— Время еще есть…
— Теперь и мне не по себе, — поежилась весь вчерашний день стебавшая меня за мнительность Виталина.
Подняв трубку «внутреннего» телефона, выдал дежурному КГБшнику приказ утроить бдительность и сформировать отряды дружинников для вечернего и ночного наблюдения за порядком. Оплачиваемого наблюдения, само собой.
— Представляю, что они о тебе подумают, — хрюкнула Вилка.
— Подумают, что учения? — неуверенно предположил я.
— Подумают, что чары Матильды Степановны так сильны, что даже на Ткачёва работают, — беспощадно ответила она.
— Набиваем старушке авторитет, — пришлось посмотреть правде в глаза. — Вернее — сама себе набивает при нашем попустительстве. Но проблема в том, что у нас выбора нет — лучше перебдеть, получив снисходительные смешки податного населения, чем проигнорировать сигнал, выхватить проблем — пусть даже из простого материалистического совпадения! — и получить обиду того самого населения типа: «Приехали городские, Степановна им по*уй, и в итоге случилось вот такое нехорошее». Деревня! — развел руками.
Сходили к участковому — он как раз недоуменно смотрел на телефон, силясь осознать для чего нужно утраивать бдительность. Объяснил. Филипп Валентинович покраснел, покусал губы, успешно подавил желание заржать и козырнул:
— Надо утроить — утроим!
Хер с тобой, потешайся. Теперь придется идти к парторгу и папе Толе — все равно узнают.
По пути продолжил оправдываться перед Виталиной:
— Если во времена развитого феодализма условный барон услышал бы зловещие предсказания от придворного блаженного, его бы просто не поняли, не прими он меры. В деревне все знают всё, — выдал известную аксиому. — Ну не могу я от долбаной гадалки отмахнуться! Со временем снисходительные смешки все равно трансформируются в плюсик к моей репутации — не забил ведь, не побоялся мракобесом в глазах народа прослыть, значит заботится о податном населении.
— Еще и снег пошел, — накинула беспокойства Виталина, указав на окно, где на внутренний двор ДК (фонтан весной сделаем) начали падать снежинки.
— Быть беде! — скорбно вздохнул я и постучал в дверь кабинета
Получив разрешение, вошли, поздоровались, отказались от чая, я уселся напротив и мощно начал:
— Грядёт!
— Допустим, — посерьезнев, Антон Сергеевич подался вперед, сложив руки на столе.
Объяснил.
— Сергей, мы ведь материалисты, — расслабившись, укоризненно вздохнул он.
В ответ пересказал ему слова Никодима Феликсовича и отрепетированные при помощи Вилки оправдания, заменив в последних феодальный пример на важность обеспечения государством монополии на насилие. Конспектирует — вот он, подхалимаж!
— Что ж, — он задумчиво постучал ручкой по столу. — Приняв во внимание все аргументы, я считаю твое беспокойство вполне обоснованным и посодействую обеспечению безопасности наших уважаемых тружеников.
— Спасибо, Антон Сергеевич, — поблагодарил я, и мы покинули кабинет, направившись к папе Толе. — Замечала, что «с точки зрения материализма» можно подать совершенно любую фигню так, как тебе это выгодно? И заметь — никакого вранья!
— Приспособленец, — заклеймила меня Виталина.
Зашли к председателю — здесь на чай можно и остаться.
— И почему я все узнаю последним? — вздохнул Судоплатов-младший, выслушав рассказ.
— Зато весь репутационный удар приходится на меня — все знают, что ты очень занят и вообще кандидат наук. Словом — витаешь в высоконаучных эмпириях, снисходя до простых смертных только чтобы выписать премию, — утешил его я.
В дверь постучали, папа Толя велел заходить, и к нам присоединился участковый, смущенно покосившийся на меня.
Жаловаться на е*анувшегося пасынка пришел!
— Заходи, Филипп, без тебя все равно никак, — сгладил неловкость председатель. — Что будем делать?
— Утроим бдительность! — браво пообещал участковый.
Одобрительно покивав, отчим спросил меня:
— Помощь нужна?
— Никак нет, мы с Филиппом Валентиновичем справимся.
— Бдите! — выдал он ценный начальственный указ и потянулся к телефону. — Мне еще фуры согласовывать.
Тюльпаны по близлежащим городам развозить, цветов у нас нынче очень много — я же люблю масштабировать.
Покинули кабинет, старающийся не отводить глаза участковый пообещал одеться и прямо сейчас отправиться проверять все подряд, я пожелал ему удачи, и мы с Виталиной отправились одеваться — тоже на проверку, нервы успокоить.
Висящие на стене кабинета часы раздражающе-неторопливо отщелкивали секунды, аккомпанируя завываниям метели за окном. Отвратительная погода — в такую неминуемо что-нибудь да случится. А ведь уже почти полночь, и меня мучает совесть — выгнал кучу народа в дозор в вот такую погоду.
— Больше всего я опасаюсь серийных убийц, — поделился я с Виталиной переживаниями. — Их наличие в СССР старательно скрывается, потому что маньяки — следствие капиталистического образа жизни, сопровождаемого вечным стрессом от угрозы потерять всё. Увы, так это не работает — маньяки у нас есть, как и везде в мире.
— Ты же все личные дела видел — обычные люди, дурачок всего один на весь совхоз, да и тот безобидный — бегает, автомобиль изображает, — успокоила меня девушка.
— Антоха, — кивнул я. — Антоха у нас двадцатипятилетний ребенок и угрозы не представляет.
В деревне всегда как минимум один дурачок есть — почти традиция.
— Опасность вторая — пожар, — продолжил я. — Но зимой сгорит один-два объекта, а дальше пламя загнется. Неприятно, но не критично, а пять наших пожарных машин с экипажами приведены в полную готовность.
Раздался стук в дверь, я разрешил войти, и к нам присоединился папа Толя, который заметил:
— Тихо всё.
— Пока тихо, — покивал я. — Но до утра все равно тут посижу, на всякий случай, — кивнул на телефоны — «внешний» и «внутренний».
— А я спать пойду, — сняв очки, Судоплатов-младший устало потер красные глаза.
— Спокойной ночи, пап Толь! — с улыбкой попрощался с ним я.
Вилка налила нам растворимого кофе, и в дверь постучали снова.
— Здравствуйте, — поздоровался я с усыпанным снегом участковым.
— Всех проверил, все спокойно, — отчитался он и поблагодарил Виталину за чашку напитка.
Сняв бушлат и шапку, он сел напротив, и тут зазвенел «внутренний» телефон.
— Ткачёв!
— Участок 753, медведь-шатун, — проинформировал меня дядя Вадим. — Пришлось застрелить.
— До утра додежуриваем и будем жить по-старому, — облегченно вздохнул я.
«Разрядилась» беда!
Ехать в промозглую ночь смотреть застреленного медведя не хотелось, поэтому достал карты, и мы скоротали часик игрой в «дурака».
Когда стрелки часов достигли единицы, телефон зазвонил снова.
— Участок 245, два нарушителя, попытка воровства. Илья Петрович дуплет разрядил, сейчас в медпункт доставят, — не без веселья уведомил дежурный.
— Спасибо, — поблагодарил я и объяснил товарищам. — В теплицу залезть пытались, тюльпанов набрать — сторож отработал как надо, дуплетом. В медпункт привезут сейчас.
— Это по моей части, — не без грусти покосившись на карты, поднялся на ноги Филипп Валентинович.
Пожелали ему удачи в оформлении задержанных, участковый покинул кабинет, я запер дверь, и мы с Виталиной полчасика повалялись на диване. Когда девушка приводила себя в пристойный вид — мне это сделать гораздо легче из-за половых отличий — телефон зазвонил в третий раз.
— Участок 872, драка, участников растащили и передали женам, — проинформировал дядя Вадим.
— Нормально, — одобрил я и спросил Виталину. — Одна большая опасность в виде медведя-шатуна, стандартное мелкое воровство и стандартная же драка — тянет ли это на «большую беду»?
Ответом мне стал приглушенный стенами и дверью женский визг с первого этажа. Чертыхаясь и на ходу застегивая пуговицы блузки, Виталина ломанулась на помощь, я — следом. Скатившись по лестнице, кинулись к гардеробу — компанию нам составили присоединившиеся по пути дядя Саша и дядя Дима, обеспечивающие покой нашему «штабу». В гардеробе все дружно облегченно выдохнули — забившаяся в угол и продолжающая визжать гардеробщица тетя Соня указывала дрожащей рукой на скалящуюся на нее, стоящую на задних лапах крысу.
Оставив даму и грызуна на попечение КГБшников, отправились обратно.
— Надо будет пару котиков завести, — предложил я. — Грызунов ловить — трави-не трави, а все равно пролазить будут. А тетя Соня слабонервная, я думал колхозницы покрепче.
— Уверена, еще немного и она бы эту крысу голыми руками придушила, — предположила Вилка.
— Так и есть — просто поддалась иррациональному страху. У нее шрамы на руке есть старые — рассказывала, что маленькую крыса укусила как раз. С тех пор побаивается. Выдадим ей служебную мышеловку, пусть защищается.
В кабинет вошли под телефонную трель — звонил «внешний».
— Ткачёв!
— Что там у вас творится? — раздраженно спросил голос деда Паши.
— Совхозная жизнь идет своим чередом, — вполне честно ответил я. — Ничего такого, что заслуживает внимания целого генерала.
— Всех на уши опять поставил! — рявкнул Судоплатов и повесил трубку.
— Сюрреализм, — поведал я Виталине. — У непоседливого подростка на душе неспокойно, и от этого аж генералу КГБ спать не дают.