— Не для меня.

— Я понимаю твое раздражение, но ты взрослый человек и можешь взглянуть на все это холодным взглядом. Без эмоций…

— Черт побери. Зря я пришел. Говори, в чем дело, и давай закончим этот цирк.

— Я удивлен, что ты не можешь понять…

— Ой, хватит нести чушь. Я не понимаю, потому что я не ты и у меня в голове не укладывается, как можно было так обращаться с собственным сыном. К делу!

— Ну, хорошо, хорошо. Когда было принято решение о сносе старой больницы, я уже был директором Института и принимал участие в отборе заявленных на тендер проектов, сборе необходимой документации, а также в организации переезда пациентов в другое здание. Год заняла подготовка, а потом работа закипела. Мы перевели больницу в три здания на окраине города и пригласили строительную бригаду, которая сровняла здание с землей и принялась разбирать завалы. Через месяц подрядчики приостановили все работы и вызвали нас на строительную площадку — меня и двух членов правления. Я неохотно отложил свою текущую работу, ведь в строительстве совершенно не разбираюсь, а в Институте было чем заняться. Однако инженер, руководивший стройкой, заявил, что работы возобновят только после нашего визита. При этом он сообщил только, что нам необходимо что-то увидеть и принять решение. Мы поехали. На месте оказалось, что старой больницы уже нет. Вся территория очищена, кроме угловой части здания, имевшей форму башни. Парень повел нас прямо туда, заставил надеть каски и раздал фонарики. Мы начали спускаться по винтовой лестнице. Я не знал, что там находился спуск, раньше он был замурован. Через пару минут мы добрались до пустой круглой комнаты. Инженер объяснил, что, по его оценкам, эта часть здания находилась ниже фундамента, поэтому они решили к ней присмотреться. Они пробили пол в подвале и обнаружили под ним какое-то большое помещение, похожее на старый каменный бункер глубиной около десяти метров. Мы стояли на его крыше. Я был раздражен и спросил инженера, не наткнулись ли мы на какой-нибудь исторический объект, так как боялся, что это может задержать или даже помешать дальнейшим работам. Инженер подтвердил, но тут же добавил, что имеется проблема посерьезнее. Я смотрел на него как на идиота. Я понятия не имел, что такое вообще может быть. И тогда парень сказал, что мы сами должны это увидеть, и сдвинул тяжелый деревянный настил, закрывавший пробитое в полу отверстие. Я заглянул внутрь и посветил фонариком. Бункер имел цилиндрическую форму. Луч яркого света выхватил из темноты каменные стены и не очень глубокое дно. Там валялись остатки разбитой мебели, какие-то стулья, разбитый шкаф. Я вдруг почувствовал себя странно.

— В каком смысле?

— Знаешь такое ощущение, будто на тебя кто-то смотрит, но ты не видишь этого человека…

— Со мной такое случалось пару раз.

— Вот как я себя почувствовал. Я стал водить фонариком по дну бункера. Я даже не знал, что ищу. И вдруг увидел ее.

— Что? Кого?

— Женщину. Красивую темноволосую женщину в полупрозрачном платье на бретельках, она стояла на дне камеры, задирала голову и смотрела на меня холодным, пронизывающим взглядом. Я светил ей в лицо, а она даже не моргнула. Я не выдержал ее взгляда. Отошел, чтобы другие тоже могли это увидеть. Потом они посмотрели на меня, а я на них. Мы были близки к панике. Такие вещи не случаются. Такого просто не бывает. Я хотел что-нибудь сказать, разрядить обстановку, но не смог. И тут мы услышали ее голос.

— Она что-нибудь сказала?

— Да. Одно слово. И таким характерным тоном, какой бывает, когда ищут ребенка, который обиделся и спрятался от гнева родителей. Надеюсь, я больше никогда его не услышу. Она повторила это слово два раза. Мне никогда в жизни не было так страшно.

— Ты можешь его повторить?

— Да, хотя я бы многое отдал, чтобы забыть. Она сказала: «Атрифа?!», «Атрифа?!». Мы сбежали оттуда в ужасе.

— Ты же не думаешь, что я поверю в это, папа?

— Зачем мне лгать?

— Вероятно, для чего-то нужно. Я не знаю, в чем дело, но подозреваю, ты что-то задумал. Во всяком случае, с меня хватит! Избавь меня от своих проблем. Мне не хочется выслушивать историю спасения этой женщины.

— Ее никто не спасал.

— Как это?! Ведь она, видимо, попала туда случайно. Наверное, из любопытства проникла на стройплощадку, а потом спустилась по лестнице в подвал, не заметила проема и провалилась. Ты же не думаешь, что это призрак?

— Ты ничего не понимаешь, сынок. Когда рабочие проделали отверстие, она уже была там и не выглядела призраком. Этому зданию было более полувека, его возвели в конце сороковых годов на развалинах военного госпиталя, построенного еще в восемнадцатом веке. Неизвестно, насколько старый этот бункер, но можно предположить, что он был замурован не позднее, чем была построена предыдущая больница. Ты понимаешь, что я говорю? Больше пятидесяти лет взаперти, в темноте, без воды и еды, а она жива. При виде ее мы чуть не обосрались от страха!

— Не может быть.

— Хотел бы я иметь твою уверенность, но я знаю, что видел.

— И что вы сделали?

— Рабочие замуровали яму и залили подвал бетоном. Однако у меня нет никаких сомнений в том, что она все еще там и, если захочет уйти, ей ничто не помешает.

— Может, там есть подземные ходы? Склады? Источник воды?

— Нет. Территорию обследовали геологическим зондом. Тебе нужно еще кое-что знать. Все, кто видел эту женщину, умерли. Кроме меня. Но это ненадолго. Иногда по ночам я чувствую затхлый запах мокрых тряпок. Я сплю при включенном свете, но это не помогает. Я переписал на тебя все, что у меня есть.

— Прекрати, папа! Ты впал в паранойю. Может, тебе стоит побеседовать со своими коллегами?

— Это не поможет. Я знаю, что произойдет. Я знаю, что меня ждет. Я испытываю все то же, что и те, кто был там со мной. Я умру, сынок, и это ничего не изменит. Я умру в мучениях. Уже скоро. Совсем скоро. Мне просто нужно, чтобы кто-то выслушал меня. И я хотел увидеть тебя еще раз.

— Это безумие, папа.

— Наоборот, это решение. С тех пор, как я ее увидел, я не могу жить и работать, все кажется пустым, банальным, бессмысленным. Я потерял веру. Я не могу восстановить свой карточный домик. Иди, сынок.

— Но…

— Иди!

* * *

Он выгнал меня из квартиры. Я долго бродил по городу. Не смог себя заставить вернуться домой и отправился в бар. Я пил пиво, кружку за кружкой, но не мог напиться. Я задыхался от страха. Неужели он действительно хотел выговориться или ему было важно что-то другое?

Когда-нибудь я тоже почувствую затхлый запах мокрых тряпок?

Герс

Он тикал, стучал, подпрыгивал, вращался, двигался возвратно-поступательно, качался размеренно, а потом скручивался и раскручивался — его сознание было сложным часовым механизмом, который не имел границ. Непрекращающееся движение зубчатых колес, толкателей, пружин, захватов, цепей и передач складывалось в непрерывный ход мыслей, а разум состоял из множества мелких перемещений, несметного количества крохотных идей. И одновременно он был резонансом, возникающим на стыке параллельных потоков сознания и сенсорных импульсов.

Он знал, что где-то совсем рядом присутствует множество иных разумов, и понимал, что в какой-то степени существует независимо от них, но в то же время они его база, а значит, он сам представляет собой их расширение, надстройку, следствие, еще одно звено механизма, поддерживающего циркуляцию волн осознанного существования. Повсюду, как снизу, так и сверху, вплоть до предела возможностей восприятия, он наблюдал движущуюся механику сознания. Она окружала и наполняла его, потому что была одновременно и реальностью, воспринимаемой им, и сознанием, с помощью которого он эту реальность воспринимал. Что-то, однако, не соответствовало этому представлению и мешало плавному круговороту сознания. И потому сознание пыталось изменить действие механизмов таким образом, чтобы обойти эту чужеродность и свести на нет ее существование. Системы защиты — предохранительные клапаны и клапаны понижения давления — не могли справиться с нею. Эта сущность, несомненно, была здесь лишней. Эта чуждая эманация никак не хотела встроиться в окружавшую ее механику мышления, но и не позволяла себя отрицать или игнорировать. При этом она опасно замедляла работу механизмов и фокусировала на себе внимание. Она имела четкий контур. Ее форма обладала четырьмя конечностями и круглым наростом, на котором симметрично были расположены отверстия и выступы, — в ней было нечто поразительно знакомое.

Он сильно сопротивлялся, но всё же не мог больше не обращать внимания на это чуждое проникновение. Чувствовал, как замедляются шестерни и резко возрастает сопротивление в шарнирах вращающихся валов. Ощущал, как его сознание сгущается и неминуемо сосредотачивается вокруг присутствия этой странной сущности. Он не хотел этого, но не мог противостоять той сдерживающей, притягательной силе, которая захватывала его, винтик за винтиком.

— Друсс, — сообщила ему сущность наэлектризованным тоном. — Сосредоточься!

Слова-импульсы наполнили его разум вибрацией, объединяющей в единое целое, и изменили конфигурацию сознания, которое благодаря этому восстановило функционал разума Друсса и вспомнило, кем было в другом мире.