Павел Корнев

Мор

Допрос первый

Мор

Месяц Святого Себастьяна Косаря

Год 974 от Великого Собора

1

День начинался — лучше не бывает.

Проснулся я отлично выспавшимся в самый разгар утра, когда часы на соседней башне отстучали десять раз. К тому же проснулся не один, а в обнимку с молоденькой девицей — и не абы какой грымзой, показавшейся раскрасавицей исключительно с пьяных глаз, но действительно симпатичной служаночкой. Да еще и выставленное вчера хозяином вино оказалось отменного качества, и в голове было ясно-ясно. Словно и не пил до полуночи.

И это обстоятельство радовало неимоверно: через час идти на встречу, и если свежий запах перегара будет там более чем уместен, то похмельная маета лишь доставит кучу неудобств.

Решив прекращать уже отлеживать бока, я высвободил руку, разбуженная неловким движением служанка заворочалась и открыла глаза.

— Доброе утро, — прижалась ко мне девушка. — Как спалось?

— Просто замечательно, — улыбнулся я и спросил: — Хозяин не потеряет?

— Нет, все в порядке. А вы уже встаете?

— Дела.

— Жаль…

— Вечером.

Я откинул одеяло и невольно поежился: из-за оставленного открытым на ночь окна в комнате оказалось довольно прохладно. Мурашки по коже так и побежали. Осень, ничего не попишешь.

— Вы интересный. — Девушка провела кончиками пальцев по моему предплечью и соскользнула с кровати. — Первый раз у купца татуировку вижу.

— Ошибка молодости, — не моргнув глазом, солгал я. — Когда с отцом на корабле ходил, матросы с панталыку сбили. Набрехали, будто иначе портовые девки любить не будут.

— Это какая-то молитва? — через голову надевая сброшенное вчера на пол платье, поинтересовалась служанка.

— Из откровений Мартина Мореплавателя, — вновь пришлось мне прибегнуть ко лжи. — Молитва об удаче для путешествующих морем.

Быть пойманным на вранье я нисколько не опасался. Предплечье расчертили староцерковные письмена, и отличить одну цитату из Святого Писания от двух других было не под силу и куда более образованному соглядатаю.

Я и сам, хоть прочел немало книг из закрытых монастырских архивов, не в полной мере мог разобрать черневшие на коже мудреные закорючки. Но одно знал совершенно точно — изречения Николаса Слепца и Августины Травницы никакого отношения к морской удаче не имели.

Погибель бесам и исцеление тела, вот какой смысл — и не только смысл! — несли эти не слишком ровно наколотые слепым мастером слова. И лично для меня это было куда важнее попутного ветра и семи локтей под килем. «Нательные знаки как защита от скверны».

— Так вы, мастер Маагларь, из моряков? Тогда понятно, откуда такая прыть! — рассмеялась служанка и, выпростав из ворота русую косу, повернулась ко мне спиной. — Затяните.

Я помог ей справиться с платьем и, не отказав себе в удовольствии облапить ладную фигурку, легким шлепком чуть пониже спины подтолкнул девицу на выход:

— До вечера, красавица.

— Уж будьте уверены, мастер…

— Серж, просто Серж.

— Вы очень добры…

Лукаво подмигнув на прощанье, служанка выскользнула за дверь; я задвинул засов, поежился и поспешил натянуть ночную рубашку. И только потом отдернул плотную штору, открыв комнату солнечному свету и свежему воздуху, а заодно уличному гомону вкупе с целым букетом не самых приятных запахов.

Ну да это Лем, что с него взять! Даже в ранге столицы Протектората он всегда оставался жуткой дырой, а после грядущего раздела спорной провинции и официально станет самым обычным заштатным городишком, одним из многих в Стильге. К тому же еще и пограничным.

Впрочем, сейчас Лем мало походил на забытое всеми Святыми захолустье — прибытие высоких гостей хоть на несколько дней, но вдохнуло в него новую жизнь. Да иначе и быть не могло: кроме судьбы служившей яблоком раздора провинции на повестке дня стоял вопрос о разделе Тироша, и, помимо делегаций Стильга и Драгарна, городок своим присутствием почтили доверенные лица властителей всех сопредельных государств. А вместе с ними — толпы охранников, шпики, торговцы и просто жуликоватые любители половить рыбку в мутной воде.

На моих глазах катившие телегу тяжеловозы едва не стоптали зазевавшегося прохожего, и шествовавший за возом стражник немедленно воспылал желанием наподдать раззяве древком тяжеленной алебарды. Но резкий порыв ветра крайне своевременно для ротозея откинул край дерюги, и позабывший обо всем на свете служивый кинулся укрывать трясшиеся в телеге мертвые тела.

Я успел заметить самое меньшее две пары босых пяток и усмехнулся: опять, видно, поножовщина в самый неподходящий момент приключилась, вот местные шишки и приказали разобраться с этим делом по-тихому, ни в коем разе не беспокоя съехавшуюся в город почтенную публику.

Ну да и Святые с ними! Я отошел от окна к висевшему на стене зеркалу, привычно провел пальцами по задней стороне, выискивая печать-благословение ордена Изгоняющих, и только после этого сдернул закрывавшее стекло полотенце. Придирчиво оглядел растрепавшуюся после бурной ночи черную шевелюру, нездоровую кожу лица, набухшие мешки под глазами и припухший нос, задумчиво потер слишком уж светлую щетину на подбородке и полез в несессер за помазком и бритвой.

Прошу любить и жаловать — мастер Серж Маагларь, собственной персоной.

Прибывший с делегацией Марны купец, который слишком прижимист, чтобы, как все нормальные люди, пользоваться услугами цирюльника, зато всегда готов сделать предложение, от которого вы не сможете отказаться.

Но это еще впереди, да.

Наскоро побрившись, я привел в надлежащее состояние лицо, хлебнул остававшегося в кувшине вина и, прополоскав рот, сплюнул в ночной горшок. Сменил ночную рубашку на исподнее, с трудом влез в штаны и заправил в них сорочку. Теперь еще сюртук, без него никак…

Отвратительно скроенный искусным портным синий сюртук был слишком узким в плечах, заставлял сутулиться и выпячивал живот, но, оглядев себя в зеркале, я остался полностью доволен увиденным.

Вылитый марнийский купец-сквалыга, и никак иначе.

Шейный платок, гольфы, остроносые туфли и украшенный фазаньим пером берет прекрасно дополнили наряд, а простая трость со стальным набалдашником позволяла не только соответствовать последним веяниям моды, но и удерживать уличных попрошаек на безопасном расстоянии от звеневшего монетами кошеля.

Заперев дверь, я покинул гостиницу и привычной дорогой зашагал к городской ратуше, не забывая поглядывать по сторонам. От меня ведь не убудет, а малая толика внимательности способна иной раз уберечь от весьма и весьма серьезных неприятностей…

Взять вот, к примеру, невесть откуда приблудившегося нищего. Обыватель твердо уверен, что убогие и калечные бродят по городу как Святые на душу положат, да только это совсем не так. У попрошаек своя жесткая иерархия, и любому зашедшему на чужую территорию побирушке неминуемо придется вскорости уносить ноги. И пусть этот конкретный горемыка занял не самое проходное место — да, глухое тут место, чего там, — проигнорировать его неожиданное появление было бы слишком опрометчиво…

— Подайте защитнику отечества, потерявшему здоровье на Лемском поле! — ухватив цепкими заскорузлыми пальцами мою штанину, загундосил колченогий мужик, кутавшийся в какую-то рванину. — Подайте, господин хороший, на пропитание ветерану славной армии Стильга!

А еще обыватель в массе своей редко замечает то, что происходит у него за спиной, и потому удар дубинкой или наполненным песком мешочком обычно повергает разиню в неописуемое изумление. Буквально до положения риз.

— Подайте!.. — вновь затянул калека, и, резко подавшись вперед, я коротким ударом сверху вниз расквасил ему нос.

Мужичонку опрокинуло на дерюгу; я для верности приложил его по печени острым носком модной туфли и без промедления ткнул за спину лежавшей на сгибе левого локтя тростью. Набегавший сзади громила со всего маху наткнулся на железный оконечник, сипло охнув, сложился пополам и немедленно поймал челюстью взметнувшийся навстречу набалдашник. Сыпанули обломки гнилых зубов, бугай захлебнулся стоном и прилег отдохнуть рядом с подельником.

Третий жулик выхватил нож. Иззубренный и местами поржавевший, но при этом способный отправить оппонента на встречу со Святыми ничуть не хуже остро заточенного шедевра какого-нибудь известного оружейника.

Нехорошо…

Тростью по руке — хруст раздробленных костяшек, будто бальзам на душу! — потом резко по колену и уже с оттягом по левой ключице.

Оболтус повалился на мостовую, но присутствия духа не потерял и сгоряча принялся нашаривать рукоять оброненного в грязь ножа; пришлось наступить ему на пальцы и протянуть тростью по ребрам.

— Ай! — взвыл тщетно пытавшийся выдернуть зажатую подошвой ладонь жулик. — Не надо! Хватит!

— Кто вас послал? — замахиваясь, спросил я.

— Никто!

— Кто вас послал? — Одновременно с вопросом трость шибанула парню по левому боку и, судя по звуку, перебила сразу два или три ребра. — Говори!

— Никто! — закашлялся бедолага. — Просто кошель приметили… Просто…