Направляясь вверх по лестнице, она еще раз усмехнулась. На сердце полегчало, словно она одержала тайную личную победу над Дэвидом.
Вздрогнув, Алекс проснулась в своей большой кровати и сразу же подумала: уж не проспала ли? Протянула руку, взяла часы. Шесть пятнадцать. Она с облегчением опустилась на подушку и закрыла глаза. Издалека с Кингс-роуд донесся грохот едущего грузовика. Потом раздался щелчок замка — похоже, ее входной двери. Она напрягла слух, но вскоре поняла, что, вероятно, ей послышалось, и закрыла глаза. Еще час сна. Так необходимого ей сна. Легкие саднило, в висках пульсировала боль. Она всегда слишком много курила и пила при встречах с Дэвидом. Разъезд с ним оказался делом непростым. Иногда, думалось ей, даже более трудным, чем продолжение совместной жизни.
Перед глазами в темной комнате промелькнула тень, и вдруг стало холодно. Она открыла глаза и увидела над кроватью Фабиана — совершенно отчетливо, несмотря на темноту.
— Дорогой!
— Привет, мама.
Она уставилась на него — он показался ей взволнованным, возбужденным.
— Дорогой, я тебя не ждала раньше вечера.
— Мне сейчас нужно отдохнуть — ужасно устал.
— Вероятно, ехал всю ночь.
Фабиан улыбнулся:
— Ты поспи еще, мама.
— Поговорим позже, — сказала она и закрыла глаза в ожидании, когда раздастся щелчок закрывающейся двери.
Но никакого щелчка не последовало.
— Фабиан, дорогой, закрой дверь.
Потом она открыла глаза и увидела: дверь закрыта. Недоуменно улыбнулась и задремала.
Казалось, прошло всего несколько секунд, а потом донесся пронзительный вопль попавшего в беду насекомого — взволнованный, настойчивый, набирающий силу. Алекс потянулась к часам, чтобы остановить их, пока они не разбудили Фабиана. Ее рука шарила по прикроватной тумбочке — ключи, книга, стакан воды, жесткая чешуйчатая обложка «Филофакса». [Имеется в виду бумажник-органайзер производства фирмы «Filofax».] Пронзительный, настойчивый визг продолжался; она полежала несколько секунд в ожидании — пусть прекратится сам, потом вспомнила, что ждать не стоит: эти замечательные часы на солнечном элементе никогда сами не выключаются, они запрограммированы и будут верещать до конца света. Эта мысль вызвала в ней новый всплеск неприязни к Дэвиду. Что за идиотский подарок на Рождество — жестокий, мазохистский. Человек, который отвернулся от городской цивилизации, не должен питать такую любовь ко всяким электронным штучкам.
Алекс натянула тренировочный костюм и тихо, чтобы не разбудить Фабиана, вышла в коридор. Радуясь возвращению сына, завязывала узелок на память: отменить назначенную на вечер встречу, чтобы они могли побыть вместе, может быть, сходить в кинотеатр, а потом в китайский ресторан. Сын вошел в прекрасный возраст — студент второго курса в Кембридже, начинает ясно понимать, как устроен мир, но еще полон энтузиазма юности. Он был ей хорошим собеседником, товарищем.
Она пробежала обычным маршрутом — по Фулхэм-роуд, вокруг Бромптонского кладбища, — потом забрала с крыльца газеты и молоко и вернулась в дом. Ее немного удивило, что Фабиан не разбросал, как обычно, повсюду в холле свою одежду, да и машины его она не заметила у входа, но, возможно, он припарковался на другой улице. Она поднялась в спальню, чтобы тихонько принять душ и одеться.
Прикинула, разбудить ли его перед уходом, но в конечном счете прошла в кухню и оставила там записку: «Дорогой, вернусь в семь. Если ты свободен, можем сходить в кино. Целую. Мама».
Потом посмотрела на часы и заторопилась.
Когда она добралась до парковки на Поланд-стрит, ее настроение ухудшилось. Она машинально кивнула сторожу, въезжая на пандус. Чувствовала: что-то не так, но не могла понять что, а потому обвиняла в своей мрачности Дэвида. Выражение лица Фабиана выбило ее из колеи: он словно скрывал от нее некую тайну. Было ощущение, словно существует заговор, о цели которого не осведомлена только она.
3
Секретарша положила на стол третью стопку пухлых конвертов. Алекс недоуменно посмотрела на нее:
— Джули, это все сегодняшнее?
Она взяла конверт, неуверенно посмотрела на него. «Миз Алекс Хайтауэр, Литературное агентство Хайтауэр» — было написано огромными, кривыми, словно пьяными, буквами.
— Надеюсь, он не переделал рукопись.
— Только что звонил Филип Мейн — спрашивал, расшифровали ли вы его послание. Возможно, он шутил, но я не очень уверена.
Алекс вспомнила проявленные негативы и усмехнулась.
— Я ему перезвоню, когда разберусь с почтой.
— То есть недели через две.
Алекс взяла канцелярский нож и принялась искать место, свободное от липкой ленты.
— Звонил некто Уолтер Флетчер, хотел узнать, прочли ли вы его рукопись.
— Мне это имя ничего не говорит.
— Он жаловался, что рукопись у вас уже почти неделю.
Алекс уставилась на полки рядом со столом, заваленные рукописями романов, пьес, сценариев фильмов.
— Уолтер Флетчер? А как название?
— «Развитие племенных танцев в Средние века».
— Вы шутите! — Алекс отпила кофе. — Вы ему сказали, что мы не работаем с такой тематикой?
— Я пыталась. Но он, кажется, абсолютно убежден, что его работа станет бестселлером.
Алекс разорвала конверт и вытащила бесформенный комок схваченных резинкой потрепанных бумаг толщиной в несколько дюймов.
— Это ваше. — Она передала бумаги секретарю.
Та поморщилась, приняв тяжелый пакет. Положила бумаги на стол, уставилась на первую страницу с ее почти нечитаемым шифром орфографических ошибок, вымарываний и подчеркиваний красным карандашом.
— Похоже, в его пишущей машинке не было ленты.
— Нужно во всем видеть хорошую сторону. По крайней мере, это не написано от руки.
Прогудел интерком, и Джули сняла трубку.
— Вас — Филип Мейн.
Алекс помедлила несколько секунд.
— О’кей. — Она нажала кнопку. — Ты спятил, — сказала она. — Совсем съехал с катушек.
Послышалось обычное шмыганье, за ним кашель, неизменно похожий на хрюканье, а за этим долгое шипение: он глубоко затягивался неизменной крепкой сигаретой «Кэпстен», которую то извлекал из усов, то снова заправлял в них желтыми от никотина пальцами — указательным и большим.
— Так ты поняла? — В его низком спокойном голосе слышалось мальчишеское возбуждение.
— Поняла? Что я должна была понять?
Шмыганье, кашель, шипение.
— Это абсолютно новая форма коммуникации, новый язык. Мы эволюционируем от диалога в бессистемную коммуникацию, мутировавшую в кинопленку. Больше никто не берет на себя труд говорить, это слишком банально. Мы делаем фильмы, фотографируем, распространяем все это. Диалог слишком императивен — если ты слушаешь диалог, то он не дает тебе возможности развивать мысли, но когда ты проявляешь чьи-то фотографии, они говорят с тобой… часть твоей души уходит в них.
Алекс посмотрела на свою секретаршу и постучала себя по виску.
— Значит, тридцать шесть фотографий гениталий какого-то животного содержали некое послание ко мне?
Хрюканье, шипение.
— Да.
— До меня они донесли одну мысль: этот фаллос слишком мал.
Джули захихикала.
— «Органы видов».
— «Органы видов»?
— Название. Я придумал название.
— Название чего?
— Новой книги. Мы напишем ее в соавторстве.
Хрюканье.
— Филип, у меня много работы. Пятница — самый тяжелый день.
— Давай позавтракаем вместе на той неделе.
— Я буду очень загружена.
— А как насчет обеда?
— Я думаю, лучше уж ланч.
— Ты мне не веришь. — В его голосе слышалась обида.
— Во вторник. Во вторник я смогу себе позволить короткий ланч.
— Я заеду за тобой в час. Устроит?
— Отлично. Договорились.
Алекс покачала головой и повесила трубку.
— Филип Мейн? — спросила Джули.
Алекс кивнула и улыбнулась:
— Он сумасшедший. Совершенно сумасшедший, но, возможно, он сейчас пишет блестящую книгу. Будет прибыльное дело, если только он ее закончит.
— Ее кто-нибудь будет в состоянии понять?
— Нет. Поэтому она получит несколько наград.
Интерком заверещал снова.
— Да? — сказала Алекс.
— Миссис Хайтауэр, тут пришел полицейский.
— Полицейский?
Первой ее реакцией было чувство вины. Может, у нее есть просроченный штраф за парковку? Или кто-то пожаловался на нее из-за опасного вождения? Нет, исключено.
— И что ему надо?
— Хочет поговорить с вами лично.
В голосе девушки из приемной слышалась настойчивость. Может быть, приход полицейского напугал и ее?
Алекс пожала плечами:
— Попроси его ко мне.
Сотрудник полиции вошел, держа в руке фуражку. Посмотрел в пол, на свои безукоризненно отполированные туфли, потом поднял голову и остановил взгляд чуть ниже края стола. Алекс была поражена молодостью гостя: она ожидала увидеть кого-нибудь пожилого, но полицейский был не старше ее сына.
У него был сплющенный нос боксера, но мягкие, добрые голубые глаза с застенчивым выражением.
— Миссис Хайтауэр? — вопросительно произнес он, обращаясь к обеим женщинам.
— Это я.
Он скосил взгляд на Джули, потом посмотрел на Алекс, убрал руки за спину, чуть качнулся в одну, в другую сторону.
— Не могли бы мы поговорить наедине?
— Ничего страшного, моя секретарша давно работает со мной.