в том числе и такие, которым нужна помощь в развитии. Наша помощь, Рома»

Я перевариваю услышанное. Вот как…

«Ты ничего не рассказывала мне про этих самых свиров»

«А ты и не спрашивал. Тебя вполне устраивали многочисленные земные проблемы, зачем еще что-то? Люди еще очень и очень эгоистичные существа, как и положено дикарям. Такие алмазы, как ты, на вашей планете пока еще изрядная редкость»

«И ты контрабандой вывезла этот редкий алмаз…»

Ирочка звонко хохочет, весь сон слетел напрочь. Соседи же проснутся… Хотя да, шумозащита…

— Ой, не могу… Нет, с тобой положительно не соскучишься. Да, мой милый, такое сокровище я упустить никак не могла! Да спи уже!

«Нет, погоди. Покажи-ка мне еще раз тот прием, я что-то не разобрал. Быстро очень»

Ее глаза близко-близко.

«Какой именно?»

«Который ближе»

Моя ладонь скользит по ее телу, и вдруг натыкается на теплый кусочек гладкого металла. Кольцо…

* * *

Она уже уснула, чуть чмокая. Чудо мое, невероятное чудо… А меня сон не берет…

Призрачный свет Великой звезды заливает комнату бело-голубоватым сиянием, искорками отсвечивают золотые прожилки в полированном малахите стены. Разумеется, я знаю, что это иллюзия — нет там ни малахита, ни золота, одна голография. Но красиво…

Призрачный свет вдруг становится интенсивно-зеленым, стены — мутно-прозрачными, как бутылочное стекло. А из кипения воздуха прямо у стенного проема возникает знакомый силуэт. «Летающая тарелка»…

Я пытаюсь вскочить, но руки-ноги мои неподвижны. Из моего горла не прорывается ни звука. И Ирочка спит, ничего не чувствует…

Люк аппарата открывается, по пандусу прямо в нашу комнату важно шествует зеленый человечек в ярко-синем комбинезоне, за ним циклопической глыбой высится биоробот Иван. На лице биоробота вежливая улыбка, которую немного портят выпирающие изо рта острые стальные иглы ядовитых клыков.

«Ты хотел нас о чем-то спросить? Я с удовольствием тебе отвечу. Все равно ты никому не расскажешь»

«Нет. Ты не сможешь»

«Почему? Да, вы выиграли ту партию, проклятые пернатые твари. Партию, но не игру»

«Вы проиграете и следующую. Вы будете проигрывать раз за разом, потому что вы мертвецы, не желающие признавать свою смерть. Вы ничего не сумеете, потому что вам, в сущности, ничего не надо»

У зеленого человечка нет мимических мышц, и его лицо по-прежнему бесстрастно, но я ощущаю, что он улыбается. И уже совершенно открыто-насмешливо ухмыляется Иван.

«Нет, биоморф, ты не прав. Мы очень хорошо умеем убивать. Уж это-то мы сумеем. И твоя самочка тоже умрет»

Он медленно поднимает руку, и в гибких пальцах сиреневым металлом отливает рубчатый цилиндр плазменного разрядника. Я не могу пошевелиться.

«Не судят только победителей. Проигравший всегда платит. На этот раз проигравший — ты»

Ослепительная вспышка пронзает меня, и в довершение кошмара биоробот Иван взрывается со страшным грохотом…

— … Проснись, проснись же!

Ирочкины огромные глаза прямо передо мной. Я судорожно хватаю ее, стискиваю в объятиях.

— Мне снился сон…

— Ты называешь это сном? Я же все видела, Рома. Если такие сны будут сниться тебе часто…

Я ощущаю, как она расстроена.

— Видимо, даже самая крепкая человеческая психика имеет предел прочности. И мамы здесь нет, вот беда… Как же ты будешь работать в службе внешней безопасности?

На улице грохочет ночная гроза, молнии разрывают мрак ослепительными вспышками. Ливень хлещет по прозрачным полосам жалюзи, опустившимся откуда-то сверху, отрезав наше жилище от буйства стихии.

— Я знаю, что делать. Я бабушке пожалуюсь, вот что.

* * *

— … Хочешь орешков?

Тонкие руки моей жены так и порхают над столом, и я любуюсь ею. Призрачные лучи Великой звезды пронизывают ее, кажется, насквозь, и она вся светится — вспыхивают крохотными золотыми искорками кончики пушистых ресниц, золотом сияют кудрявые волосы, и настоящей радугой сверкают белоснежные крылья. Мой ангел. Моя Ирочка. Да, да, конечно, само собой, ее настоящее имя — Летящая под дождем, но я так привык к ее земному имени, что наедине она для меня только Ирочка, и никак иначе.

Она розовеет от удовольствия — чувствует мое любование — озорно сверкает лазурными глазищами.

— Тебе необходимо как следует подкрепиться, мой бывший хищник. Я крепко на тебя рассчитываю. Во всех смыслах.

Ночная гроза освежила воздух, смыв банное тепло. И приснившийся мне ночной кошмар кажется теперь далеким и нереальным. Да был ли он?

Мы завтракаем на самом краю северной комнаты, ничем не огороженной. Более того, даже боковые стены втянулись куда-то внутрь, так что мы сидим теперь как бы на огромном балконе, метра на три выступающем за край башни. Отличное место — можно увидеть одновременно закат Великой звезды и восход солнца. Цветы в высоких вазонах светятся, радужно переливаются в предутреннем сумраке. Потолок тоже светится пепельным ночным светом, не нарушающим очарования колдовской ночи. Великая звезда стоит низко, на глазах опускаясь к далекому горизонту, готовясь уступить место настоящему солнцу. Да, солнцу, хотя оно, разумеется, называется иначе. Ну и что? Для здешнего мира эта звезда и есть солнце — светило, дающее этому миру свет, тепло и жизнь. Чего еще? Ведь и мама — это мама, как бы ее ни называли на разных языках.

«Непривычно спать урывками»

«Ничего, привыкнешь. Когда я попала на Землю, я тоже поначалу не могла привыкнуть к вашим бесконечным ночам. А уж зимой…»

«А у нас ведь бывают еще и полярные ночи, немного севернее»

«Вот именно. Знаешь, когда за окнами завывает снежная буря… Мне казалось порой, что ожили наши древние сказки про Мир Холодного Мрака»

«Интересно, как такие сказки могли возникнуть на вашей распаренной планете? У вас тут и снега-то нигде не бывает»

«Все же иногда бывает, ночами очень высоко в горах, там растут высокогорные черные леса, устойчивые к холоду. Возможно, эти легенды пошли оттуда. А вообще-то точно никто не знает, ведь этим сказкам тысячи лет»

Низенький столик завален снедью. Фрукты, орехи, съедобные стручки и прочая зелень непривычного вида. Впрочем, присутствуют еще яйца, причем двух видов — Ирочка заказала-таки. Когда успела? Одни мелкие, размером с вишню — их едят сырыми. Второе яйцо, размером со страусиное, покоится в вазе — верхушка срезана, торчит ложка. Всмятку сварено, понятно.

— Не нравится? До чего же ты капризен, радость моя! Извини, но о расчлененных трупах животных тебе придется позабыть, так что привыкай.

Я снова вздыхаю. Нет, все понятно, и я не в претензии. И между прочим, мясо, даже вареное, ужасно отвратительно на вкус. А уж жареное или копченое… Да, в этом я убедился на собственном опыте — еще тогда, на Земле, вскоре после перевоплощения, я попробовал съесть кусочек сервелата, и меня чуть не стошнило. Да, мама Маша была права — ангелу мясо противопоказано. Но не так-то просто отвыкнуть, когда за плечами у тебя тысячи поколений хищных предков.

Ирочка смеется, гладит меня по лицу. Видит мои страдания, телепатка.

— Бедняжка, как тебе тяжко. Ну возьми розовый гриб, он питательный, не хуже мяса. Попробуй, тебе понравится. Или вот, — она протягивает мне крупный фиолетовый плод, напоминающий помидор.

Я беру его, надкусываю. Терпкий сладковато-маслянистый вкус, в середине «помидора» длинная черная косточка. Ничего, есть можно.

Я наблюдаю, как Ирочкины пальчики щелкают четырехгранные местные орешки, вылущивая их из некоего подобия нашего земного ячменного колоса, только увеличенного до неприличных размеров. Да, все тут другое. Я снова обвожу взглядом убранство комнаты — ничего лишнего, только на стенах висят разные красивые штуковины, да пол покрыт мягким пушистым ковром, способным менять цвет. Сейчас он бледно-розовый, под цвет утренней зари, которую мы сейчас встречаем.

Я снова встречаю Ирочкин взгляд, в глубине которого таится смех.

«Ты прав. Спать на полу вредно, от этого снятся кошмары. Нам срочно нужен диван»

«Разве в Раю есть диваны?»

«Нет, так будут. Предоставь это дело мне»

* * *

Вот это да-а!

Нет, я по натуре человек довольно-таки ироничный, устойчивый к сантиментам типа «сю-сю». Но это… Нет, здешний восход — это что-то.