Павел Николаев
Есенин в быту
Москва — Петроград
В мясной лавке. Находясь осенью 1924 года в Тифлисе, Сергей Александрович жил в доме писателя Н. К. Вержбицкого на Коджорской улице. Творческая деятельность быстро сблизила их, и поэт кое-что поведал Николаю Константиновичу о себе:
— Я приехал в Москву из деревни в начале 1912 года, и, собственно говоря, вовсе не для того, чтобы начать литературную карьеру. Дело обстояло гораздо проще — предложили работать подручным приказчика в мясной лавке у родственника…
Из этого фрагмента воспоминаний можно заключить, что именно в начале 1912 года состоялось знакомство гения русской поэзии со старой столицей. Но это не совсем так. Впервые Есенин побывал в Москве в июне предшествующего года. Тогда в городе, который он называл «ситцевым», Сергей находился неделю и жил у отца.
Александр Никитич Есенин проживал в доме № 24 (строение II, квартира 6) по Большому Строченовскому переулку [Баранов В. Московские адреса Сергея Есенина, 1912–1916 гг. // О Русь, взмахни крылами. Есенинский сборник. Вып. 1. М., 1994. С. 137–138.]. В состав владения, которое значилось под номером 24, входило четыре дома. Строение II находилось во дворе. Это был двухэтажный дом из четырёх квартир. Владение, то есть дома и территория, на которой они стояли, принадлежало купцу Н. В. Крылову.
Главным во владении было строение I — двухэтажный деревянный дом, стоявший прямо по переулку. На его первом этаже располагались харчевня А. Ф. Крыловой, овощная и мясная лавки домовладельца и помещение служащих харчевни. На втором этаже находились три жилых квартиры.
Отец Есенина считался старшим приказчиком в мясной лавке, в которой работал со дня рождения сына. То есть, числясь крестьянином, в действительности он таковым не был. Не был им и дед Сергея (по матери) Фёдор Андреевич Титов, который говорил о себе:
— Жил светло. Без тысячи домой [«Домой» — в родовое гнездо Есениных село Константиново.] не ездил. Сорок годов в Питере хозяйствовал. Как министра тут меня встречали. Известно, в деревне кто богат — тому и почёт. Нужды не имел…
До преклонных лет ни дед, ни отец Сергея в Константинове практически не жили, но родной дом любили и не забывали его. В любви к своему краю вырос и будущий поэт.
— Я — рязанец, — с гордостью говорил он. — Первые мои книги стихов должны были больше говорить моим землякам, чем остальным читателям. Я крестьянин Рязанской губернии, Рязанского же уезда.
И вот этот «крестьянин» впервые попал в большой город. Чем же он запечатлелся в его памяти? Книжными магазинами и лавками. 7 июля, уже из Константинова, Сергей писал приятелю Грише Панфилову: «Я был в Москве одну неделю, потом уехал. Мне в Москве хотелось побыть больше, да домашние обстоятельства не позволили. Купил себе книг штук 25. Десять книг отдал Митьке, пять Клавдию. Я очень рад, что он взял. Остальные взяли гимназистки у нас здесь в селе. И у меня нет ничего» (6, 8–9) [Есенин С. А. Полное собрание сочинений: в 7 т. Т. 6: Письма / сост. и общ. ред. С. И. Субботина. М.: Наука: Голос, 1999. (Далее цитирование по данному изданию с указанием номера тома и страницы.)].
В семнадцать лет Есенин был хорошо начитан, имел своё мнение о классиках русской литературы. В другом послании приятелю он сообщал: «Разумеется, я имею симпатию к таковым людям, как Белинский, Надсон, Гаршин и Златовратский (и др.), но как Пушкин, Лермонтов, Кольцов, Некрасов — я не признаю. Тебе, конечно, известны цинизм А. Пушкина, грубость и невежество Лермонтова, ложь и хитрость А. Кольцова, лицемерие, азарт, карты и притеснение дворовых Н. Некрасовым, Гоголь — это настоящий апостол невежества, как и назвал его Белинский в своём знаменитом письме. Когда-то ты мне писал о Бодлере и Кропоткине, этих подлецах, о которых мы с тобой поговорим после».
В мае 1912 года Есенин окончил Спас-Клепиковскую Второклассную учительскую школу и в конце июля был снова в Москве. Поселился, как и в прежний свой приезд, у отца. Но уже 18 августа, получив прописку, перебрался в квартиру № 11, находившуюся в IV-м строении дома № 24 по Б. Строченовскому переулку. Общая площадь квартиры составляла 28 квадратных метров. Она состояла из передней, кухни и трёх комнатушек в одно окно. Соседями Сергея были семьи каменщика и рабочих фабрики Ганзина. Строение IV находилось в глубине двора. Это был деревянный двухэтажный флигель на каменном подвале. Квартира № 11 находилась на первом этаже.
Александр Никитич пристроил сына в контору мясной лавки Н. В. Крылова. «Но такая работа, — рассказывал позднее Есенин, — мне очень не понравилась, самый запах сырого мяса был противен».
Окружение ни в конторе, ни по месту жительства ничего не могло дать юноше с высокими потребностями и тонкой, легко ранимой психикой. Свою неудовлетворённость бытием Сергей изливал в письмах единственному другу:
«Дорогой Гриша! Ты тоже страдаешь духом, не к кому тебе приютиться и не с кем разделить наплывшие чувства души; глядишь на жизнь и думаешь: живёшь или нет? Уж очень она протекает однообразно. Ну ты подумай, как я живу, я сам себя даже не чувствую. „Живу ли я, или жил ли я?“ — такие задаю себе вопросы, после недолгого пробуждения.
С. Есенин, 1912 г.
Я сам не могу придумать, почему сложилась такая жизнь, именно такая, чтобы жить и не чувствовать себя, то есть своей души и силы, как животное. Я употреблю все меры, чтобы проснуться. Так жить — спать и после сна на мгновение сознаваться, слишком скверно. Я тоже не читаю, не пишу пока, но думаю».
Кроме Гриши Панфилова Сергей вёл в это время довольно оживлённую переписку с Марией Бальзамовой, с которой познакомился 8 июля. В тот день жители Константинова широко отмечали престольный праздник иконы Казанской Божией матери. Мария сразу предложила юному поэту свою дружбу. Есенину она тоже приглянулась («Эта девушка — тургеневская Лиза из „Дворянского гнезда“», — говорил он). Внезапно родившаяся симпатия двух сердец многим не понравилась и вызвала насмешки и колкости. Тут впервые проявились чрезвычайное самолюбие и душевная ранимость потенциального гения.
«Надо мной смеялись, — негодовал он. — Я выпил, хотя не очень много, эссенции. У меня схватило дух и почему-то пошла пена. Я был в сознании, но передо мной немного всё застилалось какою-то мутною дымкой. Потом, я сам не знаю почему, вдруг начал пить молоко, и всё прошло, хотя не без боли. Во рту у меня обожгло сильно, кожа отстала, но потом опять всё прошло, и никто ничего-ничего не узнал».
Это была первая попытка самоубийства, мысль о котором (явно или в скрытой форме) сопровождала Есенина всю жизнь. Он говорил по этому поводу В. Ф. Наседкину:
— Поэту необходимо чаще думать о смерти, только памятуя о ней, поэт может особенно остро чувствовать жизнь.
Симптоматично примечание, сделанное Василием Фёдоровичем к этому высказыванию: «Разговор о том же через некоторое время повторился».
Лирика молодого поэта была насыщена погребальными звуками (1911/12):
Догадался и понял я жизни обман
Не ропщу на свою незавидную долю.
Не страдает душа от тоски и от ран,
Не поможет никто ни страданьям, ни горю.
(«Моя жизнь»)
Пролетели и радости милые,
Что испытывал в жизни тогда.
На душе уже чувства остылые.
Что прошло — не вернуть никогда.
(«Что прошло…»)
Покойся с миром, друг наш милый,
И ожидай ты нас к себе.
Мы перетерпим горе с силой,
Быть может, скоро и придём к тебе.
(«К покойнику»)
Но ведь я же на родине милой,
А в слезах истомил свою грудь.
Эх… лишь, видно, в холодной могиле
Я забыться могу и заснуть.
(«Слёзы»)
Нет, уже лучше тогда поскорей
Пусть я уйду до могилы,
Только там я могу, и лишь в ней,
Залечить все разбитые силы.
(«Пребывание в школе»)
Литературные знакомства. В мясной лавке Крылова молодой поэт не задержался: с сентября он уже работал в конторе книгоиздательства «Культура». Оно находилось на Малой Дмитровке, 1, на углу с Большим Путниковским переулком. Почти напротив него до сего дня красуется многошатровая церковь Рождества Богородицы «что в Путинках» — замечательный памятник архитектуры первой половины XVII столетия.
Где-то к концу года Есенин познакомился в одной из чайных Замоскворечья с поэтом С. Н. Кошкаровым (Заревым). Сергей Николаевич возглавлял в то время Суриковский литературно-музыкальный кружок и был автором десяти стихотворных сборников. Жил он на Новой Божедомской (теперь улица Достоевского), дом 11, строение 6. Одно время у него обитал и Есенин, которого председатель опекал и поддерживал.
В 1912 году Суриковский кружок представлял собой солидную организацию пролетарско-крестьянских писателей. Деятельность кружка была направлена не только на выявление литераторов-самородков, но и на политическую работу.
«Лето после Ленских расстрелов, — писал Г. Д. Деев-Хомяковский, один из руководителей кружка, — было самое живое и бурное. Наша группа конспиративно собиралась в Кунцеве, в парке бывшего Солдатёнкова, близ села Крылатского, под заветным вековым дубом. Там, под видом экскурсий литераторов, мы впервые и ввели Есенина в круг общественной и политической жизни».
Там молодой поэт впервые стал публично выступать со своим творчеством. Талант его был замечен всеми собравшимися.
Суриковский кружок не имел своего помещения, поэтому его заседания проходили где придётся. Об одном из них рассказывал поэт В. Горшков:
