Глава 7

Снимать меня будут на мощностях телеканала DFF. Покажут сначала там же, по первому каналу, в спецвыпуске международного тележурнала «Объектив», потом — по одному из каналов ФРГ, там у них целое объединение под названием ARD. Отмахнувшись от сующего мне листочки с вопросами с просьбой ознакомиться заранее немца, попросил его проводить меня сразу в гримерку. Штукатурили не меньше, чем в СССР. Софиты, надо полагать, тоже не сильно отличаться будут. Соцблок, мать его. Впрочем, совсем не уверен, что у капиталистов в эти времена с прожекторами дела обстоят лучше.

— Гутен таг, — постучав и получив разрешение войти, поздоровался с нашей тройкой+гримерша упитанный бюргер в стильных очках и дорогом для соцблока костюме.

Пожали руки, познакомились — Гюнтер Земьяк, мой интервьюер и местный телеведущий. Гримерша к этому моменту уже закончила, я взял Вилку за руку — немножко потряхивает, как не бодрись — и мы пошли в студию. Сильно уменьшает давление тот факт, что я в любой момент могу прервать запись для отдыха, а на монтаже у меня полный контроль конечного варианта. Был бы эфир прямой и «вражеский» — меня бы «рекомендации» заставил зубрить лично дед. Впрочем, на пресс-конференции, которая у нас совместная с Boney M такой халявы уже не будет.

Гюнтер сел за стол, камеры затарахтели, он толкнул вводную речугу и пригласил в студию меня. Вошел с улыбкой, помахал руками в камеры, пожал руку поднявшемуся мне навстречу ведущему и уселся на место гостя.

— От лица ГДР приветствую вас на нашей земле, хер Ткачев, — начал он.

— Огромное спасибо! — с широкой улыбкой поблагодарил я. — Если можно, хер Земьяк, прошу вас обращаться ко мне по имени. Вы гораздо старше, и мне немного неловко, — виновато развел руками.

— Хорошо, Сергей, — согласился он на оптимизацию. — Как тебе Германия?

Как колония, которая почему-то богаче метрополии!

— Это моя первая поездка за пределы Советского Союза, поэтому мне особо не с чем сравнивать, но мне у вас в гостях понравилось — увидел много интересного, например… — перечислил основные пункты экскурсионной программы. — Познакомился с замечательными людьми, подтянул знание языка, набрался впечатлений и написал несколько германоязычных песен. По возвращении начнем работу над коллективом, который будет их исполнять. Очень надеюсь, что немецкому народу они понравятся.

Гюнтер запросил подробностей, и я кратко обрисовал, о чем будет пластинка. О мире, добре, солнце и любви — все как мы любим!

Далее ведущий попросил рассказать о себе, и я выдал уже затертую до дыр легенду об «освободившемся в голове месте».

— У некоторых зрителей могут возникнуть сомнения в том, что все свои книги и песни ты пишешь сам, — заметил Гюнтер.

— Что ж, их сомнения вполне понятны — будь я одним из зрителей, я бы тоже сомневался, — с улыбкой покивал я, забрался во внутренний карман и достал оттуда бумажку с печатями. — Это — официальная справка от нашей Академии Наук, в одной из лабораторий которой я безвылазно просидел трое суток, занимаясь творчеством все время, когда не спал. Разумеется, мы пригласили и международных наблюдателей — в том числе из капиталистических стран. Их подписи здесь тоже есть. Данный документ я считаю достаточным для подтверждения своих навыков, — показав бумагу Гюнтеру и камерам, убрал обратно

Реально в лаборатории жил, за машинкой сидел по двенадцать часов в сутки.

Дальше поговорили о книжках, не забыв повертеть немецкоязычные издания в кадре. Реклама, так сказать. Тут тоже все отрепетировано — эту книжку написал там-то и там-то, вдохновлялся тем-то и тем-то.

Закончив со мной, перешли к вопросам социально-политическим, и я, на всякий случай уточнив, что в Германии представляю только самого себя, никаким официальным лицом не являюсь, и буду озвучивать исключительно свои мысли в рамках дарованной мне Конституцией свободы слова следующие сорок минут лил «базу». Напоследок поговорили о Вьетнаме.

— Нежелание мистера Никсона прекратить совершенно бессмысленное кровопролитие, на мой взгляд, обусловлено двумя вещами. Первая — перекачка денег налогоплательщиков в карманы оружейного лобби, чьи интересы он и обслуживает. Вторая — так называемая «потеря лица». Западные элиты в моих глазах ничем не отличаются от бандитов и привыкли решать все вопросы с позиции силы, совершенно бездарно проецируя свои комплексы на остальной мир. В обратную сторону работает точно так же — если противник силен, западные элиты через «не хочу» будут пытаться вести диалог относительно цивилизованно. Нет — разговаривать даже не будут пытаться. Более того — в американском менталитете четко прослеживается антитеза «Winner» — «Loser». Это — прямое следствие жизни в цитадели капитализма. Если ты «лузер», то есть — проигравший, значит о тебя можно вытирать ноги, а твое мнение не учитывается. Все пространные речи мистера Никсона о том, что проигрыш в этой войне обернется для США катастрофой и потерей доверия союзников — не более чем жалкие оправдания и обман электората. Просто он очень, очень боится стать «лузером», и, чтобы этого не случилось, готов бросать в топку сотни миллионов денег налогоплательщиков, которые могли бы быть использованы для улучшения уровня жизни тех самых налогоплательщиков, а самое ужасное — тысячи чужих жизней.

— Очень грубо, — оценил Гюнтер.

— Мистер Никсон пришел к власти продавая себя электорату в качестве миротворца, при помощи обещаний прекратить кровопролитие, но предал доверившихся ему людей, — развел я руками. — И ничего хорошего о нем я сказать не могу, — широко улыбнулся. — Но прокатившаяся по Америке в октябре волна протестов против войны вселяет в мое сердце надежду на то, что когда-нибудь кровавый молох оружейного лобби лишится главной опоры — заблуждающихся людей. В Америке выросло настоящее поколение мира и любви! — улыбка стала еще шире. — Их пытаются выставить маргиналами — западные элиты хорошо умеют манипулировать общественным мнением — но я надеюсь, что среди ненавидящей войну молодежи найдется достаточно способных людей, которые рано или поздно взберутся достаточно высоко, чтобы раз и навсегда прекратить главный бизнес оружейных лоббистов — смерть. Очень жаль, что пока он идет слишком хорошо, — улыбка испарилась.

Ну что, здесь все — даже монтировать ничего не надо, справился идеально — можно идти на прессуху, сидеть на концерте и со спокойной душой ехать туда, где хорошо, спокойно и привычно — на Родину.

* * *

Стоя в коридоре вагона с улыбкой смотрел на проносящееся за окном заснеженное (успел выпасть, пока нас не было) Подмосковье, ощущая на душе покой (это уже давненько, с тех пор как границу СССР пересекли), а под ногами — Родину. Вот последнее чувство мне с каждым проведенным здесь днем нравится все больше и больше. Но есть и проблема, которую успели обсудить с Виталиной еще в ночь несколько ускоренного отбытия из Берлина — не захотел я в нашем посольстве ночевать, меня там теперь куча народа ненавидит. Не рыпнулись бы, само собой, но береженого бог бережет.

— Ты молодец, Сережа, план на поездку выполнил и перевыполнил, — похвалила меня девушка, когда поезд начал набирать ход.

— И это — огромная проблема, потому что прецедент, — вздохнул я. — Ткачёва «за бугор» слать можно, и он там как минимум не опозорится, а как максимум — поможет поймать военного преступника, а значит следующие «загранки» — всего лишь вопрос времени. А я не хочу. А надо. Лучше бы я публично обоссал Бранденбургские ворота!

— Жалей теперь до конца жизни! — рассмеялась Виталина.

— С другой стороны, из-за посольства мне по возвращении неминуемо придется идти на непростой разговор с товарищем Громыко, — продолжил я. — Как минимум — объясняться, как максимум — огребать по ушам.

С третьей стороны — пофигу, так-то чего за бугор не ездить, когда все спецслужбы на мою безопасность пашут?

Прибыли на Белорусский вокзал, покинули поезд, и я натурально офигел — площадь перед ним была забита народом. И каким народом — моей будущей опорой в виде школьников и студенчества. Мордахи красные — холодно же уже, а ждут они, походу, долго.

— Во вчерашнем «Времени» сказали во сколько ты приедешь, — пояснил встретивший нас на вокзале дядя Петя.

— Класс! — с совершенно искренней улыбкой одобрил я, и мы вышли к народу.

Как много шума! Но этот шум мне по душе — рады меня ребята видеть!

Забрался на ожидающую нас «Таблетку», милицейский капитан вручил мне мегафон.

— Здравствуйте, товарищи!

Переждал почти физически плотную волну ответных приветствий.

— Писатель и композитор Ткачев вернулся домой и готов работать дальше! — отчитался я.

Аплодисменты, свист.

— Вернулся не с пустыми руками, а со свежими анекдотами!

Народ оживился и затих.

Толкнув пяток на тему «русского, американца и немца», феерично закончил:

— А вы знали, что европейские страны и США готовят законопроект по отзыву своих граждан из Советских анекдотов?

Предупредив спутников, под греющий душу гогот толпы отдал мегафон капитану, спустился с машины и пошел в народ — жать руки, расписываться и немножко качаться на руках. Ну а как тут уйдешь?