— Расстроена? Нет… — сказала я осторожно, слизывая масло с пальцев. Вот он, мой шанс, но мне хотелось быть тактичной. — Однако я бы лучше осталась здесь и нашла супруга, который приедет в мою страну и разделит со мной власть над королевством. — Я с надеждой взглянула на своего повелителя, мысленно моля, чтобы он понял мои намерения.

— О, если бы это было возможно, — прервал меня отец, сметая крошки с полы халата. Солнечный зайчик проник дальше в комнату и, казалось, вспрыгнул ему на колени, как кошка.

Он неловко заерзал на стуле и стал торопливо перечислять доводы в пользу моего брака с новым верховным королем.

Мы много раз говорили на эту тему раньше. Сейчас я слушала вполуха и смотрела на яркие краски его одеяния, игравшие под солнечными лучами. Крючковатые пальцы отца неподвижно застыли на мягкой шерсти, и я подумала, помогает ли тепло его больным суставам.

Наконец он сделал паузу, потирая костяшками пальцев одной руки о другую и внимательно рассматривая их, чтобы избежать моего прямого взгляда.

— Ты же знаешь, что я никогда не настаивал бы на твоем браке с человеком, который тебе не нравится, и обеспокоен тем, что ты не рада сделанному выбору. Мне кажется, что мечта каждой юной девушки состоит в том, чтобы выйти замуж за человека, которого она любит…

Его голос сорвался от неуверенности, потому что хотя мы много лет совместно обсуждали разные вопросы, но сердечных дел не касались никогда. Он нервно сцеплял и расцеплял пальцы, отчего драгоценные украшения, унизывающие их, сверкали и искрились на солнце.

— Любовь — это нечто, возникающее со временем, дитя. С уважением, с обязательством создать что-то вместе. У нас с твоей матерью было чувство большее, чем прекрасный роман…

Тут он замолчал и посмотрел на тонкое кольцо с эмалью, много лет назад подаренное ему матерью. По сравнению с официальным королевским перстнем оно казалось легкомысленным, но я подозревала, что он с радостью отказался бы от власти, которую давал ему перстень, чтобы вернуть женщину, подарившую то кольцо.

Настал момент, которого я ждала, и снова мысли беспорядочно завертелись в голове, подобно пузырькам воздуха в ручье, поднимающимся на поверхность. Любовь и надежда, уважение и забота… стать обладательницей того, что делил он с моей матерью… остаться здесь, среди своего народа, и выйти замуж за человека по собственному желанию. У любой девчонки с кухни или коровницы такое право было; разве я слишком много просила, когда мне предстояло стать королевой и женой?

Слова, которые помогут мне обрести право распоряжаться своей жизнью, были готовы сорваться с языка, но застряли в горле наподобие рыбной кости. Я попыталась откашляться и напряглась, чтобы мой голос был слышен в тишине, но все, что у меня получилось, напоминало шепот матери в утро ее смерти: «Как только ты поймешь, что должна делать, просто сделай это…»

Отец посмотрел на меня, не в силах скрыть тревоги и беспокойства за мое будущее.

— Если бы найти какой-нибудь лучший выход… — беспомощно сказал он.

Сглотнув, я протянула руку и положила ее на ладонь отца, внезапно поняв, что все это так же трудно для него, как и для меня.

— Понимаю, отец, действительно понимаю, — успокоила его я. — Кажется, верховный король достойный человек, превосходный военачальник и заслуживает всяческого уважения, и я несчастлива не от чести, оказываемой мне. Моя печаль вызвана расставанием с тобой и с Регедом, а не предстоящим браком с Артуром.

Отец кивнул, испытывая явное облегчение от того, что столь щекотливый момент миновал.

— Ему с тобой здорово повезло, — заявил он. — Быть королевой — не простое дело в любой стране, а я полагаю, что к верховной королеве предъявляется больше требований, чем к остальным. Я уверен, ты хорошо справишься с ними, девочка… и будь, кроме того, хорошей женой. — На минуту он накрыл мою руку ладонью. — Ты очень похожа на свою мать.

Упоминание о матери более двух раз в одном и том же разговоре было вовсе не свойственно отцу, и его голос слегка дрогнул. Все это время он крутил на мизинце кольцо с эмалью и наконец стянул его со своего негнущегося сустава и подал мне.

— Думаю, — хрипло сказал он, — ей бы хотелось, чтобы ты взяла его с собой на юг.

Я удивленно посмотрела на отца, и в душе поднялась волна любви и благодарности, но он поспешно отвернулся от меня и отдернул руку, будто я представляла для него физическую угрозу.

— Нам надо обсудить еще несколько вопросов, Гвен.

Его голос снова стал таким, как обычно, и я спокойно слушала, как он перечислял людей, которые могли бы считаться регентами, если с ним что-нибудь случится, пока я буду с Артуром на юге. Это уже неоднократно обсуждалось и раздражало меня, поскольку я предпочла бы поговорить с ним о других вещах, которых мы никогда не касались прежде и, учитывая его слабое здоровье, никогда не затрагивали. Я попыталась прервать его, но он остановил меня.

— Это государственные дела, моя дорогая, и их надо обсудить, какими бы неприятными они ни казались. Нужды народа должны главенствовать всегда… ты, конечно, теперь понимаешь это?

Он был несомненно прав, поэтому я прикусила губу и замолчала. Солнце ушло с его колен, и шум на дворе усилился — вывели лошадей.

— Лучшее, что ты можешь сделать, — отец, наконец, подвел черту, — подарить Артуру побыстрее сыновей, чтобы я дожил до того времени, когда одного из них выберут королем этого доброго народа.

Я улыбнулась, поскольку из всего того, что ожидается от королевы, вынашивание и рождение детей — самое простое и естественное дело.

В дверь громко постучали, из-за штор высунул голову Нидан, делая знак, что пришла пора отъезда. Я соскользнула со стула и, пока мой повелитель не встал, быстро опустилась перед ним на колени, чтобы высказать хотя бы часть переполнявших меня мыслей.

— Ты подарил мне прекрасное происхождение, отец, и за это я всегда буду благодарить и благословлять тебя.

— Ну, — ответил он, беспокойно заерзав на стуле, — может быть, здесь, на севере, взросление было несколько тяжелым, но я надеюсь, что все, чему ты научилась, окажется для тебя полезным. Ты стала сильной, красивой молодой женщиной, и я горд тем, что у меня такая дочь.

От такой неожиданной похвалы в горле встал комок. Отец возложил руки на мою голову в знак благословения, а отведя их, бесцеремонно потрепал меня по волосам, будто я была одной из его собак.

— Полагаю, пришло время отправляться… ты же понимаешь, нельзя заставлять людей ждать.

На внутреннем дворе было полно прислуги и деревенских жителей, не меньше, чем людей Артура.

Я задержалась в сводчатом проходе, не в силах сделать шаг навстречу новой жизни. Казалось, вокруг меня переплелись прошлое и настоящее, словно меня отправляли в путь все люди, которых я когда-либо знала. Дух мамы ободряюще улыбался, и я быстро прочитала молитву, чтобы она оставалась со мной всюду, где бы я ни была.

Даже дух Нонни был здесь, укрывшись в теплом углу от ветра. Кормилица бабушки по линии матери и воспитательница мамы, Нонни привыкла говорить, что вырастила три поколения королев и не позволит мне обесчестить род грязной одеждой и волосами, похожими на стог сена! Я подумала, что бы сказала она об этой превратности судьбы; скорее всего, отнеслась бы к происходящему неодобрительно, потому что имела особое мнение обо всем, что относилось к Риму.

— Кумбрийцы ничего не должны империи, — весьма часто говорила она мне, — и им есть чем гордиться. — Легко было представить, как грустно трясла бы она головой, узнав, что ее последний птенчик готовится выйти замуж за романизированного короля с юга.

Меня дернули за рукав, и, бросив взгляд вниз, я увидела Кети, вглядывавшуюся в меня; когда она смотрела против солнца, ее сморщенное лицо кривилось.

— Я бы не отказалась поехать с тобой, девочка! — негромко воскликнула она, ее глаза озорно сверкнули. — Но боюсь, на этот раз тебе придется совершить путешествие за нас обеих. Просто помни, жизнь — везде удивительная штука, и только дурак жалуется на то, что ее нельзя изменить.

Я пристально посмотрела на Кети, думая о том, известно ли ей, насколько близка я была к бегству. Провидица и моя наставница в детстве, она, возможно, могла бы составить заклинание, чтобы освободить меня. Но я отбросила эту мысль, зная, что она откажется, — ведь Кети учила меня, что нить жизни разматывается сама по себе, и лучшее, что можно сделать, — приспособиться к ее ходу.

Кети сунула руку в передник и вытащила небольшой мешочек, раскачивавшийся на кожаном ремешке.

— Поскольку я не еду, то возьми-ка это с собой, — бодро сказала она. Я мельком увидела странный вышитый символ, выцветший и загадочный, и узнала талисман, который она обычно носила на шее.

— Он оберегал меня добрых три десятка лет, поэтому я вчера постирала и залатала его и вложила туда кусок омелы, чтобы он предохранял тебя от бесплодия.

Я молча стояла, не в силах подделаться под ее добродушный тон из-за слез, грозивших пролиться снова.

— Пора отправляться, моя девочка, — твердо добавила она, протягивая руку, чтобы засунуть амулет за шейный вырез моей туники. — Руфон не будет весь день стоять с твоей кобылой.

Наклонившись, я быстро обняла ее и, держась как можно прямее, прошла сквозь толпу моих людей туда, где в ожидании стоял главный конюх. Он приветствовал меня кривой ухмылкой.

Руфон, грубый, как необработанная шерсть, разрешал мне увязываться за ним всегда, сколько я себя помнила. Именно его крепкие руки подсадили меня на спину ломовой лошади для получения первых уроков верховой езды, когда я едва научилась ходить. Я по-прежнему ощущала аромат свежескошенного сена и острый запах лошадиного пота, так было всегда, когда мы важно возвращались с полей. А как интересно было в кожевенной мастерской, где он делал и чинил упряжь… Я вспомнила, как под руками исчезали кусочки сала, яростно втираемые мною в конскую сбрую, когда он учил меня обрабатывать упряжь.

— При лошадях нет места для ленивых рук, — обычно любил говорить он, заставляя меня разбирать обрывки кожи или начищать бронзовые шишечки на уздечке.

Сейчас человек, воплощавший собой все мое детство, присел, предлагая свое колено и руку, чтобы помочь мне вскарабкаться на лошадь.

— Нет причины, чтобы выглядеть такой удрученной, девочка, — прорычал он. — Отличный день для езды!

Он вел себя так учтиво и сдержанно, что можно было принять этот момент за триумфальный результат многолетней работы — будто он подсаживает меня в долгожданное будущее, а не навстречу угрюмому смирению. Усевшись в седло, я улыбнулась ему, пока он держал за узду лошадь, дожидаясь появления моего отца.

Одетый в королевский плащ, верхом на боевом коне, король Регеда выглядел не таким хилым, как во время завтрака. Все засуетились, люди расступились перед ним, а он серьезно кивнул и начал ритуал представления невесты тем, кому предстояло сопровождать ее в новый дом.

Я едва слышала его, вспоминая о словах, так поддержавших меня сегодня над крошками холодной лепешки. Наконец король сделал знак Руфону, и тот осторожно вывел вперед мою кобылу и вручил поводья посланцу Артура.

— Король Артур ставит всех в известность, — объявил Бедивер, — что принцессу Гвиневеру будут высоко ценить и хорошо о ней заботиться. — Затем он заверил людей, что Артур и впредь будет внимательно относиться к нуждам Регеда. Я сосредоточенно слушала, потому что где-то в подсознании зарождалась мысль о спасении. Возможно, мне немного повезет и боги вмешаются в это путешествие, как было с моей матерью.

Встрепенувшись, я поняла, что люди вокруг восторженно кричат, и мы начали наш путь, медленно выезжая из ворот крепости. Отец ехал впереди, его воины растянулись сзади. Люди Артура окружали меня и моих женщин, в арьергарде шли лошади с вещами.

Этот миг был полон величия; еще бы, король провожает дочь в свадебное путешествие! Крестьяне с радостными криками спускались по крутым тропам к озеру. Собаки, дети и гуси высыпали из крытых соломой хижин, лая, крича или гогоча соответственно.

Оборванная пастушка, загонявшая на луг коз, застыла, чтобы вглядеться в нас и бурно помахать на прощание. Ее подопечные рассыпались в разные стороны, испуганные резкими движениями, а может быть, просто довольные тем, что получили возможность спрыгнуть с высокого горного склона. Девочка с гримасой на лице стала карабкаться за ними. Несмотря на свою печаль, я улыбнулась зрелищу, захваченная яркой картиной изменчивости жизни.

На дальнем краю деревни, где тропы поднимались над чистым плещущимся ручьем, отец отъехал в сторону и сел, салютуя, пока мы проезжали мимо. Небольшая толпа махала руками и шумно выкрикивала слова прощания, слезы и добрые напутствия перемешались. Я со своим эскортом проехала мимо них, кивая и маша рукой всем, кто пришел проводить меня.

Поравнявшись с отцом, я заметила, что он как-то странно улыбается. У меня перехватило горло, и я, силой заставив себя подавить рвавшееся наружу рыдание, угрюмо улыбнулась в ответ и помахала рукой на прощание, надеясь, что слезы на моих щеках можно счесть за слезы радости.

2 ГОНЕЦ

Тропа, ведущая из Эмблсайда, шла по восточному берегу озера, петляя и уходя вниз вместе с ландшафтом. Солнце еще не поднялось над горными вершинами, поэтому там, где леса спускались к берегу, лежали прохладные, темные тени. На лугах выпала обильная роса, лавиной осыпаясь в тех местах, где молнией проносился в убежище заяц. Утренний туман клубился на озере и тянулся с деревьев, покрывавших острова. Он смешивал в одно целое видимые и невидимые миры, и когда мы подъехали, семейство лебедей беззвучно исчезло в нем.

Красота дня постепенно заслонила душевную боль, и я повернулась, чтобы осмотреть процессию. Мы ехали по двое, растянувшись длинной яркой цветной лентой, напоминая благородных горожан, отправившихся на ярмарку. Люди Артура впереди и позади нас спокойно переговаривались. Бедивер ехал вдоль колонны, иногда возглавляя ее, иногда возвращаясь назад, чтобы проверить повозки и вьючных лошадей.

Впереди тащился Мерлин на старом сером мерине, на котором приехал с юга. Отец предложил ему в подарок лошадь помоложе и поприличнее, на что маг фыркнул и проворчал, что это ужасное расточительство. Сейчас он, казалось, впал в некоторый транс, отключившись от окружающего. Если верить тому, что он, меняя облик, привык птицей перелетать с места на место, то я догадывалась, насколько ему противно тащиться вместе с вьючными лошадьми.

Я осторожно рассматривала его — человека, которого больше всего боялись и почитали во всей стране. При виде его сурового лица и взгляда, обращенного в глубь себя, было легко понять, почему люди говорили, что он из рода одного из древних богов, хотя в его настоящем обличье угадывался не столько грозный маг, сколько тень человека, отдавшего жизнь ради нужд своей страны. В этом смысле он был схож с моим отцом, и я подумала, всегда ли за должность вождя приходится платить такую дань.

Мы с Бригит ехали следом. Я с признательностью взглянула на нее, радуясь ее обществу и благодарная за то, что она молчала, дав мне возможность предаться собственным мыслям.

Позади нас ехала моя сопровождающая Лавиния. Благоразумная римская матрона, она настояла на том, чтобы захватить с собой паланкин для доказательства того, что и мы люди цивилизованные. Я ненавидела эту вещь и добилась отсрочки на день, сославшись на то, что не смогу как следует попрощаться с отцом, сидя в раскачивающемся ящике. Сейчас в паланкине ехала она, довольная тем, что укрылась за его занавесками, и по-своему наслаждаясь помпезностью процессии.

С озера с нами поздоровался рыбак, сидящий в лодке из ивняка, обтянутой кожей; голос, раскатившийся над водой, прозвучал глухо. Хвастаясь, он показал нам веревку с нанизанной рыбой, вкусным гольцом, обещающим лакомое пиршество в его доме сегодня вечером. Это показалось мне благоприятным знаком, и я помахала ему в ответ.

Едва мы подъехали к пристани, где причаливал паром, как с нами поравнялся гонец. Он подскакал галопом и когда люди короля развернулись, чтобы преградить ему дорогу, с ходу врезался в них. На нем были белые одежды жреца, и после секундного колебания солдаты расступились, дав проехать к голове Нашей процессии.

— В этом отряде есть маг Мерлин? — нетерпеливо осведомился гонец.

— Кто его спрашивает?

— Катбад, с посланием для королевского чародея.

— Кто уполномочил тебя?

— Все в порядке, Бедивер. Я знаю этого человека, — сказала я, и сгрудившиеся солдаты расступились, пропуская меня.

Я несколько лет не встречалась со своим прежним учителем и понятия не имела, сколько в нем накопилось негодования из-за событий в Карлисле. Лавиния в смятении Что-то бессвязно бормотала по поводу нашей задержки, но нас с паланкином разделяло достаточно всадников, поэтому я надеялась, что жрец не услышит ее причитаний.

Катбад был красен и возбужден, похоже, из-за быстрой езды: его лошадь стояла, опустив голову, и бока ее вздымались. Насколько же важным было сообщение, если он рискнул так загнать хорошую лошадь.

Катбад наградил меня долгим, оценивающим взглядом и, очевидно, удовлетворенный тем, что я достигла женской зрелости и не лишена изящества, вежливо кивнул и пробормотал:

— Госпожа…

Наступила тревожная тишина — мы ждали приближения мага.

— Господин Мерлин, это Катбад-жрец, прибыл с посланием для тебя, — объявила я, когда маг наконец подъехал к нам.

Мерлин сидел на лошади, напоминая мешок зерна, но его тигриные глаза при виде лица жреца загорелись.

— Да? — пробормотал он голосом человека, не очнувшегося от сна.

— У меня Послание для Мерлина, величайшего из чародеев во всей Британии.

Катбад рассматривал человека, стоящего радом со мной, словно сомневаясь, его ли он искал. Наступила долгая пауза. Стайка синиц со свистом промчалась через кустарник между нами и лесом, их резкое стрекотание нарушило тишину. Я подумала, не оглох ли маг.

Жрец бросил на меня вопросительный взгляд, не ускользнувший от острого глаза Мерлина. Тот со вздохом заставил себя сесть прямо и величественно осведомился: — Я здесь. Чего ты хочешь?

Преображение было мгновенным. В лесах зазвенело эхо, словно от большого, раскатистого колокола. Я с завистью уставилась на обладателя такого удивительного, неотразимого голоса, а Катбад почтительно поклонился и протянул руку к кошельку, висевшему у пояса.

— Я прибыл от Владычицы Озера, которая просит, чтобы вы подождали ее — она хочет присоединиться к отряду, так как тоже намерена быть на королевской свадьбе и желает прибыть туда вместе с вами. Она шлет этот знак, — добавил он, вытаскивая из кошелька небольшой сверток и наклоняясь вперед, чтобы вложить его в руку мага.

Сморщенное лицо Мерлина стало похоже на физиономию озадаченного, угрюмого подслеповатого старика, которого попросили взглянуть на нечто, что его глазам не под силу; но, развернув полотняный сверток и увидев, что в нем находится, он расхохотался так искренне, что я улыбнулась тоже, хотя понятия не имела, над чем смеюсь.

Спустя минуту он аккуратно завернул сверток и опустил в карман своего платья, потом повернулся и посмотрел на жреца: