Вера взяла кейс и плащ, которые Росс, не глядя, сунул ей, словно горничной, и подставила щеку для небрежного, мимолетного поцелуя.

— Привет, — сказала она. — Как прошел день?

— Ужасно. Потерял пациентку. Умерла прямо на столе. — В голосе Росса угадывались боль и обида; он с силой захлопнул дверь.

Рослый — шесть футов и четыре дюйма, — с блестящими волнистыми черными волосами, зачесанными назад и благоухающими парфюмом, ее муж напоминал красавца-гангстера: хрустящая белая рубашка, шелковый красный с золотом галстук, темно-синий костюм, сшитый на заказ. Складками на брюках можно резать сыр, черные башмаки вычищены по-армейски безупречно.

Вере показалось, Росс сейчас расплачется. Но при виде сына его лицо просветлело.

— Папа, папа!

Алек, у которого еще не сошел таиландский загар, со всех ног бросился к отцу; тот подхватил его на руки.

— Здравствуй, великан! — Росс так крепко прижимал сынишку к груди, как будто сосредоточивал в теплом комочке все надежды и мечты мира. — Как делишки? Как прошел день?

Вера улыбнулась. Не важно, какие чувства испытывает она сама; любовь, связывающая мужа и сына, всегда придавала ей сил и укрепляла решимость сохранить семью во что бы то ни стало.

Повесив плащ мужа на вешалку и поставив кейс на пол, она направилась в кухню. На экране телевизора начальник устраивал выволочку Гомеру Симпсону. Вера налила в тумблер на три пальца виски «Макаллан» и нажала краем стакана кран льдогенератора, встроенного в холодильник «Мэйтаг». В тумблер со звоном упали четыре кубика льда.

Росс вошел в кухню следом за ней и поставил Алека на пол. Внимание мальчика тут же переключилось на телевизор.

— Кто умер? — спросила Вера, подавая мужу виски. — Пациентка?

Росс поднял тумблер на свет, осмотрел, не грязный ли, нет ли следов помады и бог знает чего еще, — он всегда очень пристально осматривал бокалы, прежде чем поднести к своим священным губам.

Одним махом выпил треть содержимого. Вера подошла ближе, распустила узел его галстука, нехотя положила руку мужу на плечо — на большее она сейчас не была способна и ничего не хотела, — но тут же отстранилась.

— Папа, я сегодня забил два гола!

— Да, точно! — с гордостью подтвердила Вера.

— Здорово! — Росс подошел к сыну сзади и обхватил его руками. — Целых два гола?!

Алек кивнул; он разрывался между желанием получить похвалу и посмотреть мультсериал.

Улыбка на лице Росса увяла. Он сел на стул.

— Два гола! — Глаза его больше не искрились радостью. Он похлопал Алека по голове, повторил: — Просто здорово! — Затем ушел в свой кабинет и, против обыкновения не сняв пиджак, сел в кожаное регулируемое кресло «Паркер Нолл». Опустил спинку в крайнее лежачее положение, поднял подножку и закрыл глаза.

Вера наблюдала за мужем. Он страдает — но ей отчего-то нисколько не жаль его. Хотя… какая-то часть ее по-прежнему хочет, чтобы между ними все стало так, как раньше, правда, теперь больше ради Алека, чем ради нее самой.

— Умерла. Вот дрянь, не ожидал от нее такой подлости!

— От кого? — спокойно уточнила Вера. — От пациентки?

— От нее, чтоб ее… Черт ее дернул сдохнуть прямо на столе, во время операции!

— Что с ней случилось?

— Аллергия на наркоз. Уже второй случай за год… Господи!

— Анестезиолог тот же самый — Томми?

— Нет, Томми не было. Я работал без анестезиолога. Подумаешь, операция пустяковая — коррекция крыльев носа. Ее делают под местным наркозом; для этого анестезиолог не требуется… Дай, пожалуйста, сигару.

Вера пошла в столовую, извлекла из хьюмидора «Монтекристо № 3», аккуратно отрезала кончик — так, как любил Росс, — и, вернувшись в кабинет, подала мужу сигару и зажигалку «Дюпон». Он закурил, повертел сигару над пламенем, чтобы табак загорелся равномерно. Потом выпустил голубоватую струю в потолок.

— А ты как сегодня? — спросил Росс, не открывая глаз.

— Все нормально. Хорошо, — сдержанно ответила она, хотя ее так и подмывало сказать: «Паршиво, как всегда».

Он кивнул и, помолчав несколько минут, заявил:

— Я люблю тебя, Вера. Без тебя я не смог бы жить. Ты ведь знаешь?

«Да, знаю, — подумала она. — Вот в том-то и проблема».

2

Мальчик стоял в переулке; вдали от уличного фонаря царила темень. Была теплая сентябрьская ночь; у мальчика над головой слабо мерцала тусклая лампочка; ее свет едва проникал за занавески открытого окна.

Услышав рев мотора, мальчик вжался в стену. Завизжали тормоза; машина проехала мимо. Где-то гремело радио; он уловил слова новой песни «Лав ми ду». В ноздри ударила вонь из стоящих рядом мусорных баков. Мальчик сморщился.

Легкий ветерок раздувал занавески; слабые отблески света плясали на боковой стене дома, где не было окон. Невдалеке залаяла собака, потом наступила тишина. И тогда он услышал женский голос:

— О да… Господи, да! Сильнее, трахни меня сильнее, о боже, о да, да, да!

В правой руке мальчик сжимал тяжелую прямоугольную канистру с бензином, закрытую круглым колпачком, с тонкой металлической ручкой, которая больно резала ладонь. На канистре было выбито: «Шелл ойл». От нее пахло машинным маслом. Там было почти пять литров бензина, которые он нацедил из бака отцовского «морриса».

В кармане у мальчика был спрятан коробок спичек.

В сердце полыхала ненависть.

3

Между ног было скользко от спермы Росса. Вера лежала тихо, слушая, как он мочится в туалете. Из-за раздернутых штор пробивался серый свет, вдали виднелись пышные зеленые кроны берез. Радиочасы бормотали новости, но она едва разбирала слова. Опять убитые в Косове… Потом — проверка точного времени: 6:25; среда, 12 мая.

Вера потянулась за контейнером, где в растворе плавали ее контактные линзы; отвернула крышку. Через двадцать минут пора будить Алека, кормить его, отправлять в школу, а потом?..

Тошнота, отравлявшая ей жизнь уже несколько дней, сегодня усилилась. Вдруг Веру передернуло.

Неужели беременность?

О боже! Только не это!

Через год после рождения Алека они попытались завести второго ребенка, но ничего не получилось. Еще год спустя Росс заставил ее сдать анализы, но оказалось, что у нее все в порядке. Видимо, проблема была в нем, но он не желал в это верить и, нагрубив, отказался пойти к специалисту.

Постепенно Вера поняла, что отсутствие второго ребенка — благо для нее. Она до смерти любит Алека, но с ним бывает трудно, а ее силы на исходе. Неизвестно, смогла бы она воспитать еще одного малыша.

И потом, Вера знала: она не разводится с мужем потому, что не мыслит жизни без Алека. При ее депрессии Росс ни за что не позволит ей забрать сына; да и в ее теперешнем состоянии вряд ли она справится с мальчиком. Росс любит сына; в этом не может быть сомнений. Но он оказывает на Алека влияние. Алек носит в себе гены Росса, и тут ничего не поделаешь. Остается надеяться лишь на то, что любовь и ласка помогут вызвать к жизни положительные черты, унаследованные мальчиком от отца, и избавиться от всего плохого.

— Дорогая, что ты наденешь вечером? — крикнул Росс из ванной.

Включай мозги, быстрее!

— Наверное, темно-синее платье от Вивьен Вествуд, которое ты мне купил.

— Ну-ка примерь, а я посмотрю!

Вера послушно надела платье. Росс показался на пороге — голый, волосы влажные, во рту зубная щетка. Внимательно оглядел ее:

— Нет. Не пойдет. Слишком легкомысленно. Для сегодняшнего случая не годится.

— Может, черное из тафты от Донны Каран?

— Давай посмотрим.

Он зашел в ванную, снова выглянул; на щеке в облаке пены — чистая дорожка.

Вера повертелась на каблуках.

— Нет; оно больше годится для бала, а сегодня будет только ужин. — Росс решительным шагом подошел к ее платяному шкафу, защелкал плечиками, вытянул платье, бросил его на шезлонг. Потом еще одно… и еще…

— Пора будить Алека.

— Примерь-ка вот эти. Тебе нужно выглядеть как надо — сегодняшнее мероприятие очень важно для меня.

Отвернувшись, Вера выругалась про себя. Черт бы побрал его вечные «важные мероприятия»! Тем не менее она надела еще одно платье. Потом другое. Сегодня ей не нравилось ничего. Волосы лежат ужасно; спутались. А паршивая сырая погода в последние три недели смыла остатки ее загара, и кожа стала обычного цвета, что называется, «только что из могилы». Смертельная бледность. Пару лет назад подруга, Сэмми Харрисон, поддразнивала Веру, говоря: когда Вера хорошо выглядит, она похожа на Мег Райан в худшие минуты ее жизни. А сегодня день явно не задался.

— Надо посмотреть, как оно сочетается с туфлями! — крикнул Росс, разглядывая жену в зеркало и сбривая остатки пены. — И подобрать сумочку.

Без десяти семь — и он смахивает с подбородка каплю крови. На кровати разложены платье, туфли, сумка, ожерелье, серьги. Алек еще спит.

— Вот теперь хорошо. Уложи волосы. — Охватил ее лицо ладонями, легко поцеловал в губы и ушел.

«Жизнь — сволочная штука», — думала Вера. И дело не в том, что ты умираешь; просто, сама того не замечая, становишься той, кем ты никогда не хотела быть.

В школе она любила помечтать, разглядывая фотографии и читая статьи о богатых и знаменитых в глянцевых журналах, — казалось, у них есть все. Но она не хотела стать одной из них и не завидовала им. Ее отец, мягкий, тихий человек, который никогда не жаловался, был прикован к постели, и Вере, сколько она себя помнила, приходилось работать, чтобы помочь маме сводить концы с концами. В выходные она располагалась в гостиной на ковре и пришивала пальцы к перчаткам для местной перчаточной фабрики, где мама трудилась на полставки; с двенадцати лет каждое утро начиналось для Веры очень рано. Она выходила из дому в четверть шестого и разносила газеты.