— Когда Владычица сможет присоединиться к нам?

— Она говорит, что покинет святилище завтра, и ей понадобится два дня, чтобы добраться до этого места.

У меня по спине пополз холодок при мысли о путешествии вместе со жрицей. Присутствие Мерлина и без того доставляло достаточно волнений, но мне казалось, что он неплохо относится ко мне, чего нельзя было сказать о Владычице. Я слишком хорошо помнила ярость и презрение, на которые она была способна, и возможность приглашения ее в качестве дорожной спутницы в столь судьбоносном путешествии для меня была достаточна, чтобы скиснуть окончательно.

— Ах, ну… — Слабая довольная улыбка играла на губах мага. — Передай госпоже, что мне приказано доставить невесту на юг как можно быстрее, и я не могу останавливаться. Если она сможет догнать нас на дороге, ей будут рады. В противном случае я с нетерпением жду встречи с ней на празднествах в Винчестере.

Моя кобыла нетерпеливо забила копытами, и я заставила ее стоять смирно, чтобы быть свидетельницей небольшого драматического события, разворачивавшегося передо мной. Я не понимала, улыбался ли Мерлин из-за подарка, присланного Владычицей, или это было связано с отказом в ее просьбе, что доставило ему глубокое удовлетворение. Взглянув на Катбада, я заметила, что он тоже озадачен.

— Владычица Озера будет очень расстроена. — Жрец откашлялся, будто собирался говорить долго. — Она очень хотела посмотреть на молодую невесту — ведь прошло столько времени…

Добродушие покинуло Мерлина, и лицо приняло строгое и угрюмое выражение, предназначенное гонцу. Как только его голос стал внушать тревогу, а неудовольствие — порождать страх, я отъехала, не желая смущать Катбада своим присутствием, что бы там ни собирался сказать Мерлин.

Я медленно вернулась к Бригит и уронила поводья, наблюдая за дятлом, трудившимся в муравейнике на опушке леса.

Кружевные тени испещряли зеленую спину птицы, от чего она напоминала оживший пучок листьев. Тюкая клювом то здесь, то там, дятел быстро поглядывал в нашу сторону. Когда вопрос с гонцом был решен и мы снова подхватили поводья, птица улетела, сверкнув желтым огузком среди сумрачных деревьев. Пронзительный смех раскатился следом за ней, и я вздрогнула от дурного предчувствия.

Мы с Владычицей Озера должны были неизбежно встретиться на свадьбе, поскольку она была моей родственницей. Но сейчас официальная встреча отложена еще раз. Судьба? Неудачный выбор времени? Каприз богов? Кто знает… Я надеялась, что она не воспримет последний отказ как персональное оскорбление. Меньше всего мне хотелось начать новую жизнь, приобретя личного врага в лице одной из самых могущественных женщин королевства.

Мы свернули на дорогу, резко удаляясь прочь от озера, и я бросила отчаянный взгляд на изумительный пейзаж, окутанный туманом, будто он мог защитить меня от холодных камней двора, расположенного так далеко.

Я полагала, что, выехав на дорогу, мы прибавим шагу, но, хотя дорога стала шире, а длина процессии сократилась, двигаться быстрее мы не стали. Присутствие солдат Артура, ехавших рядом с нами, служило постоянным напоминанием, что я скорее была ценной вещью и пленницей, чем жизнерадостной невестой. Я была вынуждена подавить порыв сорваться и умчаться очертя голову в любом другом направлении.

Королевское путешествие всегда проходит медленно, напомнила я себе, и даже в лучшие дни является испытанием для тех нетерпеливых, кто страстно хочет вырваться вперед. Воспоминания о других таких поездках окружили меня сейчас, увлекая в светлые времена детства, до первой встречи со Жрицей. Тогда я была всего лишь дочерью кумбрийца…

3 ЭППЛБИ

В тот год, когда мне исполнилось девять лет, стояла золотая осень. Когда мы выехали на дорогу, над нами простиралось чистое ярко-голубое небо. Ветер был резким, но не предвещал непогоду.

Год был мирным, пикты и шотландцы довольствовались сохранением границ своих северных королевств, а ирландцы деловито наверстывали плохой урожай предыдущего года вместо того, чтобы совершать набеги на наше побережье. Как следствие, воинов не собирали на войну, и наша прислуга сопровождала моего отца на протяжении всего года.

Первый день мая — Праздник костров — отмечали возле большой горы у Солуэй-Ферта, носившей название Мот, с ночным костром и утренним хороводом, веселым и беспечным, высоко на холме над морем. Позже мы сделали остановку в Карлайле, где отец с Руфоном осмотрели лошадей, решая, какую забрать с собой, какую забить, а какую продать. Лето праздно прошло у Ирландского моря, в переездах из поместья одного барона в другое, присмотре за посевами, формировании военных отрядов, выяснении нужд и желаний людей. И повсюду, куда бы мы ни направлялись, отец улаживал ссоры, давал советы и жаловал награды, как и подобает хорошему королю.

В промежутках устраивались празднества: счастливые и веселые, угрюмые и пугающие или просто отмечающие смену времен года. Людей собирали для воздания должного богам и для того, чтобы они могли еще раз убедиться в неустанной заботе короля об их безопасности. Иванов день застал нас у Стоячих камней в Каслригге, а на праздник урожая мы остановились у жителей древнего поселения в Ив Клоуз.

Чаще всего мы стояли двором в римской крепости в Пенрите, а сейчас направлялись в Эпплби, где собирались отпраздновать Самхейн и провести зиму в большом деревянном доме на вершине пологого холма. Из всех мест, которые я считала своим домом, это место и деревня у Мота были самыми любимыми, и предвкушение предстоящего путешествия будоражило меня.

Я ехала в окружении слуг, тепло закутанная в накидку из тюленьей кожи; безмерно гордая тем, что сижу на спине серовато-коричневого пони, а не в фургоне с младшим братом и Нонни. Впервые мне удалось избежать медленно тянувшихся часов поездки вместе с младшими детьми, и я потрогала косматую гриву пони. Приземистый и крепкий в силу своего происхождения, он разжирел на летних пастбищах — что ж, толстая шкура будет необходима ему зимой. Мало похожий на прекрасных лошадей, на которых ехали мои родители, он, тем не менее, был моей собственностью, и в знак благодарности я назвала его Либерти.

Дорога, прямая, как ясеневое копье, поднималась вверх, через расселину в горах, известную под названием Стейнмор. Подобно городам и гаваням, дороги после ухода римских легионов были заброшены, и сейчас фундук и ива, терновник и куманика росли вплотную к обочине, которую обычно держали расчищенной. Заросли и сорняки пробивались сквозь булыжник, и казалось, будто сама природа пытается стереть следы высокомерной людской работы.

Однако для нашей процессии оставалось вполне достаточно места; в ней шли знаменосцы и телохранители, воины и их родственники, слуги и вольные ремесленники (отец не признавал рабства), повара, кузнецы и прочие, составлявшие королевскую прислугу. Бард Эдвен из-за хромоты ехал в фургоне вместе с женщинами, а Руфон замыкал колонну вместе с конюшенными и имуществом.

Королевский двор при перемещении представляет собой оживленную, шумную толпу. Когда дороги хорошие, а погода ясная, поездка создает атмосферу праздника — ритмичное звяканье упряжи, скрип колес, смех и шуршащие флаги становятся своеобразной музыкой. В тот день звучала песня моего мира, как стук топора является гимном для ребенка лесника.

Впереди ехали мои родители: отец на большом шайрском военном жеребце и мать на уэльской горной лошади по кличке Быстроногая. Гнедая кобыла, по слухам, происходящая от рода, заложенного Юлием Цезарем, была самым красивым животным из всех, виденных мной. Этим утром она гарцевала и двигалась боком в чистом, хрустящем воздухе, игривая и полная задора. Ее шкура была того же цвета начищенной меди, как и волосы моей матери. Однажды я встала рано и с восходом солнца прокралась в выгульный дворик для лошадей, застав родителей, возвращавшихся рысью в конюшни после утренней прогулки. Волосы матери были распущены, свисая ниже пояса и падая на спину лошади, сливаясь с нею. Сейчас она ехала в вольной манере, не обращая внимания на седло, и я дивилась про себя, не является ли она продолжением лошади, настолько согласованными были их движения.

Я не могла слышать разговор, но по тому, как Быстроногая наклоняла голову, мать поднимала подбородок и искоса поглядывала на отца, я знала, что родители смеются, поддразнивая друг друга. Вдруг мать повернулась и махнула рукой в сторону обочины, где холмы полыхали медным осенним огнем.

Теперь расхохотался отец, тряся головой и удерживая коня бедрами.

Очевидно, они до чего-то договорились, потому что неожиданно вырвались вперед, оставив отряд позади, и помчались наперегонки, радуясь жизни. Я следила, как они скрылись за очередной вершиной, и подумала о том, как хорошо поскорей вырасти, чтобы мчаться навстречу ветру, а не тащиться вместе с остальными.

Вскоре ко мне рысью подскакала Кети, показывая на огромный дуб, стоявший на вершине соседнего горного кряжа.

— Говорят, что в старые времена боги жили в лесной чаще, — сказала лекарка, пытаясь заправить клок волос под капюшон. — В те дни они не появлялись ни в больших зданиях, ни в маленьких мрачных домах. Поэтому наиболее священные места находились на просторе, под открытым небом. Но сейчас все изменилось. Появились легионеры со своими небольшими квадратными крепостями, и последователи Митры устроили для себя святые места — темные, подобные пещерам. Даже христиане ввели своего бога в дом, — добавила она, явно имея в виду монастырь в Улторне. — Я не знаю, имеет ли это значение. Внутри, снаружи, под землей, на вершинах деревьев… Я повидала достаточно святых мест, но все они созданы для отправления обрядов, а не для бога.

Кети знала о мире больше, чем кто-нибудь иной при дворе, потому что родилась в торговом городе у Стены, когда воспоминание о легионах было еще свежо. Сирота из Виндоланда, она была поймана и продана в рабство, будучи совсем молодой, и побывала на обеих сторонах Стены благодаря разным владельцам и причудам судьбы. Только ее быстрый ум и несгибаемая воля сохранили ей жизнь, и отовсюду, куда бы она ни попадала, Кети уносила рассказы о странных богах и чужих обрядах, по-прежнему соблюдаемых наследниками легионеров. Но с наибольшим усердием она училась лекарской практике многих стран. Она была уже старухой, хотя, конечно, не такой, как Нонни, когда мой отец купил ее и освободил в обмен на лекарские услуги. Это была во всех отношениях удачная сделка, потому что она пользовала всех, кто бы к ней ни обратился.

Кети ухмыльнулась яркой улыбкой, сморщившей ее лицо, явно издеваясь над миром, который столь серьезно воспринимал себя, и сощурила выцветшие глаза, пытаясь лучше разглядеть дуб на хребте.

— Это что, пучок омелы, там, сбоку от кроны дерева?

Между нами шла игра; Кети показывала на предметы, а я говорила ей, что вижу, потому что, уже когда я была маленькой, волосы ее стали седыми и бледными, водянистые глаза были слишком слабы, чтобы отчетливо видеть вдаль. Кети странно выглядела в этой стране буйных цветов и темных, пронзительных глаз; некоторые шепотом говорили, что в ней, должно быть, течет саксонская кровь. Но именно то, что выделяло Кети на фоне других, спасло ее в дни рабства, потому что никто не осмеливался причинить вред существу, носившему столь очевидный божественный отпечаток, из страха, что боги отомстят за ее смерть.

— Омела? — повторила я, уставясь на темное пятно, подвешенное на ветках дерева. — Возможно. Или беличье гнездо. Там что-то есть… может, мы пойдем посмотрим?

— Нет, нет, дитя! Я не хочу нарваться на брань Нонни из-за секундного любопытства. Кроме того, мы можем спросить жреца, когда он в следующий раз будет при дворе. Они всегда знают, где искать священное растение.

Жрецы, подобно другим священнослужителям, в это время отсутствовали, переезжая из одного конца страны в другой по мере надобности. Они воистину принадлежали людям и пользовались полной безопасностью при переездах между королевствами вне зависимости от того, кто с кем воевал. В обществе жрецов я чувствовала себя неспокойно из-за их тайных заклинаний и мрачных заявлений и с гораздо большим удовольствием узнавала о богах от Кети.

Итак, мы ехали, оживленно беседуя, и я даже не заметила, когда родители вновь присоединились к нам, пока мать не остановила Быстроногую рядом со мной.

— Как чувствует себя моя девочка? — спросила она, сбрасывая капюшон и одновременно кивая Кети. — Ты не устала от целого дня езды верхом?

Я отчаянно затрясла головой, вызвав смех Кети.

— Она, конечно же, дочь своей матери, — заявила старуха, — и, очевидно, унаследовала некоторые черты характера из далекого прошлого.

Я поняла, что она имеет в виду нашего предка, который вышел с севера и подавил сопротивление ирландцев на побережье Уэльса. Эдвен иногда пел о нем: «Куннеда гордый, как лев, Куннеда с девятьюстами лошадей…» Я не знала этого предка, как знала его мать, но очень гордилась своим происхождением.

К тому времени когда мы поднялись на вершину последнего хребта, ветер стал пронзительно холодным, и дыхание лошадей вырывалось легкими клубами пара. Огромные облака неслись над лесом, и я радовалась, что мы почти добрались до дома.

Ниже протекала река, и на дальний берег высыпали деревенские жители, приветствуя нас. Когда мы достигли начала брода, возгласы стали громче, и я увидела Лин, дочь сыровара, пробившуюся в передние ряды и исступленно машущую рукой в мою сторону. У меня были друзья по всему Регеду, но никому из них я не была так рада, как Лин, и поэтому радостно помахала ей в ответ и пришпорила бы Либерти, если бы не резкие слова Кети.

— Разрешение на въезд в первую очередь следует спрашивать у короля и его жены, и ты не обгонишь их просто из-за приподнятого настроения.

Поэтому я натянула поводья и заняла свое место в ряду в соответствии с правилами приличия, следуя за родителями через брод и вверх по холму. Яркие флаги полоскались на фоне темнеющего неба в такт марширующим вместе с нами арфистам, дудочникам и местным музыкантам, поддерживающим ритм своей музыкой и дополняя атмосферу праздника. Люди стояли по обе стороны дороги, размахивая руками и улыбаясь, и я широко ухмыльнулась Лин, когда проезжала мимо нее. Люди находили среди прибывших своих родственников и друзей и тоже вливались в наши ряды, и вскоре все население провожало нас до зимнего дома.

Официальный въезд короля часто происходит именно так, но раньше я наблюдала его из повозки и понятия не имела, как это захватывающе, когда ты являешься активным участником процессии. Потом я много раз участвовала в более торжественных въездах, сидя на красивых лошадях, но ни один из них не доставил мне большего удовольствия. Возможно, тогда я впервые почувствовала, что значит королевское происхождение.

Как только мы оказались за воротами внутреннего дворика, все стало намного проще, и шумный смех приветствий смешался с возгласами удивления и вздохами облегчения женщин, выбиравшихся из фургонов. Нонни передала моей матери юного принца, а когда я соскочила с пони, сквозь толпу продралась Лин. Мы вместе направились к амбару, где я собиралась протереть Либерти, однако Руфон отобрал у меня поводья и прогнал нас.

— Пара хихикающих девиц, вертящихся под ногами, здесь никому не нужна, — проворчал он, и Лин испуганно отпрянула, потупившись.

— Ах, не принимай его всерьез, — сказала я, пока мы шли к кухне. — Он гораздо добрее, чем кажется.

Это был обычный первый вечер после долгой разлуки, когда усталых путешественников встречают оживленные хозяева, радующиеся их возвращению домой. Повсюду слышался смех, царил беспорядок, и мы, обогнув шумные кучки людей, вихрем пронеслись в главный зал.

В центральном очаге от углей, собранных в кучу, шел жар, и над ними на тройных цепях висели огромные котлы с кипящей похлебкой. Расставили столы на козлах и принесли резные стулья, потому что совет начнется сразу после завершения трапезы. Лин и я нашли укромный уголок в тени под хорами и уселись, чтобы обменяться новостями.

— Я сломала руку, — сказала она, закатывая рукав и показывая слегка искривленную конечность, — пыталась поставить силок в лесу.

Даже взрослые не рискуют заходить в леса одни, и я, восхищенно посмотрев на подругу, пробежалась пальцами по атласному шраму.

— Ты ходила в леса?

— Не одна. С братом, и мы побывали только на краю леса у нашего пастбища. Но кость торчала наружу, рука сильно болела, и мама хотела показать меня Владычице Озера.

— И ты ее видела? — Я была одновременно потрясена и восхищена, потому что никогда не встречала людей, действительно видевших верховную жрицу, хотя о ней, конечно, знали все.

— Нет, — ответила Лин, качая головой и опуская на шрам рукав. — Мама вправила кость, завернула руку в листья вяза, и она срослась сама, только стала немного кривой, поэтому я и не побывала в святилище. — Она хихикнула и склонила голову набок. — Когда мама предложила это, отец устроил страшный скандал. Он схватил кусок ткани, накинул на плечи как шаль, потом стал ковылять туда-сюда по комнате, передразнивая жрицу. Мама всерьез испугалась и вовремя сотворила знак против зла.

При этих словах Лин сама сделала беззвучное движение рукой, я повторила его, потому что высмеивание жрицы было сродни богохульству.

— И вообще, кому охота увидеть старую жрицу, слишком дряхлую и болезненную, чтобы появляться даже среди своих? — заключила моя подруга.

Интересно, подумала я, знает ли она про христиан, осуждающих любого бога, кроме их собственного, но прежде, чем я успела спросить ее, она начала рассказывать мне о двухголовом козленке, которого выкинула коза этой весной, и об обрядах, выполненных после его смерти.

Я в свою очередь рассказала ей о Либерти и о годовалых лошадях, выбранных Руфоном для объездки в течение лета, и о торговом судне, которое застряло в песках Морекам-Бей. Оно вошло в устье реки, скользя подобно существу из иного мира, смутно вырисовываясь над водой, и прочно застряло в песчаной отмели. Целый день эта огромная лодка пролежала там, непохожая ни на одну, когда-либо мной виденную. Наши подрагивающие на волнах суденышки уже давно сошли бы с отмели и уплыли, но эта штука взгромоздилась и над морем, и над человеком, нависнув над ними, подобно плавучей крепости из дерева и кожи. Из центра росли высокие, прямые деревья с хлопающими передниками, привязанными к поперечным веткам, и на нем было полно моряков, бранившихся на непонятном языке. Наконец капитан переправил груз на берег, чтобы облегчить судно и продать, по возможности, свои товары. Мама выбрала несколько драгоценных украшений и отрез блестящей ткани цвета зеленых яблок в обмен на засоленный коровий бок и корзину капусты.

— Материя вся сверкает, — сказала я, пытаясь описать шелк. — Она и гладкая, и мягкая, и… и похожа на крыло бабочки. Кети говорит, что его привезли из страны, лежащей за восходом солнца. Мама купила отрез зеленого цвета себе на платье и обещает отделать мой капюшон остатками ткани. И еще она купила ожерелье из слоновой кости с янтарными бусинками.

— Янтарными? — Глаза моей подруги округлились от удивления. — Правда, что они волшебные? Можешь ли ты вызывать с их помощью богов?