Именно что — бессильной. Черти драные! Плетью обуха не перешибёшь!

Припадая на отбитую ногу, я поплёлся прочь с одной-единственной банкой ваксы, и в спину тут же что-то ударило — не иначе швырнули щётку. Я вздрогнул, но не обернулся, сделал это уже только у соседнего дома, когда правую голень пронзила особо острая вспышка боли. Кинул быстрый взгляд на клуб, похромал дальше, задумался.

Никто здесь не знал, кто я и откуда. Никакой охотник на воров след не возьмёт. Да и не станут на этих живоглотов деньги тратить. Чай, не вор и не убийца. Главное только ноги унести.

Я оценил остававшееся до перекрёстка расстояние, развернулся и, продолжив движение корпуса, мощным плечевым замахом отправил жестянку с ваксой прямиком в витраж на фасаде клуба. Медлить не стал и сразу рванул прочь, успел пробежать добрый десяток шагов, прежде чем меня нагнал звон рассаженного стекла.

Да! Попал!

У меня словно крылья за спиной выросли! А как иначе-то?! Теперь если изловят, то тумаками не отделаюсь: либо насмерть забьют, либо в долговую тюрьму бросят, где и сгнию.

Бежать!

Разлетелась по улице и оборвалась пронзительная трель свистка, следом подручный квартального заорал:

— Держи вора!

Я легко уклонился от протянутой руки, затем метнулся в другую сторону, огибая вознамерившегося загородить дорогу лоточника.

Вот ты-то куда лезешь, баран?! Сшибу же!

Скорость я набрал приличную, непременно успел бы повернуть за угол и затеряться на соседней улочке, если б какой-то франт не сунул в ноги трость. Пришлось скакнуть через неё, и в момент приземления под коленом полыхнула боль, ступня подвернулась, удержать равновесие не вышло, только и сумел, что не пропахать мостовую носом. Кувыркнулся и тут же вскочил, но момент оказался упущен безвозвратно: улицу уже перегородили кучковавшиеся перед театром зеваки. Через них не прорваться, за спиной — шаги!

Я шарахнулся в боковой проход, и привратник пронёсся мимо, не сумев вовремя повернуть за мной. Только всей форы — шиш да маленько!

Отчаяние и страх придали сил, но проход закончился тупиком, и ничего не оставалось, кроме как юркнуть в распахнутые ворота. Задворки театра окружал высоченный забор, а только я вытянул из кучи мусора обрезок доски и отскочил с ним к стене, следом ворвался взбешённый привратник.

Мимолётное замешательство преследователя сыграло мне на руку — я в один миг оказался за его спиной и со всей дури саданул доской по затылку. Цилиндр улетел прочь, а дядька рухнул как подкошенный. Попытался было привстать, но лишь глухо застонал и неподвижно замер на земле.

Серебром блеснула уходившая в жилетный кармашек цепочка; я легко переборол соблазн умыкнуть часы, подпрыгнул, ухватился за водосточную трубу и принялся карабкаться по ней на крышу театра.

Едва успел миновать карниз второго этажа, как в лодыжку вцепились сильные пальцы, но подручный квартального чуть опоздал и не стянул меня к себе, лишь сдёрнул с ноги ботинок.

Сволочь!

Я ещё шустрее заработал руками и едва не сорвался, когда ладонь соскользнула с покрытого толстым слоем сажи кирпича. Чудом удержался, успев перехватиться другой рукой, а как перевалился через ограждение крыши и глянул вниз, без промедления сорвал с ноги второй башмак.

Лови!

Уже начавший взбираться вслед за мной молодчик получил деревянным каблуком по темечку и соскочил на землю, а я поднял надломленную черепицу, замахнулся и, желая расквитаться за всё и сразу, запустил её в преследователя. Подручный квартального вскинул руку, и обожжённая глина разлетелась в пыль, словно угодила в невидимую преграду или нарвалась на встречный удар незримого тарана.

Адепт! Этот гад — адепт!

Я отпрянул от ограждения, и тут же послышался окрик:

— Эй!

Трубочист в двух крышах от театра сунул в рот два пальца и пронзительно засвистел, я испуганно вздрогнул и понёсся на другой край здания. Оно чуть возвышалось над соседними, и мне безо всякого труда удалось перемахнуть зазор в сажень шириной, для верности оттолкнувшись левой ногой, а не отбитой правой. Не устоял, кувырком сбросил скорость и рванул дальше.

Бежать!

0-2

Тошно стало, уже когда вернулся в родную округу. До того держался настороже, а тут и азарт отпустил, и погони больше опасаться не приходилось. Даже пьянящая ненависть потускнела и выцвела, превратилась в глухую злость. В том числе и на себя самого.

Надо было как-то иначе поступить. Надо было выкрутиться!

А так — ну да, я им всем показал, но что мне с того?

Башмаки потерял, картуз посеял, одежду порвал, инструментов и тех лишился. Придётся у Луки деньги просить. Пусть и не его собственные, пусть из общего котла, куда побольше многих вкладывался, но — просить.

Не впервой, конечно, да и куда сильнее иной раз перепадало, но тут одно к одному подобралось, ровно сглазил кто. Сначала Жирдяй, потом вздорный тайнознатец. Вот он-то чего ко мне привязался? Чем я ему помешал?

Сволочь!

Правая нога при каждом шаге взрывалась острой болью, я старался на неё не наступать — шёл и подволакивал. Хромал.

Грязь и кровь, натёкшую из прокушенной губы и ссаженных локтей, смыл у попавшейся на пути поилки для лошадей, но и так постоянно ловил на себе заинтересованные взгляды. Бесило это несказанно. Шагал, уставившись в землю.

Возвращаться к своим побитой собакой не хотелось, так что свернул в другую сторону и потопал к тётке, которой в столь ранний час не было дома совершенно точно. Из всей родни позволить себе столь вопиющее ничегонеделание мог лишь младший из двоюродных братьев. Он-то и был мне нужен.

Жила тётка всего-то в трёх кварталах отсюда, но пока дошёл, дважды опускался перевести дух на лавочки. Поднявшееся над крышами домов солнце жарило немилосердно, после ночного ливня сильно парило, я обливался потом, кружилась голова, всего ломало, будто навалилась лихоманка.

Окно нужной комнаты выходило на улицу, я без труда забрался на росшую рядом старую яблоню, уселся на сухой сук и позвал:

— Даня!

Послышался какой-то шорох, и ко мне высунулось заспанное лицо двоюродного братца.

— Серый? — удивился он. — Рано ты сегодня!

— Есть кто дома?

— Не. Запрыгивай!

Я перебрался с ветки на подоконник, свесил вниз ноги и усмехнулся.

— Дрыхнешь?

— Шутишь! — фыркнул Данька. — Алгебру зубрю!

— До сих пор считать не научился? — подначил я его.

— Да там же не только сложение и вычитание, дурья твоя башка! — возмутился брат и махнул рукой. — А-а-а, что с тобой говорить, с неучем!

Восьмилетний малец был гордостью семьи, на оплату его обучения шло заработанное не только матерью и отцом, но и старшими братом и сестрой. Очень уж тётке хотелось пристроить сие юное дарование в управу писарем или счетоводом, а то и помощником законника.

Я прислушался к ощущениям в отбитой ноге и осторожно слез с подоконника в комнату, разделённую на две части ширмой. Всей мебели — кровати, два сундука, стойка с посудой и стол. Убого. В Гнилом доме и то лучше.

Осиротев, я прожил здесь до семи лет, а потом нас для этой комнатушки стало слишком много, вот и предпочёл работному дому компанию окрестных босяков. Поначалу было непросто, но справился.

— Ты на урок? — спросил Данька. — Тогда деньгу гони!

— Пустой сегодня, — сознался я. — Как барабан, ага…

— Приходи, как заработаешь! — фыркнул малец.

— Ухи надеру! — пригрозил я.

— Папке нажалуюсь! — прозвучало в ответ.

Муж тётки работал молотобойцем и одним ударом пудового кулака мог вогнать по колено в землю любого окрестного босяка, но я лишь рассмеялся.

— Ох и взгреет он тебя, о подработке узнав! Сколько монет я тебе за всё это время отстегнул, а?

Данька помрачнел.

— Он меня взгреет, даже если узнает, что я просто с тобой вожусь. — Малец вздохнул, поморщился и всё же достал доску и мелок. — Ладно, подваливай! Но в следующий раз грош заплатишь!

— Слово! — торжественно пообещал я.

Считать я умел и безо всяких занятий — этим умением в Гнилом доме никого было не удивить. Худо-бедно выучился и читать, больше от скуки да желания утереть нос зазнайке Даньке, но то — печатные буквы в бульварных листках, а вот затейливая вязь прописей была, особенно поначалу, тёмным лесом. Разобраться с ней и помогал юный грамотей.

Сказать по правде, ни в жисть бы не стал тратить на эту ерунду время и деньги, когда б не случай. Просто приметил, что наш отиравшийся у «Хромой кобылы» в ожидании поручений малец начал первым делом таскать записочки Луке и лишь после этого относил их адресатам. Читать старший не умел, но всякий раз после этого наведывался к ростовщику Жилычу, грамоте обученному. А непонятные закорючки перерисовать много ума не надо, с таким даже дрессированная мартышка справится.

Выходит, полезное дело. Выходит, пригодится, когда сам старшим стану.

Правила начертания отдельных букв я давно вызубрил, путался исключительно с их сочетанием, и Данька битый час писал на доске всякие глупости, а мне приходилось его невозможные каракули разбирать.

Когда начала раскалываться голова, я попросил иголку с ниткой, но если заплаты на коленях выдержали падение на мостовую, то просто заштопать дыры на локтях не вышло. Пришлось рыться в ремках и подбирать подходящие к моей синей рубахе куски ткани.