Петр Заспа

Ломаный сентаво. Побег через Атлантику

Пролог

Сквозь шторы рейхсканцелярии в окна пробились робкие лучи раннего весеннего солнца, бросая длинные тени садовых деревьев на мраморный, в готических орнаментах пол. Стрелки настенных часов образовали тупой угол, сообщая присутствующим о семи утра и начале церемонии. В маленькую гостиную фюрер вошёл вовремя, словно считал за стеной оставшиеся секунды. Адъютант Отто Гюнше плавно закрыл за ним дверь и замер, слившись с тяжёлой портьерой. Тусклый взгляд Гитлера остановился на портрете Фридриха Великого, затем — на лице секретарши Юнге. Смотрел долго, будто вспоминая, кто перед ним стоит. Дальше глаза опустились на календарь — 20 апреля 1945 года. Ему исполнилось пятьдесят шесть. Глаза ненадолго поднялись, затем веки тяжело опустились, словно на них висели пудовые гири. И вновь остановившийся на цифрах календаря стеклянный взгляд, словно не замечающий остальных, хранивших неловкое молчание. По ряду генеральских кителей и штатских костюмов пробежала лёгкая нервозная волна. Лишь после этого фюрер обратил на них внимание. Первой стояла Ева. Казалось, она была единственной, кто улыбался. Затем Дёниц, Гёббельс, Гиммлер, Борман. Перешёптывающиеся Шпеер и Риббентроп тотчас смолкли, заметив на себе укоризненный взгляд стоявшего напротив личного телохранителя Гитлера Рохуса Миша. Фюрер коротко поприветствовал собравшихся и начал обход. Он протягивал каждому влажную дрожащую руку и равнодушно слушал поздравления. Церемония скорее походила на прощание.

— Где Геринг? — вдруг, спохватившись, спросил Гитлер.

— Рейхсмаршал задерживается, — сделал полшага вперёд командующий истребительной авиацией Германии генерал-лейтенант Адольф Галланд. — Он просил передать свои извинения и сказать, что непременно прибудет к полудню.

Фюрер кивнул и перешёл к противоположному ряду, где стояли некоторые допущенные в рейхсканцелярию гауляйтеры и генералы вермахта рангом пониже. Короткий обход давался Гитлеру с трудом. Каждый новый шаг затягивался, будто фюрер собирался с силами, чтобы поднять ногу. На лбу выступила испарина, дрожь с руки перешла на подбородок — давала знать тяжёлая контузия при покушении. Закончив приём поздравлений, Гитлер завершил круг и остановился там, где его начал. И вновь стоял долго, скорбно опустив голову.

— Я вас ненадолго оставлю, — прислушавшись к собственному самочувствию, вдруг заявил он, направившись к выходу.

Приглашённые гости понимающе закивали, провожая взглядами покидающую вслед за фюрером секретаршу. Ни для кого не было секретом, что личный врач Гитлера Теодор Морелль лечил его кокаином. Фюрер принимал наркотик с помощью подготовленного секретаршей ингалятора. После того, как дверь закрылась, по рядам пробежало расслабленное оживление. Гости тут же рассыпались на группы по интересам, заняв все стулья и диваны. Тем, кому не осталось мебели, стоя, оккупировали углы. Мучимый никотиновым голодом генерал авиации Адольф Галланд не примкнул ни к одной из групп и, едва дождавшись окончания поздравительной церемонии, выскользнул на продуваемую апрельским ветром террасу. Его побег не остался незамеченным для Евы Браун, и лишь только он, размяв ароматную сигару, собрался закурить, как Ева тут же возникла за генеральской спиной.

— Адольф, вы никак не расстанетесь с дурной привычкой?

— Простите, фройляйн Браун, — замер с протянутой рукой Галланд, — это выше моих сил. Открою вам секрет, хотя вы, возможно, уже наслышаны, что я являюсь обладателем единственного в нашей авиации истребителя, оборудованного электрической зажигалкой и коллекцией сигар. Мои подчинённые меня понимают.

— А ещё я наслышана, что наш фюрер делал вам по этому поводу замечание.

Не найдя, что ответить, Галланд лишь виновато пожал плечами.

— Германия гибнет, — то ли утверждая, то ли спрашивая, неожиданно произнесла Ева, украдкой раскрыв дамскую сумочку, и достала тонкую дамскую сигарету, но, увидев за стеклом адъютанта Гитлера, тут же её спрятала.

— В её истории это происходило не раз, и каждый раз она возрождалась заново, — ответил Галланд, поджигая сигару, справедливо расценив смену темы разговора как очередное разрешение на дурную привычку. — Поверьте, Германия переживёт всех нас, чтобы когда-нибудь опять возродиться из пепла.

— Адольф, вы имеете в виду Четвёртый рейх?

— Именно. Потому что с Третьим скоро будет покончено.

— Вы говорите крамольные слова. Услышь их наш фюрер, уверена, ваши погоны полетели бы в камин.

— Бросьте, фройляйн Браун, мы ведь с вами всё понимаем. Эти погоны и так долго не задержатся на моём кителе. Скоро их сорвут или русские, или англичане. Сейчас нужно думать о будущем Германии. Перевернуть эту страницу и начать писать новую.

— Почему опаздывает рейхсмаршал? — снова сменила тему Ева.

Не питавший симпатий к Герману Герингу Адольф Галланд скривил губы в брезгливой ухмылке.

— Видимо, рейхсмаршал считает, что у него есть более важные дела.

— Более важные, чем поздравление нашего любимого фюрера? Чем же он занят?

— Насколько мне известно, сегодня ночью он отправлял в Баварию двадцать четыре грузовика с личным имуществом. Рейхсмаршал очень озабочен тем, чтобы его антиквариат, мебель и картины не достались подступающим к Берлину русским.

Ева отвернулась, поднеся к подбородку сжатые кулачки, но уходить не торопилась. Галланд с удивлением заметил среди белых кудрей на её затылке тёмные корни волос. Когда-то о маленьком секрете любовницы фюрера ему рассказывали, но он отмахнулся, не считая нужным вникать в женские тайны. Теперь же это показалось ему забавным. Ева была шатенкой, но все шестнадцать лет жизни с Гитлером красилась в блондинку. И всё население Германии таковой её и считало. А ещё пропаганда доктора Гёббельса подавала фройляйн Браун как невероятную красавицу. Генерал окинул её оценивающим сторонним взглядом — нет, он не назвал бы её интересной женщиной.

— Без фюрера Германия не возродится! — внезапно обернулась Ева, и Галланд, дабы не выдохнуть дым ей в лицо, подавившись, сдавленно закашлялся, пряча сигару за спину. — Без нашего фюрера Германия непригодна для жизни!

— Многие так считают, — неопределённо ответил он, с трудом восстановив дыхание. — Мы потерпели поражение в прошлой войне, но прошло всего лишь двадцать лет, и Германия стала многократно сильнее. Можно проиграть бой, сражение, но не войну. Нельзя уничтожить бесследно такое государство, как наше. Часто случается так, что поражение — всего лишь передышка.

— О, Адольф, какие прекрасные слова! Как жаль, что я лишь простая девушка, и когда я умоляла нашего дорогого фюрера бежать, мне не приходили в голову ваши доводы.

— Это не бегство, фройляйн, а непредвиденное отступление. Зачастую оно простительно ради другой, более значимой цели.

— Да, да, ради победы! — взволнованно воскликнула Ева. — Мне так грустно, что он не желает этого слышать! Два дня назад мы все уговаривали фюрера отбыть на побережье, в ставку гросс-адмирала Дёница, а оттуда уплыть на лодке. Но его переубеждает Гёббельс. А у нашего беспокойного Йозефа на уме лишь красивая гибель всех и вся за Германию. Он прямо-таки одержим идеей устроить грандиозный трагический финал в стиле Вагнера посреди дымящихся руин города. Кстати, хорошо, что я о нём вспомнила. Министр пропаганды просил через меня спросить разрешения у фюрера переехать с семьёй в верхний ярус его бункера. Нужно передать, что фюрер сказал — пусть он делает, что захочет. Адольф, а многие думают не так, как Гёббельс?

— Большинство, фройляйн Браун. Во все времена, когда становилось тяжело, немцам был свойственен спасительный прагматизм, а не губительный фанатизм.

Такой ответ пришёлся Еве по душе. Она взяла Галланда под локоть и, доверительно потянувшись к его уху, шепнула:

— Раз уж мы начали делиться секретами, то я тоже открою вам свой секрет: скоро я стану фрау Гитлер.

— Поздравляю, — ничуть не удивившись, кивнул генерал.

— Всю прошлую неделю мы говорили с фюрером о нашей свадьбе, но плохие новости с фронтов не давали ему времени исполнить своё обещание. Но я уверена — в предстоящую неделю он его обязательно выполнит. Адольф, если бы вы только знали, как мне тяжело! Я самая несчастная женщина Германии! Столько лет ждать этого дня… но если всё рухнет…

— Я вас понимаю.

— Вы такой отзывчивый. Скоро состоится наша свадьба, и обещаю, вы будете первым, кого я на неё приглашу. Но и вы мне обещайте, что попытаетесь уговорить фюрера сохранить свою жизнь ради будущего нашей с вами Германии. Вы так хорошо об этом только что говорили.

— Фройляйн Браун, у вас получается не хуже, — вернул комплимент Галланд. — Но мой голос гораздо тише вашего. На фюрера вы имеете куда большее влияние, чем один из его генералов. Я могу лишь подсказать, кого ещё нужно пригласить на торжество, чтобы ваш голос не был одинок. Насколько мне известно, в определённых кругах существует подобный план спасения как Германии, так и фюрера. От вас лишь требуется шепнуть в нужный момент, что кроме Гёббельса не лишне послушать и других. К примеру, рейхсляйтера Бормана. Да и к тому же, вам ведь полагается свадебный подарок? Скажите мне, какой жених откажет в просьбе невесте, будь он даже фюрер? А вместе мы сумеем переломить ход истории.