Глава 2

Следующую неделю обживал коммуналку и знакомился с жильцами — из интересных оказалась только та самая Надежда — симпатичная мамина ровесница и, как оказалось, подруга. Работает медсестрой, поэтому график скользящий — это позволяет присматривать за мной в некоторые дни. Нет, по-прежнему ничего не помню — рассказали. Разведена, воспитывает трехлетнюю дочку Свету — потешная, пузыри носом умеет надувать. Из соплей, да. Помимо них, в квартире проживают двое пенсионеров — муж-фронтовик Алексей Егорович и его жена — ветеран тыла Зинаида Матвеевна. Алексей Егорович тоже считает, что «при Сталине такой х*йни не было». Третий жилец — бобыль Федор, сорок лет, высок, статен, красив, модно-усат, передовик токарного дела и постоянный экспонат заводской доски почета. На Федора заглядываются все имеющие честь быть с ним знакомыми дамы, но большая часть даже не пытается — репутация «ходока» надежно к нему прилипла. Именно Федору мы обязаны идеально работающей сантехникой, проводкой и смазанными дверьми — мужик, даром что ходок, совсем не против помогать соседям улучшать быт. Судя по лицам мамы и Надежды, обе Федю знали несколько лучше, чем им бы того хотелось. Этого в отцы не берем, но маме не мешаем — для здоровья полезно же.

Вывод пока такой — никакой «блат» мне не светит, если не считать таковым телефонный номер корреспондента «Комсомолки» Семена, который до сих пор лечится. Придется идти обычным путем — это когда начинаешь с классного руководителя. Кое-что отнести я ему уже могу — вон лежит целая исписанная тетрадка на девяносто шесть листов с аккуратно выведенным маминой рукой на обложке (еще доктора обратили внимание, что мой почерк полностью изменился, причем совсем не в лучшую сторону — а что поделать, если руками писать в той жизни мне почти не приходилось уже много лет?) названием «Миша Добрин и философский камень, роман-сказка, тетрадь первая». Читали всей коммуналкой — слегка адаптированный «Гарри Поттер» понравился всем, кроме Федора, который дома не ночевал, и маленькой Светы — она ничего не поняла, но «сказку» слушала прилежно. Но пока не понесу — ждем вторую тетрадку и моего выздоровления до уровня, когда я смогу пройти пару кварталов — там класрук и живет.

Вторая тетрадка активно мной заполняется прямо сейчас, в положении полулежа на диване — сидеть еще больно. В открытую форточку врывался веселый летний шум, принося с собой теплые запахи тополей и расположенного в доме напротив хлебозавода. Тело пыталось травить душу хандрой — сходи, мол, пробздись, — но я не поддавался. Друзья Сергея пару раз заходили, сочувствовали, пытались знакомиться заново, но пока коммуникация не наладилась — я в основном молчу и наблюдаю, пытаясь перенимать манеру поведения хроноаборигенов.

С едой, вопреки опасениям, никаких проблем не оказалось — дефицит пока не набрал обороты, и, как минимум в Москве, купить можно если не все что хочешь, то многое. Мама кормила меня котлетами, супами, картошкой, рыбой (в том числе — красной), яблоками, овощами, а однажды даже принесла гранат. Помимо этого, хватало и сладостей — в частности, мое возвращение домой отмечали покупным тортом. Обычные продукты, на мой взгляд, ничем не отличались от аналогов из моего времени, а вот сладости прямо хорошо зашли! Увы — во рту у Сережи обнаружилось целых три пломбы, несмотря на ранний возраст, поэтому придется держать себя в руках — не очень я верю в советскую стоматологию.

— Ну хоть любовь к конфетам ты не забыл! — ласково потрепала меня мама по волосам, когда я жевал очередного «Мишку на Севере».

Вынырнув из воспоминаний, отложил служащий мне планшетом томик Ленина (седьмой из неполного собрания сочинений, нашедшегося у нас) и аккуратно поднялся. Столь же аккуратно направился к двери — проголодался, а мама вчера сварила просто замечательные щи, которые я сейчас и разогрею!

С кухни доносился мягкий гитарный перебор. Это кто у нас музыкант? Вариантов немного — сегодня вторник, и дома только пенсионеры да отсыпающаяся Надежда, чья дочь сейчас у бабушки — через два дома от нас живет, одинокая, поэтому понянчить внучку всегда рада. Увы, у нее тоже комната в коммуналке, так что переехать в более комфортные условия Надя не может.

Так и есть — за накрытым сильно покоцанной выцветшей клеенкой столом на табуретке сидел одетый в растянутые синие штаны и майку Алексей Егорович с инструментом в руках.

— Привет, Сережка! — сквозь дымящуюся во рту «Беломорину» поздоровался он со мной.

— Здравствуйте, деда Леша, — поздоровался я в ответ так, как научили. — А я и забыл, что вы играть умеете.

— Да ты вообще все забыл! — хмыкнул он, прекратил музицировать и предложил: — Помочь тебе?

— Сидите, дед Леш, я сам, — успокоил я его и залез в общий холодильник — тарахтящее, даже сейчас древнее ублюдище. Холодит, впрочем, как надо и, уверен, еще и меня переживет.

Вот она — наша желтенькая эмалированная кастрюля. А вот и миска — столь же желтая и эмалированная. Зачерпнув загустевшую массу, щедро наделил ею миску, которую поставил на конфорку новенькой газовой плиты — дом газифицировали совсем недавно и плиту поставили тогда же. Чиркнув спичкой, повернул рукоятку, и под миской заплясало жизнерадостное синее пламя. В Советском Союзе даже газ смотрит в будущее с оптимизмом!

— Тяжко поди — каникулы, а ты дома сидишь, — ритуально посочувствовал дед.

Отметив татуировку Сталина на усеянной седым волосом дедовской груди, аккуратно опустился напротив него с не менее ритуальным ответом:

— Да нормально, какие мои годы — набегаюсь еще.

— Знатно тебя приложило, конечно, — перешел он к любимой в последнее время теме нашего двора. — Даже мамку — и то забыл.

— Стыдно перед ней, — признался я.

— И правильно — нельзя, чтобы человек мать забывал, — веско заметил фронтовик. — Вот у нас однажды парнишку контузило…

Истории хватило ровно на выхлебать тарелку супа, закусывая его вкусным бородинским хлебом и сочной, сладкой луковицей. Порадовавшись за вернувшего память парнишку из военного рассказа, вымыл за собой посуду, протер стол и попросил:

— Дед Леш, а вы меня на гитаре играть немножко не научите?

Нельзя же демонстрировать окружающим взятые из ниоткуда навыки? Все придется легендировать — Сережка мальчик начитанный и умный, но мячик ему пинать нравилось больше, чем играть музыку или учить языки. В школе с сентября мне придется ходить на немецкий, а вот инглиш «постигать» придется в кружке ближайшего Дома культуры. Английский у меня очень хороший, а вот немецкий — полный швах. А мне ведь переаттестацию в конце августа проходить — будут смотреть, что из школьной программы я забыл. Не отправят же меня обратно в начальную школу? Ерунда, проблема только с немецким и существует — все учебники вместе с остальной инфой из прошлой жизни моей новой абсолютной памяти доступны в любой момент. Позднесоветские по большей части — в 90-х по ним детей еще вовсю учили, и я из их числа. Неужели не пойдут навстречу больному ребенку?

— Во-о-от, а я тебе еще когда предлагал? — довольно протянул старик. — Девки музыкантов любят, Сережка!

— Вот и я так подумал, — улыбнулся я.

— Научим! — пообещал Алексей Егорович. — Прямо щас и начнем.

— А давайте у нас, — предложил я.

Там можно сесть на диван, и будет почти не больно.

— А давай! — согласился он.

Сменили место пребывания, и до самого маминого возвращения фронтовик «учил» меня играть на гитаре. Притворяюсь дубом, да — а что поделать?

— Ой, здравствуйте! — поздоровалась с гостем немного раскрасневшаяся от жары, одетая в клетчатое бело-зеленое платье мама.

— Здравствуй, Наташ, — поздоровался он в ответ и с явным одобрением понаблюдал, как я принимаю у мамы полную всякого авоську — первое время она на такое ругалась, а теперь смирилась — и отношу ее на кухню. Вот такой я плохой человек — приручаю чужую мать, давя на жалость и образцово-сыновье поведение. Тем временем дед Леша продолжал:

— А твоего, вишь, на прекрасное потянуло — говорит «научи на гитаре играть, все девки во дворе мои будут».

Ехидно покосился на меня — я хохотнул, и дед расстроился — не получилось школяра в краску вогнать.

— От скуки все, — нашла причину мама.

— А хоть бы и так, — не расстроился Алексей Егорович и указал на гитару: — А с ней и в гостях, и в окопе жить веселее.

— Лишь бы без окопов, — поджала губки мама и попросила: — Ну, покажи, чему научился!

Я показал, нарочито неуклюже наиграв выданную мне дедом Лешей для освоения гамму.

— Ну молоде-е-ец! — умиленно протянула мама. — Попьете с нами чаю, Алексей Егорович?

— Да не, к себе пойду — хоккей начинается, — покачал головой дед, посмотрел на инструмент… — Дарю! — принял он для себя решение. — Только чтобы каждый день учился, понял? — строго нахмурил на меня седые брови.

— Спасибо, дед Леш, как стоять перестанет — верну!

— Постараюсь дожить, — хохотнул фронтовик. — Молодец! — выдал он заключение о моих личностных качествах и ушел к себе.

Мама неодобрительно покачала на меня головой, зашла за ширму, переоделась в домашний выцветший халатик, вдела ноги в коричневые тапки, и мы отправились ужинать.