4

Образы приходили и уходили. Харви Суайр слышал клацанье педалей своего велосипеда, визг тормозов, крик женщины сквозь ветровое стекло автомобиля. Крик врезался в темноту, поглотил ее, она превратилась в ровный неяркий свет. Харви все еще кричал, когда открыл глаза.

Появилось изображение лица, как смутный оттиск на проявленной не до конца пленке поляроида. Девушка, ненамного старше его, довольно хорошенькая, с крошечным вздернутым носиком, как у Энджи, но слишком строгая на вид, — должно быть, оттого, что волосы ее были туго стянуты сзади.

— Все в порядке, — сказала она. — Все нормально. — Голос был успокаивающий, нежный.

Лицо ее появилось в фокусе: рот несколько раз подряд изменил форму, и он услышал, как кто-то рядом произносит какие-то слова. Потом он понял, что эти два явления взаимосвязаны, но звук и изображение, как иногда на кинопленке, не совпадали.

Он в замешательстве попытался поднять руки к ушам, будто для того, чтобы настроить звук, но его левая рука осталась неподвижной, а грудь, казалось, была закована в железо. Он увидел над собой свою руку — белое расплывчатое пятно. Голос продолжал звучать:

— …Долгое время. А теперь? Лучше… мы?… Спать?…

Девушка напоминала Энджи. Разозлившуюся Энджи, которая отталкивала его руки и быстро-быстро била его по щеке. Энджи, которая в гневе ударила его по лицу, в настоящем гневе, на этот раз она не притворялась. Тогда он схватил ее, крепко схватил.

Лицо его горело. Но Энджи исчезла, пощечину дал кто-то другой, тот, кого здесь не было. Ему казалось, что его щеки набиты ватой, а он выглядывает из темной пещеры за ними. Лицо опять было не в фокусе, но через некоторое время снова появилось в поле зрения. Кто-то маячил за ней — пожилой мужчина с седыми волосами в красном халате; он кашлял:

— Шок… жив… посчастливилось… велосипед…

Харви глупо улыбнулся распухшими губами. Ему виделся автомобиль, лицо женщины сквозь ветровое стекло. Он несется, огибая дом, догоняя Дейкра, выезжает прямо перед машиной. Потом летит по воздуху. Висит в воздухе…

Холодные водовороты вихрились внутри его, он покрылся ледяным потом и сглотнул. По глазам девушки он видел, что она заметила происшедшую в нем перемену, почувствовала его тревогу.

— Все хорошо, — сказала она. — Все будет в порядке.

Теперь Харви различал ее лучше, видел ее груди, колыхавшиеся под халатом, и неожиданно в нем возникло желание, но тут же погасло и ушло. Он вдруг испуганно вздрогнул: ему показалось, что он умер.

— Где я? — спросил он.

На девушке был белый халат. На одном лацкане висели на короткой цепочке часы, на другом — приколотый на булавку значок с напечатанным на нем именем. Антея Барлоу.

— …В порядке… побольше спать… от этого…

Голос девушки звучал несинхронно, это дезориентировало Харви, усилило его страхи. Мертв. Я — мертв. Его начала бить дрожь.

Она склонилась к нему, ее лицо таяло, с него, как растаявший воск, капали капли. Харви съежился, снова вскрикнул, но девушка все приближалась, она собиралась расплавиться вместе с ним, растопить его. Тупой укол в руку: казалось, рука распухает, на мгновение он почувствовал, какими толстыми стали пальцы; на него навалился приступ тошноты.

— …Пройдет боль, — сказал чей-то голос.

Харви уже не понимал чей. Он спал.

Когда он проснулся снова, все стало яснее. Он лежал в маленькой палате и сквозь большое грязное окно, которое, несмотря на яркий солнечный свет, было закрыто, видел небо. Напротив него было четыре, а возможно, и пять кроватей; вокруг той, что стояла прямо напротив, толпились посетители, кто-то держал в руке букет цветов. Левая рука болела, и где-то в спине чувствовалась острая боль, как будто он лежал на чем-то раскаленном.

Несколько царапин на правой руке были заклеены пластырем, ногти обломаны, он огляделся в поисках чего-нибудь, чтобы подровнять их.

И тут у него упало сердце: он увидел, как по палате с важным видом, будто он был здесь хозяином, идет отец, сложив руки за спиной, выпрямившись и высоко подняв пулеобразную голову. На нем клетчатый костюм, розовая шелковая рубашка с черно-белым галстуком в стиле поп-арт и черные туфли типа мокасин. Длинные, лысеющие на макушке волосы, начинающие седеть, зачесаны назад, завиваются над ушами и воротником рубашки. Харви захотелось, чтобы у отца был не такой напыщенный вид.

Отец остановился в изножье кровати. Сейчас в его лице было больше тепла, чем обычно.

— Ну, как ты себя чувствуешь, старик?

— Нормально, — сказал Харви и выдавил улыбку.

— Догадываюсь, ты попал в крутую переделку.

— Я сглупил, не посмотрел вовремя.

Голос отца стал более хриплым:

— Я понимаю, эти чертовы велосипедные гонки.

— Как долго я тут пробуду?

— Пару недель. Ты сломал руку и два ребра, ребра непременно срастутся, но ты здорово стукнулся головой.

— Где я?

— В Гилфорде. В больнице графства Суррей.

— А как мой велосипед?

Что-то блеснуло, он услышал щелчок и увидел, как отец вытаскивает сигарету без фильтра из серебряного портсигара, потом захлопывает его и стучит по нему кончиком сигареты.

— Судя по описанию, от него вряд ли что-то осталось. — Он сунул сигарету в рот и прикурил от золотого «ронсона».

Харви следил, как отец выполняет свой обычный ритуал: позволяет дыму появиться изо рта и тут же всасывает его обратно, а потом медленно выпускает из ноздрей. Облачка сладкого голубого дыма закружились вокруг Харви, и он, довольный, вдыхал их, наслаждаясь запахом.

Что ты наделал, Харви? Думаешь, ты поступаешь разумно?

Он вздрогнул, будто эти слова сказали ему прямо в ухо, и память полностью вернулась к нему. Туннель. Свет. Его мать.

Тебе нужно возвращаться обратно, дорогой!

Он попытался подбежать к ней. Тени встали у него на пути.

— Поскольку твоему велосипеду не повезло, я не собираюсь покупать новый. Тебе посчастливилось, что ты остался жив. — Отец огляделся в поисках пепельницы.

— Я видел маму.

Отец нахмурился:

— Ты видел — что?

— Я видел маму.

Лицо отца покраснело.

— Господи боже мой, мальчик, твоя мать умерла.

— С ней все в порядке, я видел ее. Она велела мне возвращаться.

— Это абсолютная ерунда, старик. Совершенная глупость.

— Нет, папа. Я правда видел ее.

— Ты получил сильный удар по голове и перенес операцию, тебя напичкали разными лекарствами. У тебя галлюцинации.

— Это не галлюцинации.

Отец посмотрел на часы:

— Мне пора. — Его губы дрожали, а гнев отца всегда пугал Харви. — Я приду навестить тебя завтра. Тебе что-нибудь нужно?

— Некоторые книги и вещи.

— Лучше принесу тебе учебники. Если ты проваляешься тут не одну неделю, можешь начать готовиться к экзаменам.

Отец ушел, и только теперь Харви почувствовал, как он устал. Слишком много усилий требовалось, чтобы говорить, чтобы сказать хоть что-нибудь. Он задремал. Когда он открыл глаза, в изножье кровати стоял человек в белом халате.

— Проснулся?

Харви кивнул, но через некоторое время снова погрузился в сон.

Пробудившись, Харви удивился, увидев, что рядом с ним сидит Энджи; на ней была мини-юбка, которая едва прикрывала розовые трусики, ноги поблескивали золотисто-коричневым загаром. На загорелом лице еще сильнее проступали веснушки, она откидывала с глаз длинные белокурые волосы и улыбалась ему. В руках Энджи держала бумажный пакет и потрепанную тряпичную куклу в матерчатой кепке.

Сначала у него в голове мелькнуло: она спокойно сидит перед ним вот так — юбка у нее задралась выше некуда — и в то же время едва не взбесилась, когда он попробовал погладить ее груди.

Потом в нем возникли смутные воспоминания, отвращение и недоумение перемешались, и он удивился, почему она пришла сюда. Вместо того чтобы улыбнуться в ответ и поздороваться, Харви мрачно подумал: «Пристала как репей». В следующий раз он не остановится, пусть она сколько угодно кричит, ругается и колотит его. Рекетт, задавака Рекетт, который хвастался, что потерял невинность в двенадцать лет, утверждал, что женщинам нравится грубое обращение. А может быть, в этом-то все и дело, это сработало, и именно потому она и пришла?

— Привет, — сказала Энджи.

Что-то переменилось в ее внешности. Она была невероятно размалевана, под глазами — полоски, как боевая раскраска дикарей. От этого она выглядела старше своих шестнадцати лет.

— Я притащила Фреда, чтобы он за тобой приглядел. — Энджи положила потрепанную куклу на постель, а потом протянула шуршащий пакет. — Я не знала, что еще принести. Тут книжка про Джеймса Бонда и немного восточных сладостей. Тебе ведь нравятся восточные сладости?

Харви ничего не ответил. Ее макияж беспокоил его, у него появились опасения, что она накрасилась не для него. «Сучка», — подумал он.

— Я тебе написала на днях.

— Я получил.

Энджи снова откинула волосы.

— Как ты себя чувствуешь?

Он пожал плечами:

— Довольно глупо. Откуда ты узнала, что я…

— Я… я слышала.

Он попытался приосаниться, попробовал слегка приподняться, но боль была слишком сильной.

— Тебе помочь?

Он покачал головой. Послышался звук раздвигаемой ширмы. Где-то рядом с ним задыхался человек, он услышал быстрые шаги, звяканье тележки.