Старшина встал, водрузил на голову пилотку и, степенно отряхнув галифе, недовольно заметил:

— Поставить на довольствие-то, конечно, можно, однако приказ бы ваш тыловикам не помешал, товарищ подполковник. А то ведь могут и заартачиться.

— Скажешь — позже пришлём.

Не хотелось Котёнкину покидать уютный кабинет и решать чьи-то там проблемы. Он это демонстрировал всем своим видом. Окинув угрюмым взглядом Клима, потом его чемодан, он тяжело вздохнул:

— Сказать-то можно, но, скорее всего, заартачатся. Им бумага с печатью нужна.

И вдруг ему пришла в голову спасительная мысль.

— А может, его пока в помощь к Титову отправить? Помните, он вчера спрашивал — как ему с союзниками контакт налаживать? А я бы тем временем приказ оформил вам на подпись, да и с жильём что-нибудь придумал.

Всем известно, что бывают роковые места. Случаются роковые знаки, даты, цифры. Бывают роковые жёны, сами того не желающие, с фатальной регулярностью отправляющие на тот свет бедных мужей. Ещё встречаются роковые попутчики, собеседники и даже участливые доброжелатели. А бывают просто роковые люди. Клим даже не догадывался, какую роковую роль только что сыграл в его жизни, казалось бы, простой фразой, этот улыбающийся, с милейшей фамилией старшина.

— А как у тебя с английским? — взглянул на него с интересом Хлебников.

— Английским я владею так же, как и немецким, — ответил Клим, и, дабы пресечь напрашивающиеся вопросы, добавил: — Ещё изучал испанский, хотя и не на таком уровне. К выпуску готовлюсь защищаться по шведской литературе. Если нужно, могу делать переводы. Со словарями справлюсь с итальянским и португальским.

— Ты погляди, какого я тебе умника привёз! — подал с дивана голос капитан. — Фомич, знал бы — оставил себе.

— Перебьёшься, — отмахнулся Хлебников. — Говоришь, дать его Титову? Ну что же, можно и Титову помочь. Не удивляйся, Клим, работы у тебя будет много. Чемодан пока здесь оставь, потом заберёшь. Старшина тебя отведёт на причал — ненадолго прокатишься в море. Только, Котёнкин, передай Титову, чтобы не задерживал. Если я решил ему помочь, так это не значит, что надо наглеть и садиться на голову. Клим мне самому вот-вот понадобится, так что Титову только из уважения к его заслугам дам в помощь. Обязательно слово в слово скажи.

— Скажу, — кивнул старшина. — Так и передам: одна нога там, другая здесь. А может, за переводчика с Титова рыбой взять? Они, когда срезанную мину расстреливают, так её много оглушённой всплывает. Мне рассказывали, что полбочки за раз набирают.

— Да иди уже! — скривился подполковник, бросив мимолётный взгляд на капитана. — Перед людьми за тебя стыдно.

Недовольный Котёнкин вышел в тёмный коридор, дождался Клима и, спускаясь по лестнице, принялся вполголоса жаловаться, не забывая давать наставления:

— Их послушать, так жратва сама с неба падает. Ты вот что, переводчик, если рыба будет — возьми. Сами будут потом есть и делать вид, что не знают, откуда она взялась. А рыба точно будет. Титов в прошлом рыбак, так что мимо рыбы не пройдёт. Рыба, рыба… — остановился и задумчиво потёр нос Котёнкин. — Не стесняйся — спроси про рыбу. А я тебя за это к одной немке подселю. Вроде как одинокая. Если не дурак, быстро общий язык найдёшь. Раз уж вместе при комендатуре службу нести будем, то ты меня слушай. А за мной не пропадёшь.

Выйдя на площадь, старшина лениво перекинулся парой слов с часовым, подставил солнцу лицо, словно вылезший из норы сурок, постоял, блаженно втягивая свежий воздух, затем спохватился:

— Пора.

Дорога от комендатуры до порта была короткой и состояла из одного перекрёстка и пары поворотов. Она вывела к пологому склону, а затем пошла круто вниз, к открывшимся как на ладони пристаням. Здесь Котёнкин остановился.

— Дальше сам. Иди, не сворачивай, — приложил он к глазам ладонь. — Вон твой тральщик, крайний стоит, — старшина указал на ряд кораблей. — Ищи тот, где на борту «ТЩ-21» написано. Там Титова и найдёшь. А я пойду пока твоими делами займусь. Да про рыбу не забудь.

Порт растянулся вдоль побережья короткими деревянными причалами, у которых стояли небольшие рыбацкие шхуны без опознавательных знаков и с десяток кораблей с красными флагами. Самым большим из них был эсминец с задранными в небо стволами и коптящей чёрным дымом трубой. Ещё один эсминец выглядывал из воды серой рубкой в полусотне метров от берега. Этот уже был немецким. Наполовину затопленный, он лежал на боку, с развороченной авиабомбой кормой. Изорванный флаг Кригсмарине с него не сняли, используя как вешку, сигнализирующую о препятствии. Как и говорил капитан, следы бомбёжек здесь были повсюду. Клим петлял между воронок, уже начинающих зарастать травой, разбросанных вплоть до самой кромки воды. Местами их наскоро присыпали, вымостив из досок и битого кирпича что-то наподобие подъездной дороги к причалам. Нужный ему тральщик стоял пришвартованный к деревянной пристани, застонавшей под ногами Клима тоскливым скрипом. С причала на чёрный борт тральщика вёл перекинутый трап с доской, на которой было написано «ТЩ-21». По ней и узнал. По ту сторону трапа у борта сидели, тихо разговаривая, два матроса в бушлатах и чёрных пилотках. Не заметить приближающегося Клима они не могли, но не обратили на него ни малейшего внимания. Клим остановился напротив, и теперь их разделял лишь деревянный помост и мутная вода с масляными пятнами между бортом тральщика и смоляными сваями. И снова его не удостоили даже беглым взглядом. Такой приём слегка озадачил. Затем он невольно прислушался. Молоденький, не старше Клима матрос делился с таким же юным, как и сам, недавними похождениями:

— …сколько, говорит, у пана коров? Представляешь, спрашивает, сколько у меня коров?! А я ей говорю — да у нас колхозы, у нас Днепрогэс, это наш Папанин дрейфовал на Северном полюсе! Дура ты, дура! Это у нас Чкалов, а не у вас!

— Полячки, — поддакнул его напарник. — Буржуазная несознательность.

— Но красивые. Сколько в их Гдыне простояли, так ни одной страшненькой не увидел. Косы золотые, лица белые, но то, что несознательные — это ты правильно заметил. Я письмо от сестры получил — мужиков в колхозе нет, единственный трактор на фронт забрали, бабы сами в плуг впрягаются, а в поле случается, что и снаряд неразорвавшийся залежался. Так только успевают оставшихся сирот по семьям делить. А ей — сколько коров! Неужто им мало от фрицев досталось?

Дальше слушать Клим посчитал неудобным и деликатно кашлянул в кулак. «Во всём виноват мой гражданский вид, — рассудил он здраво, не торопясь обвинять не замечающих его матросов. — Приняли или за немецкого попрошайку, или за шатающегося в поисках приключений бездельника. Услышат родную речь, сразу всё изменится, ещё извиняться станут».

— Чего тебе?! — вдруг рыкнул на него тот, что восхищался красотой полячек.

— Я к Титову, — ответил Клим.

К его удивлению, русская речь на матросов не возымела никакого эффекта.

— Не к Титову, — окинул его презрительным взглядом уже второй. — А к командиру боевого тральщика лейтенанту Титову. Сразу видно, салага сухопутная, что военная дисциплина тебя стороной обошла.

— В общем, так! — Климу это уже начало надоедать, и он решил поставить их на место. — Меня сюда направил комендант подполковник Хлебников в помощь вашему командиру. Если помощь уже не нужна, то я так и передам — мол, на тральщик не пустили, и переводчик им больше не нужен. У меня работы и без вас хватает, одних местных делегаций на весь вечер запланировано с десяток.

— Кто там? — неожиданно донеслось из открытой двери рубки, и оба матроса мгновенно присмирели.

— Товарищ лейтенант, тут к вам какой-то переводчик!

— Так если он ко мне, чего вы с ним языки чешете? — проворчал недовольный бас.

Затем из рубки показалось лицо с широкой седой бородой. В лейтенантах командир тральщика явно засиделся. Клим ожидал увидеть такого же молодого офицера, как и его матросы, но вышел видный, словно явившийся из сказки Пушкина, дядька Черномор в чёрном морском кителе с горящими на солнце жёлтыми пуговицами, а из-под кителя совсем уж не по-уставному выглядывал высокий ворот шерстяного свитера. В руках Титов держал нож и кусок доски. Глядя на Клима, он продолжал срезать лезвием стружку, роняя её на палубу у стоптанных рыбацких сапог. Ростом командир тральщика был невелик, но уж чем брал, так статью и массивным телом на широкой кости. Коротко стриженная голова, увенчанная фуражкой, снизу была окаймлена бородой от ушей и пышными усами, в которых тонули и рот, и часть носа. Бордовые обветренные щёки выглядывали из буйной растительности двумя перезрелыми помидорами.

— Давай на борт! — поманил он Клима ножом.

Следом за командиром из рубки выглянул сельский учитель. То есть в первое мгновение Клим именно так и подумал — что перед ним учитель, приезжавший в его интернат из подшефного села, чтобы рассказать о том, как важно вовремя собрать картошку, и когда их привезут на поля в помощь, так не дурака валять, а хорошо работать. Уж очень был похож: вытянутое лицо, бледные впалые щёки, круглые очки в стальной оправе, оттопыренные уши с пучками седых волос, тонкая шея с выпирающим кадыком, — если бы только не морская пилотка. Но затем из-за спины появилась дымящаяся самокрутка, и образ учителя был развеян окончательно.