18

Лондон. Пятница, 4 ноября 1994 года

Сидя за обеденным столом в лондонском доме Чарли Роули, Коннор Моллой чувствовал, что попал в совершенно иной мир.

Маленький и элегантный особняк с террасой времен короля Георга был пропитан духом прежней роскоши, Коннор знал о ней только по кино и книгам. Почти все пространство стен было занято картинами маслом; некоторые из них представляли портреты предков, на других были буколические сцены или же морские пейзажи. На ковровом покрытии лежали великолепные, выцветшие от старости ковры, и каждый предмет обстановки дышал неподдельной стариной; тут было несколько вещей, которые не мог бы создать даже самый лучший сегодняшний дизайнер, подумал Коннор, заметив в комнате один из них. Единственной возможностью обрести такое совершенство было унаследовать его.

Овальный обеденный стол красного дерева с достоинством нес на себе следы многочисленных царапин; лезвия ножей от времени истончились, а костяные ручки потрескались и покрылись пятнами; на синеватом стекле стаканов в серебряных подстаканниках появились щербинки, и в глаза бросалась разнокалиберность бокалов и высоких стаканов. Во главе стола сидел Чарли Роули в пурпурном жилете поверх полосатой рубашки, в зеленых плисовых брюках и замшевых мокасинах. Он рассказывал анекдот, с которым уже успел ознакомить Коннора и который Коннор год назад слышал в Бостоне.

— И тут он говорит: «Не могу припомнить, где же я живу!»

Раздался взрыв хохота, сопровождаемый запоздалым фырканьем по мере того, как и остальные усваивали смысл анекдота. Коннор осушил свой стакан кларета. Он чувствовал опасное головокружение и понимал, что потерял представление о количестве выпитого им алкоголя. Шампанское, шабли, а теперь еще этот «Ле Форте де Латур». Он чувствовал веселую раскованность с примесью чрезмерной уверенности в себе; роль невинного хорошего парня давалась ему легче легкого, несмотря на то что никто из этой компании не вызывал у него интереса, и меньше всего — подружка Роули Лулу, полная, с оглушительно громким голосом.

Взяв бокал с арманьяком, он погонял по стенкам сосуда янтарную жидкость. В мыслях у него всплыла Монтана Баннерман, теперь это с ним регулярно случалось после их второй встречи два дня назад. Он сравнил искреннее тепло ее улыбки с натужным смехом этой высокомерной молодой женщины и осознал, что увлечен Монти куда больше, чем ему хотелось бы признать. Но ему понадобится ее помощь в работе над бумагами ее отца, так что у него будет достаточно предлогов для новых встреч с ней.

Он перестал обращать внимание на свою случайную соседку, которая сидела справа от него и за весь вечер не задала ему ни одного вопроса. Вот и хорошо, решил он, вспоминая, что она провела год в Вашингтоне. На его попытки завязать разговор она то односложно отвечала, то делала вид, что не расслышала его слов. Он явно не вызывал у нее интереса. Что ж, будем считать, что это чувство взаимно, решил он, и теперь позволял себе лишь искоса поглядывать на нее.

Аманда что-то там такое. Бархатная повязка на голове, черное платье, напоминающее корсет, — во всяком случае, сиськи надо было запихивать в него с помощью рожка для обуви, а то они угрожали перевалиться через край. Она вызывала у него отвращение тем, что постоянно жевала противоникотинную резинку.

— Бросай курить, дорогой, — сказала она ему тоном, которым, наверное, говорила со своим парикмахером.

— Коннор, твоя очередь, — объявил Роули, выпустив клуб сигарного дыма. — Есть какие-нибудь хорошие шуточки?

Последние десять минут Коннор отчаянно ломал голову, пытаясь вспомнить что-нибудь и пошлое и смешное, чему не было бы сто лет от роду. В памяти у него всплыли лишь два гэга, о которых уже шла речь.

— А как насчет моего розыгрыша?

— Какого именно? — спросил человек напротив.

— Я могу гипнотизировать.

— Неужто? — подала голос девушка, сидящая в дальнем конце стола, слева от Роули. У нее были длинные светлые волосы и пухлое, симпатичное, хотя и агрессивное лицо. — А я думаю, что гипноз — это откровенное жульничество. По телевизору показывали, как тот парень дурит публику. — Она прикурила сигарету, щелкнув золотой зажигалкой. — Во всяком случае, не понимаю, как вы сможете убедить, что кого-то загипнотизировали, — они просто будут притворяться.

— Я могу и загипнотизировать, и доказать это, — сказал Коннор.

— Ничего не получится. Люди уже пытались это сделать. Вот я невнушаема… или как это называется?

— А вам и не надо быть внушаемой. Я могу загипнотизировать любого. Вы Камилла, да?

— Коринтия.

— Ну что ж, Коринтия. Хотите, я докажу вам? — Он обратил внимание, что наступило всеобщее молчание.

— Ну, валяйте — но я заранее извиняюсь… со мной ваш номер не сработает, — с ноткой враждебности заявила она.

— Отлично. — Коннор встал, обошел вокруг стола, нетвердо держась на ногах, и кивнул хозяину. — Чарли, ты не против, если я на минутку займу твое место?

Роули освободил стул, и Коннор уселся. Девушку такое близкое соседство не смутило; Коннор заметил, что кожа у нее под слоем грима желтовато-болезненная.

— Не угодно ли сначала положить сигарету?

Пожав плечами, она подчинилась и вызывающе посмотрела на него. Коннор взял сигарету, держа ее за кончик со следами губной помады. Теперь все взгляды были сосредоточены на нем. Он театрально повернулся к публике, описав рукой с дымящейся сигаретой дугу в воздухе. Подтянув обшлаг левого рукава пиджака, он закатал рукав рубашки, обнажив часы и пару дюймов кожи над ними.

Легко дунув на тлеющий кончик сигареты, он заставил его ярко разгореться, и, пока тот рдел кроваво-красным свечением, Коннор медленно опустил его на кожу руки над часами. Разнесся запах горящих волос и легкий хрустящий звук, когда он оторвал сигарету от запястья. Одна из женщин потрясенно вскрикнула.

Коннор продолжал методично вращать тлеющую сигарету, а потом поднял всем напоказ почерневший растертый кончик, и у всех на лицах появилось выражение ужаса.

— У вас что, кожа из асбеста? — не без надменности спросил торговец предметами искусства.

Коннор покачал головой:

— Все дело в силе убеждения.

— Это невозможно, — возмутилась Коринтия. — Ясное дело, это какой-то хитрый трюк.

— Вы, должно быть, подменили сигарету, — сказала Лулу.

— Я могу проделать то же самое с любым из вас, — улыбнулся Коннор. — Никто из вас не будет испытывать боли. Кто-нибудь хочет попробовать?

Коринтия, помявшись, посмотрела на него и протянула руку.

— Только обожгите меня, и я на вас в суд подам, — бросила она с вызовом под аккомпанемент смешков.

— На этот счет у меня есть страховой полис, — добродушно парировал он и, избегая взгляда в упор, уставился ей в переносицу. — Я сосчитаю до десяти, и вы уснете крепким сном. Когда я захочу вас разбудить, то снова сосчитаю до десяти и прикажу вам проснуться — договорились?

— Ладно. — Она со скучающим видом пожала плечами.

Он понизил голос и пристально уставился в зрачки ее глаз, столь ярких, что Коннор подумал, не носит ли она цветные линзы.

— Один, — произнес он и, не отводя взгляда, на несколько дюймов придвинул голову. — Два. — Еще ближе. — Три… четыре… пять… шесть. — Каждый раз он сокращал расстояние на пару дюймов.

Она моргала все медленнее, и ее глаза начали закрываться.

— Семь… восемь… девять… десять. — Он подождал. — Коринтия, теперь вы спите, глубоко спите, глубоко, глубоко спите. Что вы чувствуете — вы бодрствуете или спите?

Ее глаза были плотно закрыты. Голос звучал словно записанный на магнитофонную ленту, которую крутили с неправильной скоростью.

— Ш-ш-ш… Я шплю.

Коннор окинул присутствующих беглым взглядом; все глаза были обращены на него.

— Вы уверены, что не притворяетесь, Коринтия? Вы действительно спите?

— Дствит… шплю.

— Хотите, чтобы я проверил, правду вы говорите или нет? Вы сказали мне, что вас невозможно загипнотизировать… так откуда же мне знать, что вы сейчас не врете мне?

— Дствит… шплю, — снова пробормотала она.

— О’кей. — Коннор вынул сигарету и вручил ее девушке слева от него. — Будьте любезны, зажгите ее для меня — чтобы все видели: она в самом деле горит и это не какой-то трюк.

Девушка зажала сигарету губами, наклонилась к свече и от ее пламени прикурила. Сделав вдох, она закашлялась и вернула сигарету Коннору.

Тот обвел взглядом аудиторию и левой рукой взял левую же руку Коринтии.

— Какая у вас красивая рука, Коринтия. Хотите, чтобы на ней появились шрамы?

— Шр… нет.

— Вы уверены? Ни ожогов от сигареты и ничего такого?

— Шрамы… нет.

Коннор приподнял ее руку и повернул ее, как фокусник демонстрирует пустую коробку, показывая, что в ней ничего нет. Затем с театральной медлительностью он поднес к ее коже тлеющий кончик сигареты.

Раздалось шипение и легкий треск, когда огонь коснулся кожи. Кто-то сдавленно выдохнул. Кто-то другой сказал:

— Иисусе!

Коннор нажал сильнее, вращая сигарету, пока она окончательно не погасла, а затем торжественно вручил ее девушке, которая раскуривала.

— Можете ли вы проверить, что она не горит?.. — В двух местах он услышал нерешительные смешки и опустил руку загипнотизированной на стол. — Хорошо, Коринтия, а теперь я собираюсь разбудить вас. Я сосчитаю до десяти, вы откроете глаза и проснетесь. Итак, мы начинаем. Один… два… три…