«Что-то», ха!

— Проходите! Таким гостям мы всегда рады! — расплылась женщина и по темному коридору провела нас в «закрома», где пояснила: — Это все новое, в зал пока не выставили. Вовремя вы пришли!

«Новое», видимо, следовало понимать как «недавно принесли», потому что «секондовское» происхождение некоторых экземпляров прямо-таки читалось. Не лохмотья, конечно, — их в комиссионки не принимают, а нормальное, аккуратно носимое б/у.

— Нам бы ботиночки, — указала мама на нас с Таней.

— Есть! — обрадовала женщина. — Вот тут! — И она подвела нас к здоровенному ящику с обувью. — Все для школьников.

— Как тебе? — спросила мама, демонстрируя черные тупоносые туфли на шнурках. — Чехословацкие!

— Нормально вроде, — пожал плечами наслаждающийся давным-давно забытыми ощущениями формата «мама ведет тебя на рынок» я.

— Примерь-ка! — отдала команду родительница.

Примерил.

— На полгода должно хватить, — прикинул объем оставшегося свободного пространства.

— Я не то спрашивала! — с улыбкой пожурила меня мама. — Я спрашивала: как тебе?

— Ценник бы узнать сначала! — направил я ее на путь истинный.

— Сорок рублей! — огласила стоимость работница комиссионки.

— Не нравятся! — притворно цокнул я языком. — Вот тут, смотри… — снял ботинок и попытался согнуть его на девяносто градусов.

— Тридцать! — не выдержала такого надругательства продавщица.

— Теперь нравятся! — улыбнулся я маме.

— Берем! — решила та.

Параллельно Тане выбрали черные туфельки той же страны-производителя, но за двадцать пять — из-за маленькой царапинки на носке.

Далее мне подобрали две пары брюк — черные и серые, производства Болгарии. Цена за обе пары — пятьдесят восемь рублей. Потребуется немного их доработать, но маму это не пугает. Тане купили чехословацкую же юбку под школьную форму, две пары колготок, клетчатое пальто…

— Ну-ка иди сюда! — позвала тетя Тоня залипшую в проигрыватели дочь и показала ей фиолетовый комплект нижнего белья.

Быстро отвернувшись, сделал вид, что туплю на пишущую машинку марки «Москва», но успел заметить, как Таня густо залилась краской. Милаха! А бельишко хорошее, симпатичное, я бы через годика два такое с нее снял. Мое внимание к машинке мама сочла толстым намеком, поэтому, пересчитав деньги после покупки дамских босоножек за тридцать пять рублей и осенней куртки мне за двадцать пять — тоже немножко покоцанная, но мама поправит, — решительно кивнула на «Москву»:

— Хорошо работает?

— Да, можете проверить, — предложила продавщица, воткнув в машинку лист бумаги.

«ГОВОРИМ ЛЕНИН — ПОДРАЗУМЕВАЕМ ПАРТИЯ!» — набил я тестовый текст. Мама фыркнула и взяла дело в свои руки, отпечатав все литеры в двух видах — прописной и строчной.

— А почему тут буквы «Ё» нету? — спросил я.

— Потому что с буквой «ё» в три раза дороже, — нейтрально ответила продавщица.

— Каждый русский человек носит букву «ё» в своем сердце, значит, на клавиатуре иметь ее не обязательно! — сразу же заявил я маме.

— Если хочешь «ё», будет тебе «ё»! — щедро предложила она. — Лучше дома сиди, книжки сочиняй, чем не пойми где шляться!

Ох уж эти мамы — не сильно-то я и шляюсь.

— Не, эту покупаем! На курорт возьмем! — приподняв машинку — тяжеловата, но я осилю, — придумал план.

— Возьмем! — решила мама и рассчиталась.

К этому моменту семья соседей потратила все деньги, поэтому мы поблагодарили тетеньку-связную и, довольные, с обновками покинули советский ломбард. Я пер машинку — в деревянном футляре ее вес увеличился килограмм до семи, но нагружать маму прямо совестно. Обошлась, к моему удивлению, всего в полторы сотни рублей — я думал, машинки от косаря и выше стоят.

— Ну все, Сережка, ты теперь прямо настоящий писатель! — умилялась по пути к универмагу — нам нужно в канцтовары — тетя Тоня. — Только ты со сказками не торопись, ты лучше про войну напиши! Вот поговори с дедом Лешей и напиши, тебя сразу и напечатают!

А мысль-то неплохая! Дед Леша про войну рассказывает коротко, неохотно и, как я подозреваю, общеизвестные полуправдивые байки (потому что три четверти их я могу рассказать по памяти и сам), но оно мне и не надо — книг в голове немеряно! Вот в санатории и займусь. Там же найдется ветеран-другой? Зачем такой санаторий, если туда фронтовиков не возят?

— Это ты хорошо придумала! — похвалила соседку мама. — Про войну сколько ни пиши, все равно мало будет. Ты подумай, Сережка, глядишь, и сработает!

— Подумаю! — пообещал я. — Спасибо за дельный совет, теть Тонь!

— Книжка с автографом с тебя! — подмигнула она подбитым, старательно замазанным пудрой глазом.

В канцтоварах набрали копирки, папиросной бумаги и пару запасных лент для «Москвы». Все еще не ощущаю дефицита! Помимо этого, закупили на нас с Таней тетрадок, карандашей и перьевые авторучки (жутко неюзабельное дерьмо, как по мне, но придется привыкать, шариковых пока не завезли).

— Ой, Наташка, удружила так удружила! — благодарила маму соседка по пути домой. — Будет теперь моя куколкой ходить!

— Сама заработала, сама ходить и будет! — подмигнула мама девочке Тане.

Та покраснела и приняла гордый-прегордый вид.

* * *

В Кисловодск самолеты не летают, поэтому прибыли мы в курортный город Минеральные Воды. Добравшись до привокзальной площади, перекусили чебуреком. До места не добрались, но вид уже отличный — кругом покрытые деревьями горы, свежий даже по сравнению с нынешней Москвой воздух и теплое, но нежаркое августовское солнце.

Мимо занятого нами дощатого столика прошла компания смуглых аборигенов — они наградили наряженную в красное клетчатое платье, шейный платочек и шляпку маму коллективным «вах!»’ом. Родительница гордо не обратила внимания, но было видно, что ей приятно.

Подавив откуда-то вылезшую детскую ревность, отвесил маме комплимент:

— Ты у меня очень красивая и молодая!

Мама порозовела:

— Чего это ты?

— И, будучи красивой и молодой, имеешь право на личную жизнь. Если ты кого-нибудь встретишь, я не против ночевать в санатории один какое-то время.

— Этих «встречать», что ли? — фыркнула мама, кивнув на скрывающуюся за углом компашку.

— А если вдруг найдется хороший мужчина, я буду совсем не против, если ты выйдешь за него замуж, в дальнейшем подарив мне братика или сестренку.

— Я запомню! — улыбнулась мама.

А чего это так вымученно? И что это за тоска в глазках?

— Я у тебя — первый и останусь единственным? — прямо в лоб спросил я.

Мама выскочила из-за стола и кинулась меня обнимать:

— Ну и что, что единственный? Единственный — значит неповторимый! Я тебя никогда ни на какого мужика не променяю, Сережка!

Понимаю — все-таки очень рано меня родила. Жалко Наташу.

— Но погулять я все-таки схожу! — шепнула она мне на ухо.

— Обязательно сходи! — выдал ей сыновний наказ.

Доев чебуреки, погрузились в автобус и спустя полтора часа очень приятного вида за окном прибыли на Кисловодский автовокзал. Вечерело, поэтому на улицах прибавилось народу, и летящие в спину маме «вахи» и их разноэтнические аналоги начали поступать бесперебойно.

Путь наш лежит к санаторию имени Г. К. Орджоникидзе — его монументальный комплекс прямо над нами, на горе, и к нему из города ведет огромная лестница в античном стиле. Античности здесь вообще хватает — очень много колонн и мрамора. Красиво — жуть!

— Мне здесь нравится! — признался я маме, глядя на пеструю птаху, усевшуюся на ветку сосны.

— Красиво! — согласилась она.

В приемной произошла ржака — мы приехали по плоскостопию, которого у меня, разумеется, нет. Либо жирный горисполкомовец что-то напутал, либо других путевок не нашлось. Осматривавшая меня врач-ортопед выслушала наши сбивчивые объяснения, понимающе вздохнула — мы тут такие ни фига не первые — и направила нас к другой врачихе, которая выписала мне общеукрепляющую программу: массажи, ванны и вот это вот все.

— Ну и слава богу — а то начали бы лечить здорового ребенка, мало ли до чего долечили бы! — нашла плюс в ситуации мама, и я с ней был полностью согласен.

Палата у нас козырная, на двоих. В ней есть две односпальные металлические кровати, шкаф, тумбочки и письменный стол. А еще, из-за того что мы на втором этаже, есть выход на общий балкон, откуда открывается почти невыносимо прекрасный вид на Кавказ.

— Это элитный санаторий, да? — спросил я маму, спрятавшуюся за открытой дверью шкафа — переодевается из парадно-дорожного в парадное, нам ведь на общий ужин идти, значит, нельзя ударить в грязь лицом!

— Да, в другой ситуации мы бы сюда шиш попали! Но в гробу я видала такое «везение»! — ответила мама, прикрыла дверцу и продемонстрировала ярко-алое вечернее платье с подолом чуть выше колена. — Ну как? — Покружилась, раздув подол.

Прикрыв рот ладонями, «зашипел» милицейской рацией:

— Внимание-внимание, всем патрулям, в Кисловодск прибыла женщина неземной красоты, возможны массовые драки среди мужиков!

Мама Наташа радостно рассмеялась, потрепала меня по голове, велела надеть белую рубашку и брюки, и мы отправились причащаться к местной кулинарии.

Глава 8

За вкуснючим ужином (пюре с четвертью отварной курицы — щедра Родина! — и торт «Лермонтов»: кофейный с грецкими орехами), осмотрев набитую народом столовку (белые скатерти и цветы в вазе на каждом столе прилагаются), испытал смесь разочарования и облегчения: ни одной важной шишки!

«Ни одной» — это в смысле «я таких не знаю» по послезнанию и многочасовому просмотру советского телевидения уже после перерождения. Разочарование — все еще без блата. Облегчение — можно спокойно отдыхать, печатать книжку и продолжать адаптироваться к советским реалиям.

Конец ознакомительного фрагмента