Павел Корнев

Спящий


Сердце, закатанное в банку консервную,
Начинает биться вновь.

Группа «Стимфония». Сердце

Часть первая

Мишень. Серебряные пули и дымовая завеса

1

Любая бритва по сути своей является подобием ритуального серпа кельтских друидов в праздник обновления природы. Одно движение рукой — и кожа становится чистой, а лицо молодеет, словно вместе со сбритой щетиной отсекается груз прожитых дней.

Я оценивающе посмотрел на отражение в зеркале и кивнул, соглашаясь с собственными рассуждениями. Потом стряхнул пену с бритвы в тазик с теплой водой, провел лезвием по намыленной щеке, и вновь — чистая полоса.

Последнюю неделю я не утруждал себя бритьем, и потому заточенный металл словно бы убирал само время. Я молодел буквально на глазах.

Впрочем, бритву неспроста называют опасной: отвлечешься — и пореза не избежать.

Я не отвлекся. Меня отвлекли.

— Дорогой! — послышалось из спальни. — Ты уже думал о дне нашей свадьбы?

Рука дрогнула, лезвие безболезненно и очень легко надрезало кожу, выступила капелька крови. Я с обреченным вздохом залепил порез кусочком бумаги и продолжил приводить себя в порядок. Затем спрыснул одеколоном ладони, похлопал по щекам и уже после этого без всякой спешки покинул ванную комнату.

— Ты что-то сказала, дорогая? — со всей возможной невозмутимостью обратился я к Лилиане, которая лежала на кровати с дамским журналом в руках.

Та оторвалась от чтения и повторила вопрос:

— Ты уже думал о дне нашей свадьбы?

— Ты в положении?

— О, Лео! — закатила подруга глаза. — Ты совсем как моя мама! Она тоже постоянно интересуется, не в положении ли я!

— И ты?..

— Нет, я не беременна! — возмущенно фыркнула Лили. — С чего вообще такие мысли?

— А с чего разговоры о свадьбе? — парировал я.

— Не хочешь взять меня в жены?

Я хотел. Да и кто в здравом уме не желал бы сочетаться законным браком с красивой и умной наследницей немалого состояния?

Впрочем, я был достаточно богат, чтобы не принимать подобные условности в расчет. Общество единственной дочери маркиза Монтегю нравилось мне без каких-либо меркантильных соображений.

Лилиана откинула с лица черный локон и напомнила о себе, теряя терпение:

— Лео!

— Хочу! — встрепенулся я. — Разумеется, хочу. Как раз задумался об этой знаменательной дате…

— Врунишка! — легко раскусила Лили мою хитрость.

— На самом деле просто залюбовался тобой.

И вот это уже было чистейшей правдой. Мы с Лилианой были вместе три месяца, а мои чувства к ней лишь крепли день ото дня.

Звучит будто фраза из любовного романа? Все так, но я действительно ее… любил? Наверное. Главное, что при виде Лилианы у меня теплело на душе, а остальное не имело значения. Кто бы что ни говорил…

Лилиана перехватила мой задумчивый взгляд и оправила пеньюар, прикрыв длинной полой обнаженные ноги.

— Лео, не отвлекайся! — потребовала она.

Я присел на кровать рядом с ней и поцеловал.

— Лео, нет! — рассмеялась Лили, отстраняясь. — Не сейчас! Мама и так говорит, что я совсем тебя загоняла!

— Так и говорит? — изумился я, от удивления даже перестав поглаживать стройную девичью ножку.

— Ну, не мне… — смутилась Лилиана. — Папе. Я случайно услышала.

— Подслушала.

— Лео, ты уходишь от разговора!

Я поправил Лили прядь черных волос, полюбовался красотой ее классического профиля и с улыбкой признал:

— Да, я похудел. И что с того?

За лето я и в самом деле сбросил полтора десятка килограммов, но при этом к своей прежней болезненной худобе нисколько не приблизился, продолжив оставаться большим и мощным. Стал не худым, но поджарым. И наша любовная связь к этим изменениям не имела ровным счетом никакого отношения. Куда большую роль сыграл свежий воздух горного курорта, занятия с гантелями и правильное питание.

А еще я перестал быть оборотнем.

Да, фамильное проклятие оставило меня в том злополучном подвале в Монтекалиде, и порезы при бритье заживали теперь столь же медленно, как заживают они у всех остальных людей.

Честно говоря, я от такого давно отвык.

— Лео! — помахала ладонью Лилиана у меня перед лицом. — Лео, ты витаешь в облаках!

— Да, дорогая?

— Речь шла не о твоем весе, а о дате нашей свадьбы!

Я поднялся с кровати и отошел к окну. Отель «Бенджамин Франклин» был выстроен на возвышенности, и с его четвертого этажа открывался великолепный вид на историческую часть города. Точнее — открывался бы, не затяни все кругом туманная дымка. Сентябрьская непогода и обычный для столицы смог укутали дома серым полотнищем, из которого выглядывали лишь силуэты крыш и высокие шпили дворцов.

— О дате нашей свадьбы? — задумчиво протянул я. — Тебя интересует какой-то конкретный день?

Лилиана зашуршала страницами журнала.

— Здесь пишут, герцог Логрин объявил о помолвке старшей дочери с бароном Алстоном. Бракосочетание состоится двадцатого октября, в день памяти императора Климента. Очень символичная дата, Лео, не правда ли?

Я пожал плечами.

— Меня устроит любая.

— Даже так?

— Да. Только не здесь, не в Новом Вавилоне. Завтра мы улетаем на континент, не забыла? Можем остановиться на неделю в Мадриде, а оттуда перебраться в Барселону. Как тебе такая идея?

— Идея просто замечательная! — улыбнулась Лилиана, но тут же наморщила лоб. — Подожди, Лео! Ты сказал — завтра? А у меня будет время повидаться с родителями?

— Вылет назначен на половину шестого вечера, — успокоил я ее и обернулся от окна. — А они разве еще не знают о нашем отъезде?

— Не было подходящего случая сообщить, — легкомысленно ответила Лили. — Завтра расскажем. Ты ведь поедешь со мной?

— Если это необходимо…

— Лео, не волнуйся! Папа с мамой от тебя без ума. Они не запрут меня дома!

— Очень на это надеюсь, — усмехнулся я.

— Хотя… — вздохнула Лилиана. — Ты точно не хочешь задержаться в Новом Вавилоне?

Я не хотел. В столице было проще простого случайно повстречаться с кем-нибудь из старых знакомых, а мне вовсе не хотелось вновь попасть в поле зрения Третьего департамента или хуже того — людей из окружения ее величества. И потому ответил я одним коротким безапелляционным:

— Нет!

Лилиана прекрасно расслышала проскользнувшую в моем голосе нотку раздражения и вскинула голову.

— Лео, тебя что-то беспокоит?

Я вздохнул. Давным-давно стоило посвятить Лили в некоторые тайны своего прошлого, но на это попросту не хватало духу. Я боялся. Боялся напугать, боялся оттолкнуть. И потому молчал.

Не стал я раскрывать истинных причин своего беспокойства и сейчас. Отвернулся к окну и посмотрел на серый город, затем с тяжелым вздохом произнес:

— В газетах пишут, ее величество преставится со дня на день. У ее высочества здоровье тоже не самое крепкое. Рабочие устраивают стачки. Социалисты требуют роспуска императорского совета и учреждения выборного сената. Анархисты швырнули бомбу в министра юстиции, тот лишь чудом избежал смерти. Стреляли в судью Высокого императорского суда. Закидали бутылками с керосином призывной пункт. И так — каждый день. Я хочу оказаться как можно дальше отсюда, когда все полетит в тартарары.

— Как скажешь, дорогой. Как скажешь.

Я наклонился поцеловать Лилиану и предупредил:

— Вернусь часа через два.

— Я буду ждать, — вздохнула она, раскрыла журнал и вдруг поинтересовалась: — Помнишь, как мы останавливались здесь первый раз, в июне?

— Да. А что?

— Я тогда лежала в кровати и все ждала, что ты постучишься ко мне. Но так и не дождалась стука в дверь и уснула.

— Могу постучаться прямо сейчас, — с улыбкой предложил я.

— Нет! — не согласилась Лили. — Иди по своим делам. А я буду томиться в ожидании стука. Ты ведь постучишь?

— Всенепременно постучу, — пообещал я, еще раз поцеловал подругу и ушел в собственный номер, смежный с апартаментами Лилианы.

Надолго там не задержался. Только поменял сорочку на свежую, повязал шейный платок и надел пиджак. Ни зонт, ни плащ брать не стал — на улице было хоть и пасмурно, но сухо. Сезон осенних дождей еще не наступил.

Выдвинув верхний ящик секретера, я вынул из него паспорт, бумажник и «Цербер», рассовал их по карманам и направился на выход.

— Лео! — окликнула меня Лилиана.

— Да? — заглянул я в дверь смежного номера.

— Возвращайся скорее. И не забудь — мы приглашены вечером к Альберту и Елизавете-Марии!

— Не беспокойся, задерживаться не планирую, — спокойно уверил я Лилиану, хотя приглашение на ужин совсем вылетело у меня из головы.

После триумфального выступления в Монтекалиде, завершившегося обмороками и массовыми галлюцинациями, Альберт Брандт приобрел скандальную известность настоящего кудесника слова и стал желанным гостем на столичных светских раутах. Вместо возвращения в Новый Свет он снял дом где-то неподалеку от академии и готовился поставить в Императорском театре собственную пьесу.

Проигнорировать приглашение поэта было бы с моей стороны по меньшей мере невежливо — кто знает, когда доведется вернуться в Новый Вавилон? — и оставалось лишь уповать на то, что в гости к Альберту не соберется вся столичная богема.