И самую малость поколебавшись, я решил:

— Идем через центральный.

На самом деле идти на вокзал не хотелось ни через центральный вход, ни через какой-либо из служебных. Просто не хотелось, и все. До слабости в коленях, до скрежета зубовного.

Как подумаю об этом, так сразу рядком выложенные на снегу тела вспоминаются.

«Они лежали ровно в ряд, их было восемь…»

А, к черту!

— Пошли! — И я первым начал пробираться вдоль стены. — На мне сектор с десяти до двух, на Сергее с шести до десяти. И не забывайте про второй этаж. Вроде гранат ни у кого из горожан не было, но мало ли…

— Ну у нас-то они точно есть, — усмехнулся Вадим и похлопал по подствольному гранатомету. — Справимся…

Я осторожно поднялся по облицованным мраморной плиткой ступеням и замер, не в силах с ходу преодолеть свой страх.

Было жутко, других слов и не подберешь. По лицу, заливая глаза, ручьем тек пот, и на какой-то миг я вновь ощутил себя зеленым новичком, только-только поступившим в Патруль. И, как ни странно, именно премерзкое ощущение собственного бессилия помогло собраться и преодолеть неуверенность.

Раззадоренный злостью на все и вся, я распахнул тугие двери и выскользнул в пустынный холл. Выскользнул легко, будто и не ожидал выстрелов. Плавно, бесшумно, перестав наконец ощущать себя жертвой.

Прошмыгнувшие следом парни моментально развернулись и взяли на прицел свои сектора, не забывая и про второй этаж. И дальше они уже так и передвигались — пятясь за мной мелкими шажками и не испытывая при этом ни малейших неудобств. Слаженно, словно не раз и не два отрабатывали подобный маневр.

Я б так не смог, но мне проще. Проще — да…

Пять, десять, пятнадцать шагов от двери.

Тишина жуткая. Слышен лишь шум крови в ушах да глухие удары сердца. Ну и немного — шорох подошв.

Двадцать, двадцать пять, тридцать…

Руки слегка дрожат, не из-за усталости, а из-за нервного перенапряжения. Глушитель качается из стороны в сторону, глаза выискивают малейшие признаки опасности. Ничего.

Тридцать пять, сорок, сорок пять — мы почти у лестницы.

Черное табло над ней как издевка. Как некое предупреждение: мол, теперь все поезда идут строго по одному маршруту — прямиком в ад. Время отправления: прямо сейчас.

— Второй этаж, кадка!

И сразу — хлопок гранатомета, стук затворов и лязг прыгающих по полу гильз. Миг спустя — взрыв.

Я крутнулся на месте, но посеченный осколками горожанин уже выронил непонятный контейнер и рухнул на пол.

— Ходу! — подтолкнул меня к лестнице Сергей.

Разворачиваясь обратно, я вдруг заметил движение за фонтаном и сразу выпустил в ту сторону длинную очередь.

— Девять часов! Фонтан!..

Срикошетившие от камней пули заставили горожанина нырнуть в укрытие, Сергей немедленно зашвырнул туда РГД-5, а миг спустя жахнуло на втором этаже. На голову посыпалась какая-то труха, пальмовые листья, земля, обломки бочки, и от неожиданности я упустил выскочившего из-за фонтана горожанина. К счастью, тот просто пытался укрыться от заброшенной к нему гранаты. И, к счастью, — не успел.

Я еще только повел стволом, ловя на прицел темную фигуру, как раздался взрыв, парень споткнулся и его короткой очередью добил прикрывший меня Сергей.

— Уходим! — Я сорвался к лестнице, и вдруг кровавыми ошметками разлетелся камуфляж на спине Вадима. Парень, будто пьяный, рухнул на пол; Сергей в развороте выпустил остаток рожка по второму этажу, но выпустил наугад — не видя врага. А миг спустя он выронил автомат и зажал ладонями простреленную шею.

Что за черт?!

Пригнувшись, я сорвался с места, тут же что-то садануло в правый бок, и бег перешел в падение. Чудом не выронив оружия, мне удалось кувыркнуться через плечо и вскочить, но только шагнул, и сразу подломилась вспыхнувшая болью нога. Потом удары в спину — один, второй.

Спас бронежилет. Прежде чем во мне понаделали новых дырок, я змеей заполз за лестницу и на какое-то время оказался вне зоны обстрела.

Бежать, бежать, бежать…

Простреленная штанина быстро пропитывалась кровью, но пуля прошла навылет, не задев кость, и, стиснув зубы, я заковылял на выход. Проскочил мимо коридора с туалетами, вывалился на перрон и, плюхнувшись на холодный асфальт, отполз от настежь распахнутой двери.

Черррт! Сейчас ведь даже «Небесное исцеление» не вколоть! Элементарно времени не хватит!

Кое-как наложив на рану повязку, я прямо через штанину загнал в бедро лошадиную дозу обезболивающего и заменил магазин «Каштана» на новый. В голове звенело, во рту стоял отвратительный металлический привкус, и никак не получалось отдышаться.

Да что ж это такое?!

Кое-как справившись с дурнотой, я заглянул в дверной проем, никого не заметил и перевел взгляд на часы. Восемь десять.

Но почему не сработали амулеты?!

Разложив нож, я нашарил пробоину в бронежилете и подцепил острием сильно деформированную пулю. На асфальте звякнуло; пригляделся к смятому кусочку желтого металла — уцелевший участок оболочки чернел тончайшими черточками колдовских письмен.

Спецпуля? Откуда?!

Подумал — и сразу все понял. Аж желчь к горлу подкатила.

Вот же сволочь предусмотрительная! Как детей сделал! Тварь!

Но кто мог знать? Кто?!

Ладно, неважно. Надо валить отсюда, пока кровью не истек или чего похуже не случилось. Но с этим тоже не все так просто. Нет, валить надо — не вопрос, вопрос: куда валить?

От снегопада перрон прикрыла протянувшаяся над головой кишка крытого перехода-конкорса, следов здесь не останется. И, если б не нога, можно было бы побарахтаться, но так уж карты легли…

Вновь глянув в дверь, я заметил в темноте смутное движение и перечертил коридор длинной очередью. Не попал, зато спугнул.

Перезарядив «Каштан», катнул в дверной проем последнюю гранату и запрыгал на одной ноге к основанию перехода-конкорса. Голова кружилась, простреленное бедро сводило судорогой, но медлить было никак нельзя — только проскочил половину дистанции, а в здании вокзала уже гулко громыхнул взрыв. Собрав в кулак всю свою волю, я заставил себя перейти на бег, рывком распахнул дверь, за пыльным стеклом которой темнела лестница на второй этаж, и… с грохотом ее захлопнул!

Мне туда не надо, мне и тут хорошо.

Я сполз с перрона к рельсам и уселся, прижимаясь спиной к его метровой высоты основанию.

Теперь хрен найдете.

Вытащив из рюкзака не пострадавший в перестрелке бронированный чемоданчик бласт-бомбы, я запрокинул голову и сразу почувствовал, как прямо надо мной изливаются из горловины «пузыря» излишки магической энергии. Холодной, колючей, не просто чуждой этому миру, но сводящей этой чуждостью с ума…

Правое предплечье обожгло огнем, я скрипнул зубами и мотнул головой, пытаясь прийти в себя.

Нельзя расклеиваться! Только не сейчас!

Надо убираться отсюда, пока меня на вокзале ищут, а чемоданчик в снегу оставлю. Вот он сугроб, рукой подать. И «пузырь» почти точно надо мной, нет тут двадцати метров, никак нет…

Умывшись снегом, я отряхнул перчатки и только начал потихоньку отползать от нависавшего над головой перехода, как вдруг послышался легкий скрип. И сразу — осторожные шаги.

Кто-то пробежал от перрона к вокзалу, постоял там и вдруг направился обратно.

Черрт!

Между ним и мной — почти ничего. Метровой высоты основание перрона — это разве укрытие? Неосторожно пошевелюсь, зашумлю — сразу заметит. И ведь медлить нельзя! До выхода с раненой ногой еще ковылять и ковылять!

Черт, черт, черт!

Ориентируясь на звук шагов, я выгадал момент и одним судорожным рывком вынырнул из-под перрона. Горожанин в развороте начал вскидывать автомат, но короткая очередь, угодив чуть ниже легкого бронежилета, сбила его с ног, потом прицельный выстрел в голову и — готов.

И тут же, на пределе бокового зрения — движение! Я крутнулся, заранее утапливая спусковой крючок, но густая темень под переходом-конкорсом первой взорвалась пламенем дульных вспышек. Что-то садануло по груди, боку, руке, отшвырнуло на рельсы и обжигающей тяжестью придавило к земле, не давая наполнить легкие воздухом.

Я попробовал дотянуться до «Каштана» и не смог. Правая рука отнялась, вместо крика кашель с кровью. И бронежилет не спас: одна из пуль угодила точно под мышку.

Ну, не сама, конечно угодила. Уложили ее туда; куда хотели, туда и уложили.

Могли и в голову, так-то…

Заметив выросшую на краю перрона фигуру, я кое-как откашлялся, сплюнул кровь и прохрипел:

— Сука ты, Крест. Ренегат хренов.

Худощавый мужчина средних лет с изуродованной шрамами левой щекой безразлично пожал плечами и опустил короткий ствол компактного автомата к земле.

Крест, он же Силантьев, он же Савельев, он же Крестовский и, подозреваю, много кто еще, был заместителем командира моего отряда в Патруле, а по совместительству, как позже выяснилось, агентом горожан. Вот уж с кем не хотел встречаться, так это с ним. И не зря, как видно…

— Я Форту не присягал, — усмехнулся Крест после недолгой паузы. — Я на Форт работал. И пока работал, работал хорошо.

— Лучше б ты сдох, — скривился я. — Столько людей загубил…

— На себя посмотри, — спокойно отреагировал на оскорбление собеседник. — Я защищаю свой дом, а ты за деньги продался. Тебя, Скользкий, хоть и считали одиночкой, асоциальным элементом, но ты всегда был частью системы. Плоть от плоти ее. Обычный винтик.

— Да и хрен с ним. Зато своих не предавал.

— Ты повторяешься.

— Зачем? — выплюнул я вместе с кровью самый главный вопрос. Вколотое обезболивающее позволяло худо-бедно сохранять ясность мысли, но каждое слово давалось через силу, выходило из меня с надрывным кашлем, уносило с собой остатки жизни. — На хрена вы сюда полезли?

— А зачем твои хозяева полезли в Приграничье? Зачем открыли портал? — вопросом на вопрос ответил Крест. — Окончательно проворовались, мало показалось? Решили все изгадить, до чего дотянуться смогут? — Изуродованную щеку скривила гримаса отвращения. — За последние четыре года я здесь такого насмотрелся, хоть в петлю лезь. На страну всем плевать, одни лишь деньги на уме. Деньги, деньги, деньги! Развалили, распродали, а теперь скелет обсасывают. Взятки, вымогательства, откаты — у нас за такое сразу к стенке, тут — в порядке вещей. Должности продаются, будто в Средневековье. Пресловутая вертикаль власти сгнила на корню. Население вымирает почище, чем в Приграничье, а всем плевать, только успевают мигрантов завозить. Пустить такое к себе? Ну уж нет. Мы себя грабить не позволим!

— Герой, блин, — просипел я и закашлялся. Черт, как же хреново, когда собственной кровью захлебываешься. — Ради идей тот самый народ на убой готов…

— Не мы это начали, мы просто собирались уничтожить портал, — невозмутимо заявил Крест; в лицо мне уставилось дуло автомата, и стало ясно — все, абзац.

Но — не хочу. Вот так — не хочу!

— Подожди! — прохрипел я и поднес к лицу левую руку. Не закрыться от пули, нет — на часы глянуть. Восемь часов, девятнадцать минут, и секундная стрелка, будто ленивая черепаха, только-только подбирается к тройке. — Без меня тебе отсюда не выбраться! Колдуна грохнули, кондуктора грохнули. Хочешь сдохнуть здесь?

— Выберусь.

Я сплюнул кровь, собрался с силами и скривился в невеселой ухмылке:

— Правда? А тебе не пришло в голову, что винтик вроде меня мог заранее выставить таймер бласт-бомбы?

Опущенный было к земле ствол автомата стремительно приподнялся, полыхнула дульная вспышка, и по правой ноге будто палкой шибанули. Хорошее, годное обезболивающее вколол…

— Где она? — спрыгнул с перрона простреливший мне колено Крест. — Где ты ее оставил?!

— Пошел ты! — плюнул я в него кровью, не боясь больше ни черта, ни Бога.

Крест оскалился, но второй раз выстрелить уже не успел — секундная стрелка миновала красную звезду на циферблате командирских часов.

Восемь двадцать. Прости, Алена, на ужин сегодня не приду…

Нестерпимо яркая вспышка в один миг пожрала сотворенный магией мир, и он просто перестал существовать.

А вместе с ним перестал существовать и я.

Щелк — и выключили свет.

Я здесь привык, я здесь не так одинок,
Хоть иногда, но здесь я вижу своих.
Когда начнет звенеть последний звонок,
Я буду здесь, если буду живым.

«Черный обелиск»

Эпилог

Снег.

Стужа.

Серость.

Куда ни кинь взгляд, вечная зима стерла все краски, оставив одну лишь беспросветную хмарь. Тусклый снег на земле, тяжелые свинцовые тучи на небе. И ничего кроме.

Здесь всегда так. Это Приграничье.

Снег. Стужа. Серость.

По равнине гуляет ветер, сечет поземкой, наметает сугробы. И не понять уже, то ли просто кочка посреди чистого поля торчит, то ли под бугром неровного наста мертвец скрывается.

Здесь такое в порядке вещей. Ничего особенного. И только ветер решает, кого укутать белым саваном, а кого выставить напоказ.

Ветер — большой шутник. Жестокий, лживый и непостоянный.

Вот и сейчас он никак не мог решить, что делать с очередным телом: то ли поскорее его замести, то ли умчаться прочь, оставив торчать из невысокого сугроба мертвенно-бледную кисть.

Сыпанет поземкой — сдует, добавит снега — и тут же сметет его в сторону.

Ветер развлекался; покойнику было все равно. Он просто лежал укрытый холодной периной, и наружу высовывались лишь белые пальцы, мертвой хваткой стиснувшие рукоять темно-синего ножа с зелеными разводами сложных узоров. Белые пальцы с ногтями в тон темно-синему клинку.

Ветер кидал на них колючие белые крупинки и сразу уносил прочь, словно художник, который никак не мог решиться сделать последний, завершающий мазок.

И от игры снега, ветра и теней постепенно складывалось впечатление, будто пальцы мертвеца все сильнее и сильнее впиваются в холодный камень рукояти.

Складывалось впечатление — или так оно и было на самом деле?