Джон снова посмотрел на башенку. Ее прорезал сплошной пояс окон, позволяющий находящемуся в ней человеку видеть любую сторону света. Это была бы прекрасная спальня. На первом и втором этаже дома было еще четыре комнаты. Одну из них он занял бы под свой кабинет, остальные они превратили бы в запасные спальни и комнаты для гостей. Еще был чердак, но они на него еще не поднимались.

— Мне очень нравится сад, — сказала Сьюзен. — В Лондоне мало таких больших садов.

Джону тоже понравилось: сад был тихий, уединенный, а за оградой простирался красивый парк с теннисными кортами, прудом и целыми акрами газонов, трава на которых этим утром искрилась инеем. Однако дом требовал немалых вложений, и это заставляло Джона задумываться о целесообразности покупки. Крыша выглядела неважно, так же как электропроводка и канализация с водопроводом. Бог знает, что еще вылезет наружу, — дом ведь очень старый. Запрашиваемая за него сумма была очень крупной, а вместе с затратами на ремонт она может стать совсем уж непомерной.

Башенка снова привлекла внимание Джона. Он не мог оторвать от нее глаз. Ему вдруг подумалось, что он всегда хотел жить в доме с башенкой. Но дело было не только в ней. Едва переступив порог, он почувствовал, что мог бы провести в этом доме остаток жизни. Спору нет, в нем есть величие, но есть также и некоторая раскованность, элегантность, стильность. Сюда не стыдно будет приглашать клиентов. Это место станет его визитной карточкой.

Но здесь нет гаража.

Неожиданно для самого себя Джон, который всю жизнь хотел иметь дом с гаражом, подумал, что он не так уж необходим. Во дворе дома есть бетонированный пятачок, размером как раз на одну машину. И на улице можно припарковаться — где-нибудь между деревьями, чтобы никому не мешать. Здесь тихо, спокойно, сюда не доносится шум с лондонских дорог. Оазис.

Он подумал о том, как будет заниматься со Сьюзен любовью в спальне, расположенной в башенке, а летом, которое не за горами, — в саду, под теплыми лучами солнца. Сейчас конец февраля, и к началу лета они точно переедут сюда.

— Мне нравится, — сказал Джон.

— Я люблю тебя, — сказала Сьюзен и обняла его. — Я люблю тебя больше всего на свете.

Она с обожанием взглянула на дом и прижалась к Джону еще крепче. Она смотрела на Англию своей мечты. Этот дом воплощал в себе все старые английские дома из прочитанных ею книг — Диккенса, Троллопа, Остин, Гарди, Теккерея, Форстера, Грина. Одно за другим в ее голове проносились описания элегантных лондонских и поместных особняков.

Сьюзен выросла в Калифорнии и в детстве, проведенном в основном за книгами, часто представляла себя героиней английских романов, устраивающей у себя прием, на который собирается элегантное, утонченное общество, или посещающей какой-нибудь аристократический дом, где о ее приходе объявляет дворецкий, или просто идущей под дождем по лондонским улицам.

— Я тоже тебя люблю, — ответил Джон.

Агент по продаже недвижимости кружил возле своей машины. Он в который раз посмотрел на часы и засунул руки в карманы. Каждый, кто увидит этот дом, тут же начинает сходить по нему с ума, говорит, что непременно купит его, — да только никто никогда не покупает, из-за ужасающего двадцатидевятистраничного списка неисправностей. Это да еще высокая цена, притом что владельцы дома не желают торговаться, отпугивают всех клиентов.

Даррен Моррис пригляделся к паре повнимательнее, пытаясь оценить их. Сьюзен Картер, судя по акценту, была американкой, под тридцать, модно подстриженные рыжие волосы до плеч, длинное верблюжье пальто, джинсы, ботинки. Она напоминала Моррису актрису, только он не мог припомнить, как ее зовут. Через минуту умственных усилий его озарило: Сигурни Уивер. Да, та же самая смесь красоты и мужской манеры себя вести. И может быть, немного есть в ней от Скалли из «Секретных материалов». Точно. Взглянув на женщину еще раз, Моррис подумал, что она даже больше похожа на Скалли, чем на Сигурни Уивер.

Джона Картера Моррис счел англичанином. Он был чуть старше своей жены — от тридцати до тридцати пяти. Одет со вкусом: длинное твидовое пальто, костюм от «Босс», зимние туфли с пряжками. Скорее всего, телевизионщик или рекламщик. Прямые черные волосы, красивое холеное лицо, немного мальчишеское, но решительное, — наверное, в твердости характера этому парню не откажешь. Моррис посмотрел на его черный «БМВ М3». Ни пятнышка, так и сверкает лаком. Отлично дополняет образ мистера Картера. Мистер Картер Само Совершенство. Удивительно, что на машине не персонализированный номерной знак, а обычный, и судя по нему, ей уже четыре года. Пижонская колымага.

Не отрываясь от Джона, Сьюзен тихо спросила, выпустив изо рта облачко пара:

— Мы можем его себе позволить?

— Нет. Скорее всего, не можем.

Она чуть отстранилась и посмотрела на него. В свете утреннего солнца ее глаза были синими, как лазурит. В эти глаза Джон влюбился семь с половиной лет назад и не переставал любить их по сей день. Она улыбнулась:

— И?..

Предыдущие владельцы уехали из Англии. Дом пустовал, а они продолжали платить за него налоги. Может, они снизят цену, если пообещать им быстро оформить все документы?

Джон улыбнулся и ничего не ответил. Покупка этого дома — безрассудный поступок, но разве мало он совершал в жизни безрассудных поступков?

2

Человек, которого боялись столь многие, с видом важного вельможи сидел в своем кабинете.

Породистое лицо этого господина с годами стало изможденным, но все же сохранило тот особый нежный оттенок, который присущ только представителям знати. Его серым глазам, проницательным и ироничным, не нужны были ни очки, ни контактные линзы. Его темно-русые волосы, пронизанные элегантными седыми прядями, были зачесаны с висков назад.

Его костюм был сшит на Сэвил-роу, по зеленому шелковому галстуку бежали крылатые кони; черные ботинки, скрытые сейчас от глаз письменным столом, блестели, словно зеркало. Его длинные тонкие пальцы с прекрасным маникюром перелистывали компьютерную распечатку. Вся его фигура излучала уверенность. Ему можно было дать от силы пятьдесят пять лет.

Его звали Эмиль Сароцини.

Он был живой легендой. Он вращался в высших кругах послевоенного общества — в основном на Французской Ривьере, проводя время в увеселениях на яхте семьи Докер в Каннах, обедая с Бардо в Сен-Тропе, завтракая с семейством Гримальди в Монако; или в США, где он принимал в своем доме таких звезд, как Мэнсфилд и Монро, и где его самого принимали в аристократических семьях Вандербильт, Рокфеллер и Меллон. Ходили слухи, будто сам Уорхол написал для него целую серию картин, которая, по распоряжению мистера Сароцини, никогда не была показана публике. Поговаривали также, что в Англии, для того чтобы отмежевать его от скандала Профьюмо, понадобилось влияние Асторов.

Некоторые рассказы об Эмиле Сароцини вызывали недоверие, а от иных и вовсе мороз продирал по коже. Были и истории, которые никогда не рассказывались, потому что у мистера Сароцини везде есть уши, а любая нелояльность карается самым жестким образом.

Каждая мелочь, касавшаяся мистера Сароцини, была окружена роем сплетен и домыслов. Это относилось и к его истинному возрасту, который для одних был поводом для горячего спора, а для других — зловещей тайной.

Все работающие на мистера Сароцини были в той или иной мере заинтригованы его личностью и фактами биографии. Словно магнит, он то притягивал их, то отталкивал, в зависимости от того, каким полюсом обращался в их сторону. Интрига, тайна и домысел — эти три тени сопровождали мистера Сароцини в течение всей жизни. Очень немногим людям посчастливилось не подпасть под его влияние.

Тот, кто сейчас нес мистеру Сароцини ожидаемую им информацию, знал о нем больше, чем любой другой живущий на земле человек, и поэтому боялся его сильнее, чем все прочие.

Кунц открыл двойные филенчатые двери и вошел в секретарскую. Секретарша была стражем кабинета мистера Сароцини. Немногим избранным удавалось добраться до ее приемной. Но на Кунца секретарша даже не взглянула.

Через открытые двери кабинета был виден сам мистер Сароцини, статичная фигура которого напоминала статую египетского бога в главном зале храма. Бо́льшая часть кабинета была погружена во тьму. Единственное пятно света, источником которого служила настольная лампа, выхватывало из полумрака аккуратную стопку бумаг, записную книжку в кожаном переплете и часть поверхности стола. В кабинете было большое окно, но жалюзи на нем предусмотрительно опустили, чтобы в помещение не проник яркий свет утреннего солнца.

Кунц был высокого роста — шесть футов шесть дюймов, — у него были широкие плечи квотербека, грубо вылепленное лицо боксера, короткая стрижка. Как и всегда, он был одет в неброский костюм-двойку, на этот раз темно-синего цвета. И как всегда, он тщательно завязал галстук идеально ровным узлом и начистил туфли до зеркального блеска. Все его костюмы шил портной мистера Сароцини, но, несмотря на дорогой материал и качество пошива, Кунц никогда не чувствовал себя в них совершенно свободно. Посторонний человек принял бы его за вышибалу, работающего в ночном клубе, или за военного в увольнении, надевшего гражданскую одежду с чужого плеча.