В раздевалку ввалился Роб Рекетт; на ходу жуя резинку, он громко пукнул.

— Господи, Рекетт, ты отвратителен, — сказал Дейкр.

Рекетт, большой, нескладный, надменный парень с каштановой челкой, полностью закрывающей лоб, в ответ выпятил свой зад и снова испортил воздух.

— Ты — вонючка, Рекетт, — сказал Уоррал.

— Он не воняет, он благоухает, — поправил его Уоллс-младший.

Рекетт надул из жвачки шар, который лопнул с резким хлопком, и, стягивая с себя галстук, объявил, что трахался с кухаркой ассистента преподавателя, огромной толстой девицей, которая, по слухам, всегда была готова, только попроси.

— Прямо как ненормальная, — продолжал Рекетт. — Кладет его куда хочешь, хоть в ухо. Всегда лучше иметь дело с кем постарше. Они от этого без ума.

Харви Суайр нашел описание Рекетта — «кладет его в ухо» — странно возбуждающим, но не мог понять почему. Он было подумал, а не приударить ли и ему за этой девицей, но больно она толстая и сальная, кожа у нее как у жареной индейки. Он не хотел, чтобы все это произошло так, ни в первый раз и ни в какой другой. Он попытался вообразить, как Энджи берет его и кладет себе в ухо. Вот это совсем другое дело.

Ее письмо неожиданно рассердило Харви. Облегчение, которое он почувствовал, получив его, сменилось злостью. Какая-то часть его «я» хотела, чтобы она была с ним неистовой, отвратительной. Но она такой не была, и он чувствовал себя чуть ли не обманутым.

— Господи Исусе, ну ты и фу-ты ну-ты, Дейкр, — сказал Том Хансон.

— Отвали, Хансон, ладно? По крайней мере, от меня не воняет, как от чьей-нибудь задницы.

— Может, и не воняет, только ты здорово ее напоминаешь, — отпарировал Хансон, открывая свой шкафчик и хохоча над собственной остротой.

— Фу-ты ну-ты в бутсах! — бросил Уоллс-младший, натягивая брюки; от ухмылки его лоб сморщился, и сквозь тонкий слой крема «Клерасил» на нем проступили прыщи.

— Если вы думаете, что я гомик, то как насчет той новой поп-группы с высокими голосами? Как они называются? Ты же знаешь, Харви. Вчера тебя чуть было не вырвало на их фото.

— «Шимпанзе», — ответил Харви Суайр.

— «Мартышки» [Речь идет об американском поп-рок-квартете «The Monkees».], балда, — заметил Хорстед. — Господи, ты и взаправду серый, Суайр, не знаешь ровным счетом ничего.

Харви отбросил волосы с лица и кончил завязывать второй узел.

— Тебе никогда не поступить в медицинскую школу. Чтобы быть врачом, нужно хоть чуточку соображать.

Через восемь недель он будет держать экзамены первой степени: физика, химия, биология, — чтобы получить место в старой медицинской школе больницы Ее Величества, которую его отец окончил с отличием, получив специальность гинеколога и Королевскую медаль за отличную успеваемость; теперь медаль висит на стене в его клинике на Харлей-стрит. Квентин Суайр — сильный, энергичный человек. Он сколотил состояние, делая аборты заморским путешественницам; он выдержал яростные нападки журналюг из «Ньюс оф зе уорлд» и благополучно выиграл дело против них в суде.

Отец его учился также и в Уэсли, где теперь учился Харви. Квентин Суайр и здесь преуспевал как в науках, так и в спорте — его имя смотрело со всех почетных досок в холлах и коридорах. Крикет. Футбол. Хоккей. Университетская стипендия.

— Выходит новая долгоиграющая пластинка Битлов, — сказал кто-то.

Чей-то насмешливый фальцет пропел: «Земляничные поляны навсегда…»

— Я думаю, Битлы на самом деле очень даже паршиво играют, — сказал Уоррал.

— Да иди ты, Уоррал, они классные музыканты.

— «Пинк Флойд» в миллион раз лучше.

— Я собираюсь достать билеты на Боба Дилана, когда он снова будет выступать в августе. Ты пойдешь, Харви?

— Дилан — парень что надо, — подтвердил Дейкр.

Харви смотрел, как Рекетт стягивает брюки вместе с заляпанными трусами. У Рекетта был большущий обрезанный «петух», и Харви неожиданно подумал: а что, интересно, происходит с членами, когда мужчины умирают. Кто-то рассказывал ему, что повешенные умирают с эрекцией. Рекетт несколько раз прицелился своим «петухом», прежде чем запихнуть его в спортивные трусы.

— Мэтлок в субботу прошел полный курс наук, — объявил Уоллс-младший.

Остальные с удивлением посмотрели на него.

— На полную катушку? — поинтересовался Дейкр.

Уоллс-младший кивнул.

— Не может быть. — В голосе Хорстеда слышалась зависть. — Как это ему удалось? Он же не выходил из танцевального зала.

— Он говорит, что проделал это, когда девчонки уже собрались уходить, перед тем как подошел автобус.

— Где?

— Да тут.

— Ерунда!

— Небось просто перепутал божий дар с яичницей.

— Я думаю, он говорит правду, — сказал Уоллс-младший.

— И как все прошло? — с интересом спросил Харви.

— Он всю неделю волновался, чуть не заболел, говорит, что пользовался резинкой, а она соскочила прямо в ней, и его корабль дал течь.

— Ну и задница, — сказал Пауэлл.

Хорстед подмигнул Суайру:

— Ты же перепихнулся с той птичкой, которую приводил на вечеринку к Рекетту на Пасху? Как ее зовут?

Харви покраснел и ничего не ответил.

— Почему ты никогда не говоришь об этом, Харви?

— Эй, кончайте, мы уже опаздываем. — Дейкр постучал по наручным часам и сунул под мышку крикетную биту.

Харви снял с крючка над головой свитер для крикета.

Бирка с его именем оторвалась и теперь держалась всего на одном стежке. Он некоторое время смотрел на нее: мелкие красные буковки на белом фоне: «Х. К. Э. Суайр»; на него нахлынули грустные воспоминания. Его мама пришивала метки в маленькой комнатке наверху, слушая, как всегда, пьесу по радио, она гладила, склонив голову набок, светлые пряди волос свешивались на одну сторону, красивое лицо ее выглядело немного усталым и печальным.

Интересно, как она сейчас. Иногда он ощущал ее присутствие. Недавно, на каникулах, она была в его комнате — он делал свои эксперименты, и, можно сказать, она отнеслась к этому одобрительно. Когда она была жива, он никогда не разрешал ей смотреть на свои опыты — знал, что она брезглива. Но теперь она мертва, так что все нормально.

— Эй, Харви, ты идешь?

Он схватил свою биту, и все с грохотом затопали по каменному полу и дальше вниз по дорожке к навесу из рифленого железа, где стояли велосипеды.

— Быстрее пешком дойдем, — заметил Пауэлл.

— Играем с «Горизонтом», ух и зададим им жару!

— Не гони, — сказал Дейкр, — ты тащишь наши биты. — Он вывел свой белый гоночный «клод батлер», ловко оседлал его и двинулся прямо на Харви, изо всей мочи звеня в звонок. — Эй, Харви, что с тобой? Сегодня ты засыпаешь на ходу.

— Он всегда засыпает на ходу, — съехидничал Пауэлл.

Велосипед задребезжал, когда Дейкр описал круг по неподстриженной траве и, промчавшись вдоль боковой стены дома, не оглядываясь, выехал на улицу. Потом сделал крутой вираж и вернулся обратно.

— Поехали, через две минуты у меня жеребьевка.

— Ну и жеребись себе, — отозвался Пауэлл.

Харви взобрался на свой синий «роллей» и, не сразу поймав крутящиеся педали, неловко сунул ноги в крикетных бутсах в лямки. Дейкр бросился его обгонять, Харви с досадой свернул с дороги, и ему в нос ударил резкий запах «Брута».

— Харви, кто последний, тот дурак! — И Дейкр изо всей мочи ринулся вперед.

Харви притормозил, услышал, как заскрежетала цепь, и, тяжело нажимая на педали, поехал за ним вдоль боковой стены дома. Дейкр вылетел на улицу. Харви, давя на педали, кинулся ему вслед и вдруг услышал рев автомобильного гудка.

Краем глаза он увидел машину. Она казалась неподвижной, как на фотографии. Он так явно видел все детали, что и сам удивился. Большой «форд» унылого зеленого цвета со сверкающей хромированной решеткой. За рулем — женщина, ее волосы аккуратно завиты, будто она только что от парикмахера, в левой руке между двумя костлявыми пальцами в кольцах с драгоценными камнями — сигарета с фильтром. Блестящие красные губы сложены в кружок, словно она только что выпустила колечко дыма, глаза — одни сплошные белки — готовы выпрыгнуть из орбит.

Фотография изменилась — проектор перешел к следующему кадру: теперь машина надвигалась на него огромной тенью. Откуда-то послышался голос:

— Харви! Осторожно!

Ему почудилось, что кирпичная стена ударила его и подбросила в воздух. Лицо женщины стало ближе. Глаза ее еще больше вылезли из орбит. Он смотрел на нее откуда-то сверху, через лобовое стекло, руки ее были подняты к лицу. Он услышал, как она закричала.

Проектор щелкнул, теперь на переднем плане появилось лобовое стекло. За какие-то доли секунды до того, как он услышал звон, Харви почувствовал хруст где-то глубоко внутри своего тела; лобовое стекло взорвалось сверкающими брызгами. Раскаленные докрасна, они, казалось, жгли его лицо и руки в миллионе разных мест.

Он завис в воздухе, а брызги сыпались куда-то вниз, под него. Упало вниз и еще что-то, какая-то огромная тень. Сперва Харви подумал, что это его велосипед, или его свитер для крикета, или брюки. Он смотрел, как все это падало на брызги, потом ударилось о капот зеленого «форда» и отскочило, как тряпичная кукла. На капоте появилась большущая вмятина, с нее посыпалась краска. Тень взлетела в воздух, но несколько ниже его, затем снова стукнулась о крышу «форда», скатилась сбоку с багажника, с глухим шлепком плюхнулась на гудроновое шоссе и покатилась, яростно подпрыгивая, будто через нее пропустили электрический ток, пока наконец не замерла у бордюра.