Благодарности

Для удобства цитирования я указывал номера строк по изданию «Полное собрание сочинений Шекспира в оригинальном написании» опубликованному издательством «Оксфорд Юниверсити-пресс» (1986), несомненно лучшему современному изданию шекспировских пьес. Я хотел бы выразить благодарность его редакторам, Стэнли Уэллсу и Гэри Тэйлору, за то, что им удалось составить столь точный перечень напечатанных работ Шекспира.

Я также считаю необходимым выразить сердечную признательность моим помощникам, Томасу Райту и Марроу О'Брайану, за их помощь в исследовательской работе и за консультации.

Мне бы хотелось поблагодарить Кэтрин Данкан-Джоунз и Дженни Овертон за неоценимые советы и поправки, а моего редактора Пенелопу Хоар за терпеливую работу над рукописью. Все оставшиеся недочеты, разумеется, на моей совести.

От автора

Некоторые вопросы терминологии заслуживают внимания. Самые ранние публикации пьес Шекспира выходили в кварто или в фолио. Кварто, что следует из названия, представляли собой книги небольшого размера, включавшие одну пьесу и выходившие, как правило, через несколько лет после первой постановки. Наиболее популярные пьесы печатались в кварто не один раз, тогда как другие могли вовсе не увидеть света. Именно таким образом при жизни автора было опубликовано около половины его пьес. Результаты были хорошие, нелепые или попросту никакие. Ученые-текстологи отделили «хорошие кварто» от «плохих кварто», хотя последние скорее стоило бы назвать «проблемными кварто», поскольку их статус и происхождение неясны. Фолио шекспировских пьес — издание совсем другого рода. Пьесы для фолио, после того как Шекспира не стало, в память о нем собрали двое его товарищей-актеров, Джон Хемингс и Генри Конделл. Первое фолио было опубликовано в 1623 году и в последующие три столетия оставались единственной версией шекспировского канона.

Следует упомянуть и самые ранние биографические сведения о Шекспире. В различных опубликованных при его жизни источниках имеются упоминания и отсылки к документам, однако серьезные описания и оценки пьес в них отсутствуют. Попытка была предпринята Беном Джонсоном в его «Лесах для постройки, или Открытиях о людях и предметах» (1641), кое-какие сведения были собраны Джоном Обри, хотя и не опубликованы при его жизни. Первая подробная биография — «Жизнь Шекспира» — была написана Николасом Роу и вошла в «Произведения Шекспира» изданные Джейкобом Тонсоном в 1709 году, а за ней последовали разнообразные догадки антикваров и ученых восемнадцатого столетия, таких, как Сэмюел Айрленд и Эдмунд Мэлоун. Мода на биографии Шекспира возникла во второй половине девятнадцатого столетия после публикации труда Эдварда Даудена «Шекспир: критический очерк о его взглядах и искусстве» — первое издание вышло в 1875-м и по сию пору не утратило своего значения.

ЧАСТЬ I. Стратфорд-на-Эйвоне

ГЛАВА 1

В тот день звезда отплясывала в небе, Под нею мне родиться довелось [«Много шума из ничего», акт II, сцена 1.]

Принято считать, что Уильям Шекспир родился 23 апреля 1564 года, в день святого Георгия. На самом деле это могло случиться и 21 или 22 апреля, но совпадение с праздником более пристало такому событию.

Явившееся в мир из материнской утробы с помощью повитухи, дитя шестнадцатого столетия искупали и туго запеленали в кусок мягкой материи. Затем ребенка снесли вниз показать отцу. После ритуала знакомства его водворили обратно во все еще теплую и темную родильную комнату, под бок к матери. Считалось, что мать «примет на себя все болезни младенца», прежде чем его положат в колыбель. Следовало также капнуть ребенку в рот немного масла и меда. В Уорикшире обычай предписывал давать сосунку растертые заячьи мозги.

В отличие от дня рождения день крестин известен точно: ребенка крестили в церкви Святой Троицы в Стратфорде в среду, 26 апреля 1564 года. Служитель, который вел записи в приходской книге, написав «Guilelmus filius Johannes Shakespeare» [Уильям, сын Джон, Шекспир.], сделал ошибку в латинском склонении: следовало писать: «Johannis» [Латинская форма родительного падежа.].

Отец нес младенца Шекспира от дома, где он родился, на Хенли-стрит, вниз по Хай-стрит и Черч-стрит до самой церкви. Матери при крещении никогда не присутствовали. Джона Шекспира и его новорожденного сына должны были сопровождать крестные родители, иначе — кумовья. Б нашем случае крестным отцом стал Уильям Смит, галантерейщик и сосед по Хенли-стрит. Имя ребенку давалось перед начертанием на лбу креста и погружением в купель. У купели крестных родителей призвали проследить, чтобы Уильям Шекспир посещал богослужения и выучил «Символ веры» и «Отче наш» на «родном английском языке» [Англиканская церковь боролась за освобождение от латыни и переход богослужения на понятный всем английский язык. В 1559 г. была принята «Книга общей молитвы» с текстами молитв на английском языке, которые рекомендовались прихожанам.]. После крещения младенцу повязывали голову белым льняным платком, который снимали, когда мать «очистится» [Через шесть недель после родов мать должна была пройти обряд очищения, прежде чем ей разрешалось войти в церковь (традиция, восходящая к ветхозаветному времени).]; платок назывался «крестильным», и его же использовали как саван, если ребенок умирал, не прожив месяца. При Елизавете реформированная англиканская церковь все еще не возражала против «апостольской ложки» [На черенке такой маленькой ложки изображался один из двенадцати апостолов или, на ложке покрупнее, фигура самого Иисуса. Ложки вошли в обиход в xiv в. и были очень популярны в эпоху Шекспира.] или крестильной рубашки — подношений крестных родителей; в честь крещения съедали праздничный пирог. Как-никак отмечалось спасение бессмертной души Уильяма Шекспира.

Касательно земной его жизни такой определенности не было. В шестнадцатом веке смертность среди новорожденных была очень высока. Девять процентов младенцев умирали в первую неделю, следующие одиннадцать — не прожив и месяца. В то десятилетие, когда родился Шекспир, в Стратфорде каждый год в среднем совершалось 62,8 крещений и 42,8 отпеваний. Шансы выжить имели дети из сравнительно зажиточных семей или крепкие от рождения; Шекспир, похоже, обладал обоими преимуществами.

Стоило преодолеть опасности детского возраста, как возникали дальнейшие трудности. Средняя продолжительность жизни взрослого мужчины составляла сорок семь лет. И поскольку родители Шекспира прожили, по меркам своего времени, долгую жизнь, он мог рассчитывать на большее. Но Шекспир только на шесть лет превысил средние показатели. Жизненные силы иссякли. Средний срок жизни человека в Лондоне в более богатых приходах исчислялся всего лишь тридцатью пятью годами и двадцатью пятью — в бедных; может быть, это город убил его? Такой разгул смерти влек за собой неизбежное следствие: половине населения не было и двадцати. Это была молодая культурная среда, по-юношески энергичная и честолюбивая. Сам Лондон был вечно молод.

Первую проверку на жизнеспособность Шекспир прошел, будучи всего трех месяцев от роду. В приходской книге от 11 июля 1564 года рядом с записью о похоронах молодого подмастерья-ткача с Хай-стрит — слова: Hie incipit pestis (И начинается чума). За шесть месяцев умерли 237 человек, более десятой части жителей Стратфорда. Скончалось все семейство из четырех человек, жившее на той же стороне Хенли-стрит, что и Шекспиры. Но Шекспиры выжили. Возможно, мать с новорожденным укрылась в родительском доме в соседнем селении Уилмкот и там пережидала опасность. Зараза угрожала только тем, кто остался в городе.

Если не сам ребенок, то его родители наверняка трепетали от страха. Они уже потеряли двух дочерей, умерших в младенчестве, и сын-первенец был предметом неустанной и неусыпной заботы. Таким детям в будущем обычно присущи жизнерадостность и уверенность в собственных силах. Они чувствуют себя своего рода избранниками судьбы, защищенными от жизненных невзгод. Стоит отметить, что Шекспир ни разу не заразился чумой, которая часто свирепствовала в Лондоне. Можно предположить, что удачливость первенца связана с местами, где он родился.

ГЛАВА 2

В ней — суть моя [«Два веронца» акт III, сцена 1.]

Уорикшир часто называют древним краем; следы старины, безусловно, проглядывают в характере здешней местности и обнаженных ныне холмах. Его иногда называют «сердцем» или «пупом» Англии, и это подразумевает, что и сам Шекспир воплощает некую основную английскую идею. Он центр центра, ядро или источник истинно английской сущности.

Окрестности Стратфорда разделялись надвое. К северу лежал Арденский лес, остатки древнего леса, покрывавшего центральную часть страны, — эта область была известна как Уилден. При упоминании о лесе можно представить себе непроходимую чащу, но в шестнадцатом веке было иначе. В Арденском лесу находились овечьи фермы и усадебные участки, луга и пастбища, пустоши и лесные просеки. Дома не образовывали улицу, выстроившись удобно в ряд, а, по словам елизаветинского топографа Уильяма Харрисона, «стояли вразброс, каждый — посреди прилегающих земель». В те времена, когда по Ардену гулял Шекспир, сам лесной массив сильно поредел — людям была нужна древесина для строительства, а на новый дом уходило от шестидесяти до восьмидесяти деревьев. Леса вырубали также для добычи руды и сельскохозяйственных нужд. Джон Спид, исследуя эту область для своего «Атласа Великой Британской империи» 1611 года, отметил «обширное и существенное истребление лесов». Эти места никогда не были английским «лесным раем». Они подвергались постоянному разрушению.

И все же лес всегда был символом вольности и противостояния. В «Как вам это понравится» и «Сне в летнюю ночь», в «Цимбелине» и «Тите Андронике» он становится фольклорным образом, воплощением древней памяти. В доисторическом Арденском лесу племена бриттов укрывались от римских захватчиков; само название «Арден» имеет кельтские корни и означает «лесистые долины». Кельты назвали Арденнами область, расположенную в северо-восточной Франции и Бельгии. В таких же лесах они укрывались от набегов саксонских племен. Легенды о Гае из Уорика, усвоенные Шекспиром в младенчестве, повествуют о лесном отшельничестве рыцаря. Его меч, побывавший в битве с завоевателями-датчанами, хранился в Уорикском замке.

Словом, Арден в той же степени служил для укрытия, что и для хозяйственных нужд; нарушители закона и бродяги могли заходить туда, ничего не опасаясь. И потому лесные жители вызывали некоторое неудовольствие обитателей открытых пространств. Лесной народ «был похотливым и беспутным», он «так же не имел понятия о Боге и цивилизованной жизни, как и самые дремучие дикари». Так в истории сопротивление захватчикам неотделимо от непокорности и варварства. История уходит корнями в глубь веков и неотделима от земли. В «Как вам это понравится» шут Оселок восклицает, войдя в лес: «Вот я и в Арденском лесу. И что-то не видно, чтобы я поумнел от этого. Напротив, даже как будто поглупел» [Акт II, сцена 4. Пер. В. Левика.]. Мать Шекспира звали Мэри Арден. Его будущая жена, Анна Хатауэй, жила на краю леса. Он хорошо представлял себе эту землю.

В другой стороне графства, к югу от Уилдена, лежала область под названием Филден. На карте Уорикшира, отпечатанной Сакстоном в 1576 году, почти нет деревьев, разве что в рощах и на перелесках. Все остальное — кустарники и пастбища да пахотные земли на холмах. Уильям Кемден в своей «Британии» описывает местность как «открытое пространство, где тут и там раскинулись отрадные для взора хлебные поля и зеленые луга». Джон Спид оглядывал окрестности с той же точки, что и Кемден, — с вершины Эджхилл — и упомянул «пастбища под зеленым покровом, густо разукрашенные цветами». Этот образ — квинтэссенция сельской Англии — такая же часть шекспировского видения мира, как и лес вдалеке. Предполагается, что Филден был богатой и протестантской частью графства, а Уилден — бедной и католической. Это всего лишь поверхностное и к тому же предвзятое суждение, но в его контексте проще понять, на чем основано равновесие противоположностей, усвоенное Шекспиром на уровне подсознания.

В Стратфорде, защищенном горами Уэльса, климат был мягкий. Земля и воздух здесь пропитаны влагой, свидетельство чему — бежавшие по городу ручьи. Облака, тянувшиеся с юго-запада, назывались «Гонцами Северна» и предвещали дождь. Только «жестокое дыханье севера», как говорит Имогена в «Цимбелине» могло «посбивать все бутоны со стеблей [Акт I, сцена 3.].

Но если смотреть шире, то какова связь ландшафта с Шекспиром и Шекспира с ландшафтом? Возможно, какой-нибудь будущий гений топографии проникнет в природу явления, которое стали называть «территориальным императивом»: когда атмосфера некоего места определяет и формирует характер того, кто там родился и вырос. Хотя в отношении Шекспира сразу напрашивается один вывод. Из его творчества явственно следует, что он не мог ни родиться, ни вырасти в Лондоне. Ему чужды суровость и высокопарность Мильтона, родившегося на Бред-стрит; резкость Бена Джонсона, воспитанника Вестминстерской школы; острота Александра Поупа из Сити или одержимость Уильяма Блейка из Сохо. Он — деревенщина.

ГЛАВА 3

Художество ты любишь? Вот картина [«Укрощение строптивой», интродукция, сцена 2. Пер. М. Кузмина.]

Дороги, пересекающие реку Эйвон, сходятся в Стратфорде; слово «afon» у кельтов означало реку. Люди селились в этих местах начиная с бронзового века. Там находились курганы и выложенные из камней круги, на которые никто сейчас не обращает внимания, или могильники, на которых собирались суды. У черты нынешнего города располагалось римско-британское поселение, что придает этому суровому месту основательность и значимость.

Название «Стратфорд» происходит от римского straet (дорога), что означает мощеную дорогу через брод. В седьмом веке на берегах реки был основан монастырь; сначала он принадлежал Этеларду, англосаксонскому королю, но потом перешел во владение вустерского епископа Эгвина. Это произошло вскоре после обращения саксов в христианство; можно смело сказать, что Стратфорд с самых ранних времен имел отношение к древней религии. Церковь, в которой крестили Шекспира, была возведена на месте старого монастыря, а жилища монахов и тех, кто им прислуживал, находились в том месте, что сейчас называется «Старым городом». В «Книге Судного дня» кадастровой книге времен Вильгельма Завоевателя, указывается, что в 1085 году в этом месте была деревня, где рядом с церковнослужителями жили фермеры и батраки, а именно: священник, двадцать один батрак и семеро арендаторов.

Процветание началось в тринадцатом столетии. С 1216 года стали устраивать трехдневную ярмарку и в дополнение к ней еще четыре ярмарки в разное время года, причем одна из них длилась пятнадцать дней. В отчете 1252 года упомянуты 240 участков земли, арендованных у владельца поместья, а также многочисленные мастерские, лавки и жилые помещения. Там трудились башмачники и мясники, кузнецы и плотники, красильщики и колесники, занимавшиеся торговлей, которую Шекспиру еще предстояло увидеть на улицах своего детства. Город ко времени появления Шекспира на свет оставался примерно таким же, каким был в Средневековье. Шекспир мог по одному только праву рождения чувствовать себя продолжением истории.

Свободная, заросшая колючим кустарником земля за пределами города считалась заброшенной, и ее обжили кролики. Деревья встречались здесь редко, участки не огораживались, и все вокруг было усыпано клевером, первоцветом и желтыми цветами горчицы. На этой же неогороженной территории были луга, пашни и пастбища, протянувшиеся до холмов. Словарный запас Шекспира, касающийся растительности этих мест, шире, чем у любого другого писателя: он различает болиголов и горицвет, куколь и дымянку.

В Стратфорде была церковь, возведенная во имя Святой Троицы в начале тринадцатого века. Построенная за рекой из грубого местного камня и желтого, привезенного из кемденских каменоломен, она пребывала в совершенной гармонии с пейзажем, колокольня была деревянная, вокруг росли вязы, а к северному входу вела липовая аллея. Шекспир, должно быть, знал о древней усыпальнице в северной части алтаря, где покоились останки давно умерших; здесь же находилась комната священника и спальня мальчиков-певчих. Шекспир и его современники были на короткой ноге со смертью, но это не мешало Джульетте рыдать у склепа с «костями смердящими и грудой черепов» [«Ромео и Джульетта» акт IV, сцена 1. Пер. Д. Михаловского.]. Местная легенда гласит, что драматург имел в виду этот склеп, когда писал «Ромео и Джульетту»; возможно, так оно и есть. Его самого должны были похоронить в нескольких футах от склепа, в самой церкви, и его серьезное предупреждение тем, кто «потревожит мои кости» [Эпитафия на могиле Шекспира гласит: «Добрый друг, ради Иисуса берегись тревожить прах, погребенный здесь; благословен будь тот, кто пощадит эти камни, и проклят будет тот, кто потревожит мои кости».], до сих пор напоминает о себе. О том, что человек смертен, напоминало и другое: в 1351 году в западной части церковного двора была воздвигнута часовня для священников, которые, сменяя друг друга, без перерыва совершали заупокойные службы.

Столь же древней была Гильдия Святого Креста, основанная в Стратфорде в начале тринадцатого века, союз мирян, приверженных установлениям и обрядам своей веры. Члены этого содружества, платя ежегодные взносы, могли быть уверены, что будут похоронены должным образом. Но в то же время это была общинная организация, со своими старостами и церковными сторожами, соблюдающая интересы города и следящая за сбором церковных пожертвований.

Самым знакомым для Шекспира зданием в Стратфорде была именно часовня этой гильдии; она стояла как раз позади школы, где он учился, и каждый день учащиеся ходили туда на утренний молебен. Тогда там звонили колокола. Маленький колокол призывал мальчика утром в школу; в большой били на рассвете и в сумерках; и был там «угрюмый, мрачный колокол» сонета [Сонет 71.], сопровождавший смерть и похороны. Этот колокол звонил и по Шекспиру, когда его опускали в стратфордскую землю.