Фотография. В фотографии есть что-то очень личное. Она мгновенно отражает реальность, рассказывает историю без необходимости читать рукопись. Возможно, Филип прав. Но об этом еще предстояло столько всего узнать.

Она пропустила последние уроки; время — его всегда не хватало. Когда Дэвид обустроил ей проявочную, она полюбила запираться здесь — в покое и безопасности, в тишине, среди странных запахов химикалий. Но сегодня она чувствовала себя здесь не в своей тарелке, тишина угнетала ее.

Отвратительный отпечаток с пленки Филипа Мейна все еще висел на просушке. Алекс сняла бумагу, надеясь, что Мимса ее не заметила, и уже собиралась порвать, когда что-то привлекло ее внимание на одном кадре — отметинка, очень маленькая. Алекс взяла лупу, включила подсветку и посмотрела на отпечаток.

Лупа выпала из ее руки и ударилась о белое оргстекло в подсветке. Осталась заметная царапина, а Алекс замерла. По телу прошел озноб, кожу начало покалывать.

После проявки на бумаге появилось лицо Фабиана.

Снова показалось, что вокруг смыкаются стены. Она повернулась, посмотрела на дверь и поняла, что оставляла ее в другом положении. Ухватившись за ручку, Алекс распахнула дверь. Никого.

— Эй! — сказала она. — Эй?

Взглянула вдоль лестницы, но там все было тихо.

Потом раздался пронзительный скрип; казалось, фундамент дома содрогнулся. Она вскрикнула и в страхе ухватилась за дверной косяк. Скрип перешел в металлический звон. Дверной звонок! Алекс вздохнула с облегчением. Не уходите, пожалуйста, не уходите! Она бросилась вверх по лестнице, отчаянно спеша застать того, кто звонит, прежде чем он уйдет, отчаянно торопясь оказаться рядом с другим человеком, с кем угодно!

Она открыла дверь и замерла, переводя дыхание. Перед ней стоял молодой человек с серьезным, чистым лицом и короткими кудрявыми волосами. На нем был потрепанный серый костюм, слишком старый — вероятно, с чужого плеча. Свитер с высоким воротником. Поцарапанные бесформенные черные туфли, сто лет не знавшие щетки. Может, и они ему достались от кого-то другого?

— Миссис Хайтауэр? — неторопливо начал он, тщательно выговаривая слова.

Алекс кивнула. Было в этом парне что-то знакомое, как в старой, уже прочитанной газете. На коммивояжера он не походил, и она даже подумала, что если это еще один медиум, присланный Санди, то она не будет возражать. Сейчас она была рада любой живой душе.

— Меня зовут Джон Оллсоп, я помощник викария… обслуживаю ваш приход… мм… викарий сказал мне о вашей утрате, и я подумал, что нужно заглянуть к вам, представиться… если вы не возражаете.

Его правый глаз резко дернулся два раза.

— Прошу вас… да, конечно. — Она впустила его и закрыла дверь. — К сожалению, мы не приглашали викария на отпевание… его проводил школьный приятель моего мужа — Джон Ламбурн… он живет близ Гастингса. Надеюсь, викарий не в обиде, что его обошли.

— Ничуть, так часто бывает.

Они вошли в гостиную.

— Боюсь, мы частенько забывали о церкви.

— Я бы на вашем месте не переживал из-за этого, — доброжелательно сказал он. — Если вы захотите прийти и помолиться в один из наших храмов, вас встретят с радостью.

— Спасибо.

— Как вы себя чувствуете? Я вижу, все еще не можете прийти в себя.

— Никто не предполагает оказаться на похоронах собственного ребенка.

— Это верно. Потерять ребенка — это ужасно. У вас есть другие… дети?

Она покачала головой.

— Тогда вам должно быть еще тяжелее, если только это возможно. — Глаз у него снова дернулся. — Я и сам недавно пережил утрату — потерял жену. Мне очень помогали ее фотографии.

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами и подумала о лице на фотографии, изображающей гениталии. Как? Как оно попало туда? Может, это чья-то гнусная шутка?

— Примите мои соболезнования.

— Спасибо. — Он печально улыбнулся и кивнул.

— Она… — Алекс не могла найти подходящего слова.

— Рак.

Алекс кивнула, не зная, что сказать.

— Ужасно.

Перед ней снова встало лицо Фабиана. Она резко поднялась, но остановилась в недоумении: зачем она вставала?

— Я… я принесу кофе.

— Нет-нет, спасибо.

— Вы что предпочитаете — кофе или чай… или виски… или что-нибудь другое?

— Нет, спасибо, ничего не надо.

Но она уже шла на кухню — ей отчаянно требовалось минутку побыть одной, чтобы взять себя в руки. Она приготовила кофе, открыла пачку шоколадного печенья и уже собиралась вернуться в гостиную, когда в глаза ей бросилась визитка на кухонном столе. На ней было имя Айрис Тремейн и адрес в Эрлс-Корт. Алекс швырнула карточку в мусорное ведро, потом вытащила и положила на стол. Взяла поднос и вернулась в гостиную.

— Пожалуйста, берите молоко и сахар.

— Спасибо.

Она чувствовала его вопросительный взгляд и спрашивала себя: «Я выгляжу ужасно? Совсем потерянной?»

— Да. — Глаз у него снова дернулся. — Фотографии навевают воспоминания. Они могут быть очень полезны. Боль со временем проходит, поверьте мне.

Он улыбнулся и нервно откусил печенье, словно опасаясь, как бы оно не укусило его в ответ.

Она перехватила его взгляд, брошенный на вазу с увядающими розами.

— Фабиан прислал их мне на день рождения. Он всегда дарил мне красные розы, они ему нравились.

— Вы… гм… садовничаете?

— Я, к сожалению, в этом плане безнадежна. Мой муж садовничает.

— Насколько я понимаю, вы разъехались?

— Да. Мой муж занимался рекламным делом… но настоящей его любовью всегда было виноделие. И он решил бросить все и заняться выращиванием винограда. К сожалению, загородная жизнь не для меня.

— Очень трудно это — жить за городом; иногда все слишком уж безмятежно.

— Да.

— Вы, кажется, литературный агент.

Она кивнула.

— Я сам пишу книгу. Небольшую.

Алекс ощутила разочарование: не это ли и привело его к ней?

— У вас есть издатель?

— Ну, мне до конца еще далеко… не уверен, что она будет заслуживать внимания.

— Если вы хотите, чтобы я посмотрела…

— Нет-нет, я бы не хотел вас беспокоить. Может быть, если я ее закончу.

— Еще кофе?

— Печенье, с вашего разрешения. — Он подался вперед и взял еще одно печенье с тарелки. — Знаете, вам, возможно, принес бы облегчение разговор с друзьями сына. Нередко мы так мало знаем о наших близких, пока они с нами, но после их ухода мы можем узнать о них много хорошего. Это большое утешение.

— Спасибо. Хороший совет. Но вообще-то, он был одиночкой. Я знаю только двух его близких приятелей, и один из них погиб вместе с ним.

Священник покачал головой:

— Некоторые вещи очень трудно понять, миссис Хайтауэр.

— Да, — кивнула Алекс.

— Но вы, похоже, из тех людей, которые умеют держать себя в руках.

— Да. — Она вздохнула. — Это я умею. Более или менее.

Она улыбнулась, гость улыбнулся в ответ, помешал кофе.

— У вас есть какие-либо… — она помолчала, покраснела, — представления о спиритизме?

Его лицо помрачнело, словно набежала туча.

— Я бы не рекомендовал вам заниматься этим, миссис Хайтауэр, категорически не рекомендовал. Вы уже… — Он замолчал, подыскивая нужные слова.

— Нет, вовсе нет. Просто мне кое-кто посоветовал.

— Я знаю, что ничего, кроме горя, это не приносит. Никогда ничего хорошего.

Внезапно, судя по его виду, он почувствовал себя неловко, словно понял, что пора уходить.

— Я не верю ни в какой спиритизм.

— Это очень разумно. Если какой-то друг вам предлагает такие вещи, то он и не друг вовсе. Молитва, любовь, добрые воспоминания и время залечат раны. Ничего хорошего из попытки общения с умершим не выйдет, ничего, кроме разочарования и… — Он замешкался.

— И?..

— В мире существует много злых сил, миссис Хайтауэр. В мире много зла, и те, кто становится на дорожку оккультизма, подвергают опасности не только себя, но и других.

Она кивнула:

— Я не собираюсь становиться на эту дорожку.

— Хорошо. — Он улыбнулся. — Хотите, помолимся вместе?

— Помолимся? — Она моргнула и почувствовала, что краснеет. — Да… мм… спасибо, — смущенно сказала она.

Священник закрыл глаза, и они вместе прочли «Отче наш». Потом он стал читать другие молитвы, а она сидела, плотно сомкнув веки. Ей это казалось странным — они вдвоем в ее гостиной, но когда она открыла глаза, то почувствовала, что укрепилась духом, стала сильнее.

— Хотите, чтобы я заглянул еще раз?

— В любое время, когда будете проходить мимо.

Он ушел, словно торопился покинуть ее дом. Когда Алекс спросила о спиритизме, в нем что-то изменилось: появилась какая-то озабоченность, которую она не смогла рассеять.

Закрыв входную дверь, Алекс двинулась назад по коридору. На лестнице, ведущей в проявочную, горел свет, и она подумала: не спуститься ли ей, не посмотреть ли еще раз на фотографию? Нет, решила она, лучше сделать это утром, при свете дня, когда она отдохнет и глаза не будут ее обманывать. Она вздохнула; рано или поздно ей придется заняться комнатой Фабиана, что-то сделать с его одеждой, вещами.

Вдруг она подумала: а не оставил ли он завещания?

Алекс поднялась в спальню сына, включила свет. Комната казалась очень мирной, почти приветливой. У кровати стояли его тапочки, приготовленные Мимсой; глупая Мимса, с улыбкой подумала Алекс. Горничная восприняла известие болезненно. Бурный поток чувств — лучший способ выпустить скорбь, Алекс знала это и на миг позавидовала простоте Мимсы, ее латиноамериканскому темпераменту. Хорошо бы и ей когда-нибудь вот так научиться выпускать эмоции.