Петр Романов
Возможная Россия. Русские эволюционеры
Прочные результаты получаются лишь тогда, когда они подготовляются исподволь.
Герберт Спенсер, английский философ, один из родоначальников эволюционизма
От автора
Эта книга не о Дарвине и его последователях. Она об отечественной истории и обществе, которое тоже эволюционирует. И здесь есть о чем поговорить. Наших историков, к сожалению, все время тянет к полюсам: либо декабристы — либо Николай I, либо революция — либо реакция. Но на самом деле историю куда в большей степени творят эволюционеры. Причем ежедневно, без излишнего пафоса, никому не отстригая бороды и не ломая костей. Внимательно взвешивая на своих весах цель и средства, мечту и возможности.
Эволюционеры — это люди, считающие своим долгом работать на Россию, какой бы за окном ни был век и какая бы ни стояла политическая погода. Именно они безостановочно двигают страну вперед. Революционный энтузиазм через какое-то время неизбежно сменяется усталой апатией, и, разогнавшись в начале, страна затем обязательно начинает тормозить. Мы это уже проходили. Эволюция, не требуя у мироздания: «Время, вперед!», просто равномерно шагает все дальше и дальше. И терпеливо меняет мир, опираясь на здравый смысл.
Недаром «наше всё» — Александр Пушкин, пройдя в своей жизни через декабризм, польское восстание, изучив опыт пугачевщины и Французской революции, свою итоговую мысль формулирует уже как убежденный эволюционер: «Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений».
И здесь есть свои великие: герои и жертвы. И для них что ни век, то «век железный». Как заметил японец Харуки Мураками: «Эволюция — очень жестокая штука». Это верно вне зависимости от того, касается это межвидовой борьбы или вопроса эволюции общества и человеческой души.
О том и книга.
Иван III — первый из великих
Великих в отечественной истории немало. Кто-то оказался великим просто в силу своей родословной (одних только великих князей не счесть). Кто-то из государей стал великим лишь потому, что этот титул ему преподнес льстивый ближний круг. Правда, история подобные недоразумения обычно исправляет, так что казус быстро забывается.
Первым подлинно великим из российских правителей стал Иван III (сын Василия Темного). Собственно, мы и сегодня живем в государстве, созданном именно этим человеком (1462–1505). И хотя у многих из нас есть к нашему государству серьезные претензии, это уже не его вина — фундамент Иван III заложил основательный. Все вопросы к его последователям, многие из которых действительно катастрофически не поспевали за временем.
Николай Карамзин ставил его выше Петра I, ибо Иван III сделал великое государственное дело, не прибегая к насилию над народом. Некоторое преувеличение в таком утверждении, конечно, есть. Созидать государство в белых перчатках не дано никому. Вот и Иван III, чтобы присоединить к остальным русским землям своевольный Новгород, не раз ходил на него с мечом. Но в целом мысль Карамзина справедлива, поскольку ненасилие было главным инструментом государственного строительства во времена Ивана III. Кого-то он побеждал дипломатически, а кое-что по-хозяйски прикупил, например, ростовские земли. Поэтому в целом его смело можно причислить к эволюционерам.
К тому же, как говорят летописи, был Иван III человеком осторожным и расчетливым, к своей цели двигался упорно, но шагами медленными, предпочитая не рисковать. Поставленную перед собой задачу решал, умело пользуясь удобными случаями и благоприятными обстоятельствами. А это как раз типичная «походка» эволюционера. И тем не менее, нигде не ускоряя шага, Иван Васильевич прошел огромный путь.
Хороший тому пример — тот же Новгород. Завоевать новгородские земли Москва могла и раньше, сил для этого уже хватало. Однако Иван предпочел ждать благовидного предлога. И дождался, когда члены новгородской делегации, прибывшей в Москву на переговоры, по неосторожности назвали Ивана Васильевича не «господином», как именовали раньше, а «государем». Тут же к новгородцам послали гонцов с вопросом: «Какого государя они хотят?»
Все отговорки вече, что делегацию никто не уполномочивал признавать хозяина Москвы новгородским «государем», оказались тщетны. В ответ Иван лишь обвинил вече в нанесении ему оскорбления и выступил против них в поход. То, что предлог был надуманным, это понятно. Однако Иван вел политическую игру. В Новгороде имелись не только его противники, но и сторонники присоединения к Москве. Так что он просто подыгрывал своей «партии».
Не менее осторожно действовал и дальше. На штурм города не пошел (к чему ненужные потери?), а предпочел подождать, пока настроения в городе не изменятся и осажденные новгородцы сами не откажутся от своей независимости. Иван был хитроумным и терпеливым политиком.
Чтобы оживить память, — несколько коротких исторических штрихов: это Иван стал первым именовать себя «государем всея Руси». Причем по праву, поскольку именно он собрал в единый кулак русские земли, составившие ядро нового национального государства. Это при Иване произошло знаменитое стояние на Угре, которое поставило точку на притязаниях Орды диктовать Москве свою волю. Это после женитьбы Ивана на Софье Палеолог государственным гербом русских стал двуглавый орел, благополучно долетевший до нынешних времен. Это при нем преобразился московский Кремль, перестроенный итальянскими зодчими. Успенский собор, Грановитая палата и многое другое — как раз из того времени. Это в ту эпоху появилось знаменитое «Хождение за три моря» Афанасия Никитина, которое расширило представление русских о мире. Это при Иване появился Судебник — уникальный по тем временам свод законов, который и сцементировал новое государство.
При Иване Великом появилась и русская внешняя политика. Как пишет Василий Ключевский, если раньше «боролись Москва с Тверью, Рязанью, теперь борются Русь с Польшей, со Швецией, с немцами. Прежние войны Москвы — это усобицы русских князей; теперь это борьба народов. Внешние отношения Москвы к иноплеменным соседям получают одинаковое общее значение для всего великорусского народа. Они не разъединяли, а сближали его местные части в сознании общих интересов и опасностей и поселяли мысль, что Москва — общий сторожевой пост, откуда следят за интересами и опасностями, одинаково близкими и для москвича, и для тверича, для всякого русского».
Тогда же родилась и наша дипломатия, сразу же завязавшая отношения с западноевропейскими государствами. И в первую очередь с Литвой, Польшей, германским императором, Тевтонским и Ливонским орденами.
Наконец, ощущение прибывающей силы заставило русских именно в ту пору вспомнить о болезненных потерях прошлого и открыто заявить, что это уже не только воспоминание, но и притязание, право русских вернуть утерянные когда-то ими земли. Когда литовский князь Александр стал жаловаться Ивану, что русские не возвращают ему захваченные литовские земли, то получил следующий ответ: «А мне разве не жаль своей вотчины, Русской земли, которая за Литвой: Киева, Смоленска и других городов?»
Именно Иван и поставил задачу: вернуть свое. При этом русские честно предупредили: пока своего не вернем, мира не будет, возможны лишь временные перемирия. Здесь, полагаю, и следует искать корни начала русского противостояния с Западом: Смоленск был все-таки на западе, а не на востоке.
К Ивану III тянутся корни и доктрины «Москва — Третий Рим». В данном случае важна даже не ее суть, сколько сам факт появления подобной идеи в русской голове. Ни Москва, ни Тверь, ни Суздаль в отдельности не могли даже помыслить о том, чтобы сравнивать себя с Римом. А вот государство, созданное Иваном III, почувствовав в себе немалые силы, оказалось уже способно ставить перед собой крупнейшие задачи, как политические, так и идеологические.
Не случайно, озадачившись после смерти первой жены выбором новой супруги, Иван отдал предпочтение племяннице последнего византийского императора Софье Палеолог. Это был политический и религиозный выбор. Однако, если с политикой все ясно — родство с императором власть русского государя, безусловно, укрепляло, то с религией все обстояло куда сложнее. Хотя по незнанию большинство об этом у нас даже не догадывается: раз православная Византия, то какие тут могут быть сложности. Между тем на самом деле Иван серьезно колебался, и решение о браке с Софьей Палеолог далось ему непросто. Ключевский пишет даже о «религиозной брезгливости», поскольку православное наследие Царьграда, по мнению русских, к тому времени себя изрядно запятнало. А потому не вполне «чистой» казалась и сама Софья.
Впрочем, стоит процитировать Ключевского полностью: «Несмотря на то, что греки со времени Флорентийской унии сильно уронили себя в русских православных глазах, несмотря на то, что Софья жила так близко к ненавистному Папе, в таком подозрительном церковном обществе, Иван III, одолев свою религиозную брезгливость, выписал царевну из Италии».
Флорентийская уния 1439 года, на которую Византия пошла в надежде на помощь Рима в отражении турецкого нашествия, представляла собой серьезные уступки католицизму: признание главенства Папы Римского и принятие ряда католических догматов. На Руси подобные уступки были встречены с негодованием. Позже, в 1443 году, Собор православных иерархов в Иерусалиме предал Флорентийскую унию анафеме.
