На счет «десять» она открыла глаза и смущенно моргнула — сначала Коннору, а затем обведя взглядом стол.
— С возвращением, — сказал Коннор.
Бросив на него короткий подозрительный взгляд, она нахмурилась и ничего не сказала.
— Вы что-нибудь чувствуете? — спросил Коннор. — На левой руке?
— Н-ну… вроде кто-то пощекотал меня перышком… или чем-то подобным.
— Присмотритесь… в том месте осталась какая-то отметина?
Она уставилась на ту точку, куда он указывал пальцем, стряхнула пятнышко пепла и удивилась.
— Отметина? Ничего не вижу. — Она поднесла руку к канделябру.
Коннор показал раздавленную сигарету:
— Вы не чувствовали, когда ее тушили о вашу руку?
— Да бросьте! Ничего подобного вы не делали!
— Господи, Коннор! — воскликнул Чарли Роули. — Черт побери, как ты это делаешь?
Коннор улыбнулся и промолчал.
— Это было как щекотка, — внезапно упавшим голосом пробормотала Коринтия. — Ну просто как щекотка.
— Всего лишь фокус, — сказал искусствовед-торговец. — Чертовски тонкий, всех нас обдурил.
— И вовсе не фокус, Джулиан, — возразила девушка. — Я все видела. Он в самом деле потушил сигарету о ее кожу.
— И все же я не верю, что была под гипнозом, — заявила Коринтия, обретая прежнюю самоуверенность. — Вы, ясное дело, провернули фокус, заменив одну сигарету другой.
Коннор поднял брови:
— Вам удобно в это верить, не так ли?
— Тут не стоит вопрос об удобстве. Это истина. Вы никоим образом не можете подействовать на мое тело, просто глядя на меня и разговаривая со мной. Я в это не верю.
Коннор помолчал, обводя взглядом стол. Затем он повернулся к молодой женщине и тихо сказал:
— Перед вами стоит бокал красного вина, не так ли?
Она мельком взглянула на граненый бокал и опять уставилась на Коннора:
— Да.
Коннор снова уперся взглядом ей в переносицу:
— Я хочу, чтобы вы очень внимательно смотрели на этот сосуд. Не отводите от него взгляда ни на секунду, продолжайте смотреть на него. — Пока он говорил, интонации голоса становились все глубже и тише. — Продолжайте смотреть на него, Коринтия, и, пока вы смотрите, вы чувствуете, как в вас растет мощь, как она распространяется по всему телу, вы чувствуете, как энергия исходит откуда-то из глубины желудка, вот она растекается по венам, заставляет крепнуть мускулы. И вы чувствуете в себе силу… такую силу! Вы любите этот бокал, не так ли, Коринтия?
Она кивнула и сказала сдавленным голосом:
— Д-д-да.
— Вы безумно любите этот бокал. Один из самых красивых бокалов, которые вы когда-либо видели в жизни. Вы жаждете иметь его. Вы хотите, чтобы такие бокалы стояли на столе у вас дома. Истина в том, Коринтия, что вы немного завидуете Чарли за то, что у него есть такие бокалы, не так ли?
— Немного.
— Только немного? А у меня чувство, что на самом деле вы очень ревнивы. Я думаю, вы испытываете к Чарли жгучую ненависть за то, что у него такие бокалы. Но вы кое-что можете сделать, не так ли? И вы точно знаете, что именно. Сконцентрируйтесь на этом бокале. Соберите в своем теле всю энергию, почувствуйте, как она растет. Направьте ее на бокал. Возненавидьте этот бокал, Коринтия! Так, как вы еще никогда никого и ничего в жизни не ненавидели! Испытываете вы теперь такую ненависть?
— Да, да, ненавижу! — И теперь в ее голосе была едва ли не исступленная ярость.
— Больше ненависти! А теперь чуть спокойнее. Направьте всю ненависть вашего тела, до последней капли, на этот бокал. Ненавидьте его всем телом, всем сердцем!
Лицо Коринтии побагровело; все тело стало содрогаться.
— А теперь высвободите эту энергию!
В ответ раздался резкий звук; бокал у всех на глазах разлетелся в разные стороны, как маленькая бомба. Осколки стекла зазвенели о посуду, о серебряные столовые приборы. Лужица красного вина растеклась и мгновенно впиталась в льняную скатерть, вокруг ножки бокала, единственной части, оставшейся нетронутой.
Несколько секунд царило гробовое молчание. Коннор поймал взгляд хозяина; Роули был откровенно ошеломлен.
— Боже мой! — воскликнула подружка Роули и принялась сыпать соль на винное пятно.
Коринтия с пепельным лицом безмолвно смотрела на стол с таким выражением, словно увидела привидение.
— П-плесни на пятно немного белого вина — перестанет окрашиваться, — посоветовала женщина.
— Прости за бокал, — сказал Коннор. — Я за него рассчитаюсь.
Роули покачал головой:
— Не ты же разбил его. — Подрагивающими руками он снова взял сигару. — О, дьявольщина! Прямо мурашки бегут!
— У вас есть и другие фокусы? — спросила девушка справа.
— Никак ты и алхимию знаешь, Коннор? — с нервной улыбкой поинтересовался Роули. — Может, на бис превратишь какой-нибудь простой металл в золото? Или смешаешь магические зелья и сваришь панацею от всех болезней?
Коннор подмигнул ему.
— Этим займемся днем, — сказал он.
19
Барнет, Северный Лондон. 1946 год
— Клетка тебе нужна?
Дэниел Джадд помотал головой.
Торговец бесстрастным взглядом смерил маленького, аккуратно одетого мальчика, который прижимал локтем библиотечную книгу.
— Ты должен держать их в клетке. Они все грызут.
Дэниел Джадд снова помотал головой.
— Мне просто нужна коробка, чтобы отнести домой, — сказал он робким голосом, который был лишь чуть громче шепота.
— А у тебя дома есть клетка?
Мальчик покраснел и кивнул.
Торговец пожал плечами, залез под стойку и выложил на нее маленькую коробку из-под обуви. Пошарив вокруг, он нашел отвертку и пробил полдюжины дырок в крышке коробки. Снова смерил мальчика взглядом:
— Хочешь еще банку с кормом?
Мальчик кивнул и быстро посмотрел на дверь, опасаясь, что мимо пройдет мать. Он порылся в кармане, извлек оттуда десять шиллингов, которые несколько дней назад ему дала тетя на дне рождения, когда ему исполнилось двенадцать лет. Мальчик протянул банкноту торговцу.
Звякнула касса, и продавец неохотно вернул ему девять шиллингов и один пенс сдачи, после чего подтолкнул коробку:
— Смотри, чтобы воды хватало.
Дэниел открыл дверь магазина, услышал, как громко звякнул колокольчик над ней, и, прежде чем вынырнуть наружу, посмотрел в оба конца шумной улицы. Когда за ним закрылась дверь, колокольчик снова звякнул. Мимо проехал автобус, черный «хиллман» и разносчик из булочной на велосипеде. Он засунул коробку под плащ и быстрым шагом, переходящим на бег, заторопился домой, пряча голову от плотной мороси конца августа и стараясь, чтобы его никто не заметил.
Он прошел под навесом железнодорожной эстакады, мимо разбомбленного дома, от которого остался только один фасад, и вышел на пригородную улочку в выщербленной булыжной мостовой, обсаженную деревьями. Он заметил, как из калитки появилась соседка миссис Корниш, приятельница матери, и перешел улицу, чтобы не встретиться с ней. Фургон громко посигналил ему, когда он появился у него перед носом.
Джимми Дайерс, парнишка, который жил через несколько домов выше по улице, неуверенно катился на самокате по тротуару и остановился, увидев Дэнни.
— Выйдешь днем поиграть? — спросил он.
— Не могу, я занят.
— Чем ты занимаешься?
— Да ничем особенным, — сказал Дэниел, покраснев.
— А что у тебя в коробке?
— Ничего.
— Дашь посмотреть?
Дэниел поплотнее запихнул ее под плащ.
— Это книга?
— Я должен спешить домой… мама ждет.
— Завтра выйдешь поиграть?
— Посмотрим. Если мне разрешат.
— Ты, видно, здорово боишься мамаши, да?
— И вовсе нет.
— Боишься, боишься!
— Нет.
— А все говорят, что да. Мой папа говорит, что твои родители психи.
Дэниел ускорил шаги и повернул налево на точно такую же улицу. Увидев свой дом, шестой справа, он остановился за стволом вяза. Сняв плащ, аккуратно обернул им коробку из-под обуви вместе с книгой и, сунув сверток под мышку, постарался проскользнуть незамеченным.
Дождь припустил сильнее, когда он пересекал дорогу, и он посмотрел на окно в эркере, пытаясь уловить какое-то движение за сетчатой портьерой. Он знал: когда он выходит из дома, мать часто смотрит ему вслед из этого же окна, проверяя, не совершит ли он какой-нибудь грех на улице.
Подойдя к низкой стенке, окружавшей клумбу, он первым делом убедился, что путь свободен, после чего перегнулся через стенку и спрятал книгу и коробку у основания густого куста роз «Старая Англия». Влажные лепестки скользнули ему по лицу, а шипы кольнули руки; он бегло вдохнул густой, тяжелый цветочный аромат, после чего поднялся и пошел дальше с плащом на руке. Открыв калитку, он по дорожке обогнул дом и подошел к боковой двери.
Открыв ее, он оказался в кухне. Мать стояла у стола, раскладывая тесто в формочки. Печь пирожные — это была ее еженедельная обязанность для утренних кофепитий церковного кружка; радио транслировало какой-то унылый скрипичный концерт. Она пристально посмотрела на него:
— Почему ты не надеваешь плащ?
— Я надевал его.
Она протянула руку и потрогала его рубашку. А затем неожиданно с силой ударила его по лицу:
— Лжец! Бог видит твое вранье, Дэниел, Бог все видит. Понимаешь?
Он понуро кивнул.