— Ты говорил с Биллом Уильямсом? — спросила она. — Он придет в ужас, когда узнает, что произошло.

— Билл — прошлое. В банковском деле он больше не игрок. Теперь он играет в гольф.

— Я знаю, но он же твой друг. Мы приглашали его к нам на обед, водили в театр, в Глайндборн, на скачки в Аскоте. Мне приходилось развлекать его безмозглую жену. Не может быть, чтобы Билл ничего не мог сделать. Он обязан тебе.

Джон поставил бутыль обратно в буфет и снова взялся за стакан.

— Не уверен, что Билл сможет что-нибудь сделать, — похоже, его вышвырнули из-за меня. В том числе из-за меня. Клэйк ясно дал это понять. — Он допил виски и налил себе еще.

Сьюзен ничего не сказала. Возможно, сегодня это для него самое лучшее, — по крайней мере, когда он напивался, то становился мягким, а не агрессивным, как ее отец. Может, сегодня им обоим стоит напиться до потери чувств.

— С чего вдруг этот Клэйк на тебя взъелся? Ты — ценный клиент. Я не понимаю, почему банк вдруг так натянул вожжи.

— Тебе нужна формальная причина? Клэйк сказал, что у банка слишком большая доля в сфере компьютерных технологий. Они уже обожглись на нескольких хай-тек-компаниях — и папой парочки из них был Билл Уильямс. Бухгалтерский баланс моей фирмы их не впечатляет, а в наши прогнозы они не верят. Они считают, что мы не потянем выплаты по кредиту, и намерены сократить убытки до минимума.

— А на самом деле?

— Клэйк — религиозный фанатик. Технофоб. Верит, что высокие технологии — детище Сатаны. Ну, ты понимаешь…

Джон всегда с осторожностью высказывался в присутствии Сьюзен о религии, потому что она верила в Бога. В самом начале их совместной жизни она часто ходила в церковь, а когда они были еще только помолвлены, он и сам несколько раз сопровождал ее, но с неохотой, только для того, чтобы примелькаться священнику. После свадьбы он наотрез отказался делать это, а со временем и Сьюзен почти прекратила посещать службы.

Клэйк представлялся Сьюзен высоким, элегантным, одетым в дорогой серый костюм мужчиной с безукоризненным пробором в седых волосах и неестественно бледным лицом. Несмотря на то что она никогда не видела его, он внушал ей безотчетный страх, вызванный тем, какую власть он имел над их жизнью. С кинематографической ясностью она вспомнила тот день, когда к ним домой (они тогда жили в Фулхэме) пришел Билл Уильямс с целым портфелем бланков. Он уверил ее, что она будет выступать в качестве поручителя Джона всего в течение нескольких месяцев — он лично за этим проследит, — только до тех пор, пора не вырастут показатели «Диджитрака».

И показатели действительно стали расти, но потом Картеры купили этот дом, и Джон сказал, что начальники Билла Уильямса хотят, чтобы она осталась поручителем Джона еще на некоторое время, под залог дома. Тем самым надежность их вложений будет гарантирована.

Сьюзен достаточно разбиралась в юриспруденции для того, чтобы понимать, что, если бы она не подписала бумаги, банк не смог бы наложить свои лапы на дом.

Билл Уильямс сейчас играл в гольф — он получил свое выходное пособие и достойную пенсию, и его теперь мало что заботило. Сьюзен вдруг поняла, как сильно она ненавидит его. Именно из-за него они оказались на краю гибели.

И теперь Кунц, который, приложив к уху трубку спутникового телефона, вел по дороге свой «форд», знал, что у четы Картер есть слабость. Это было очень хорошо. Мистер Сароцини будет доволен.

Много лет назад в большом поместье в Шотландии мистер Сароцини учил Кунца ловить семгу. Он показывал ему, как правильно держать в руках длинное упругое самодельное удилище, оснащенное дорогой, искусно сделанной катушкой, и провел с Кунцем долгие часы на берегу реки, снова и снова объясняя ему, как забрасывать наживку подальше в стремнину.

Наконец удовлетворившись результатом, мистер Сароцини наживил на крючок слепня и разрешил Кунцу забросить удочку по-настоящему.

Кунц запомнил это мгновение на всю жизнь. Леса, летящая над пенистой темной водой, упавший на ее поверхность крючок с наживкой, затем, всего через секунду, всплеск, серебряный просверк, и вот оно — то удивительное ощущение, возникающее, когда бьющаяся на крючке рыба раскачивает и рвет из рук удилище, стараясь освободиться.

Возбуждение, то же самое сильнейшее возбуждение, какое он испытывал тогда, он испытывал и теперь.

Он не мог поверить, что ему так повезло.

— И сколько денег тебе нужно найти? — спросила Сьюзен. — Если я не ошибаюсь, ты должен выплатить банку около пятисот тысяч, верно?

Джон баюкал в ладонях цилиндрический стеклянный стакан.

— Недавно Билл увеличил сумму до семисот пятидесяти тысяч. И еще на нас висит заем в двести пятьдесят тысяч, у которого подходит срок платежа — Билл продлил бы его. А ведь надо еще платить взносы за дом.

Сьюзен нервно кивнула. Дело обстояло еще хуже, чем она думала. Она вздрогнула от громкого хруста.

Джон раздавил стакан.

Сьюзен отпрянула, когда на пол полилось виски, посыпались осколки стекла и кубики льда. Один осколок остался у Джона в ладони, и на ней показалась кровь. Джон вытащил его, затем беспомощно посмотрел на Сьюзен — как ребенок, который случайно сделал что-то не то и не понимает, как это могло произойти.

Сьюзен осмотрела рану и, убедившись, что осколков в ней больше нет, промокнула ее влажным полотенцем; затем усадила Джона в стоящее в углу кухни кресло:

— Милый, не волнуйся так. Посиди, я сейчас все уберу.

— Я не буду опять бедным, — сказал он. — Ни за что. По этой дороге я обратно не пойду.

— Мы и не будем бедными, — поспешила ответить Сьюзен. Она принесла щетку, совок и тряпку. — Мы что-нибудь придумаем. Я сама пойду и поговорю с мистером Клэйком.

Джон слабо улыбнулся, представив, как Сьюзен врывается в кабинет Клэйка и устраивает тому разнос.

— Может, стоит обратиться к кому-нибудь поважнее мистера Клэйка? Директора банка знают об этом деле? Они готовы потерять одного из лучших своих клиентов?

— Думаю, что готовы, раз они уволили Билла за то, что он давал мне слишком много денег, — сказал Джон.

Сьюзен стала убирать с пола осколки стекла.

— Ты сегодня испытал сильное потрясение и не можешь сейчас быть полностью объективным. Давай ты переоденешься, и мы пойдем в сад, сделаем барбекю и отдохнем. Хорошо?

Двадцатью минутами позже Джон, одетый в старые джинсы и трикотажную рубашку, с новым стаканом виски в руке уже сидел в саду на скамейке и наблюдал, как в жаровне для барбекю пламя лижет уголь. Сьюзен вынесла из дома миску салата и набор ножей, положила их на стол и села рядом с Джоном на скамейку.

Из-за забора раздался голос старика-соседа.

— Пошла прочь, женщина! — прокричал он.

В парке заливисто лаял пес. С неба пришел похожий на гром звук — это «Боинг-747» заходил на посадку в Хитроу. Он летел пугающе низко.

Несмотря на теплый вечер, Джона колотило. Если ты беден, ты не можешь летать на самолетах. Если ты беден, ты словно в клетке, ты привязан к одному и тому же месту, словно муха, которая ползает в пустой банке из-под джема, слизывает остатки сладости и не смеет даже думать о том, удастся ли ей выбраться наружу.

Его мать попала в ловушку из-за того, что вышла замуж за его отца, а потом родила его. Все детство Джона она рвалась, стараясь накормить, обуть, одеть и выучить его на скудное пособие по безработице, и с течением времени ее характер все больше портился. Люди с достатком или презирают бедняков, или испытывают к ним снисходительную жалость, а беднякам нечем ударить в ответ. Матери Джона нечем было ударить, когда к ним домой пришли работники социальной службы, чтобы забрать его у нее. Ей нечем было ударить, когда ушел его отец.

А сейчас он сам испытывал полную беспомощность перед Клэйком — Клэйк будто стоял на верхушке высокого, вымазанного жиром столба, на который Джон лез всю свою сознательную жизнь, и сейчас, когда Джон почти забрался наверх, Клейк отвесил ему такой пинок, что он кулем свалился в смрадную выгребную яму, в дно которой этот столб был врыт.

— Джон, — тихо сказала Сьюзен, — «Диджитрак» ведь сейчас на высоте? Я имею в виду, по части заказов и репутации.

Джон поколебался.

— Безусловно.

— Но в таком случае можно найти какой-нибудь другой банк, который возьмется кредитовать твою фирму.

Джон ничего не ответил. Рев реактивных двигателей постепенно стихал. Небо окрашивалось в глубокий кобальтовый цвет — яркий, почти искусственный, как у театрального задника.

— Если бы не судебный иск, такой вариант не исключен, — сказал он.

— Этого композитора? Зака Данцигера? Я думала, что это уже улажено, что он отказался от претензий.

— Я тоже так думал, — ответил Джон. — И Тони Брэмфорд. Мы согласились платить ему процент с продаж.

Тони Брэмфорд был адвокатом Джона. Для очередной программы серии «Домашний доктор» «Диджитрак» использовал музыку молодого композитора, которого нанял Гарет, и эта музыка включала в себя фрагмент, предположительно нарушающий авторские права Зака Данцигера, одного из самых известных и высокооплачиваемых британских композиторов.

Молодой композитор яростно отрицал, что слизал мелодию у Данцигера, но при одновременном прослушивании произведений сходство между ними стало очевидным. «Диджитраку» ничего не оставалось, кроме как встретить иск, притом что шансы, что молодой композитор возместит затраты из собственного кармана, были крайне малы.