Питер Гитерс

Необыкновенный кот и его обычный хозяин. История любви

Маме. Я очень тебе признателен.

Дженис. Не могу поверить, что ты позволила мне это сделать.

Нортону. Пока я жив, буду кормить тебя «Паунс».

БЛАГОДАРНОСТЬ

В первую очередь хочу поблагодарить Леону Невлер. Она подала идею книги, придумала ее название, верила, что я смогу написать ее, и, наконец, предложила исправления, которые необходимо внести. Она — великолепный редактор.

Эстер Ньюберг заслуживает благодарственных слов за то, что убедила меня: написание книги — хорошая идея.

Кетлин Мелони вычитала рукопись строчку за строчкой и сделала это мастерски. Ценю ее помощь.

Если бы не мой брат Эрик, у меня бы никогда не было Нортона. И я очень благодарен ему за это.

Большое спасибо всем, кто позволил мне написать о них.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Несколько месяцев назад я составил первое завещание. Тридцать шестой день рождения принес мне ощущение легкой меланхолии, подступающего кризиса среднего возраста и несвойственной сентиментальности. Желая поделиться своими проблемами, я рассказал маме, что оставил нью-йоркскую квартиру Моргану, годовалому сыну моего брата Эрика, — весьма великодушно, на мой взгляд. Однако вместо ожидаемого проявления материнской любви и гордости она уставилась на меня как на сумасшедшего.

— Ты действительно это сделаешь? — воскликнула мама.

Я удивился ее вопросу, поскольку по шкале достижений человечества своего маленького внука мама ставила между Махатмой Ганди, Томасом Джефферсоном и Бо Джексоном.

— А почему нет? — произнес я с легким недоумением. — Конечно, я надеюсь, что он не воспользуется ею в ближайшие сорок-пятьдесят лет, но если это произойдет, то сначала она отойдет Эрику, и он может…

— Ты сказал Моргану? — уточнила она.

— Да. А кому еще?

— Мне показалось, Нортону, — призналась моя дорогая мамочка.

— Моему коту? Ты решила, будто я оставил квартиру коту?

— Что ж, — глубокомысленно изрекла она, пожимая плечами, — когда дело касается Нортона, нельзя быть ни в чем уверенной.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ДО ПОЯВЛЕНИЯ КОТА ПО ИМЕНИ НОРТОН

Эта книга посвящена необычному коту. Хотя исключительность любого представителя семейства кошачьих заключается в его влиянии на своего хозяина. Стать владельцем четвероногого питомца, особенно пока он еще котенок, равносильно тому, чтобы обзавестись ребенком. Вы кормите и воспитываете его, разговариваете с ним, словно он все понимает, и мечтаете, чтобы он вас любил. Ему ничего не стоит вывести вас из себя своей независимостью. Но, как и ребенок, котенок способен вызвать непреодолимое желание защитить его от всего плохого. Он маленькое, уязвимое и самое удивительное существо в мире — но лишь когда позволяет подержать себя на руках. Но и с таким же постоянством котенок оставляет повсюду содержимое своего организма.

Как и дети, кошки существуют на ином, вероятно, более высоком уровне, чем мы, и так же вступают в определенные отношения со своими родителями. И хотя они способны проделывать всевозможные трюки, например спрятаться в крошечной комнатке и не позволить себя найти, написать о своей жизни они не могут. Это делают за них люди. Поэтому эта книга и о людях. И о взаимоотношениях. И о множестве иных проблем, до которых кошкам нет дела, но избежать их они не могут.

Кота я завел совершенно случайно. Точнее, мне его навязали, несмотря на то что я сопротивлялся изо всех сил.

Приведу один пример. Семь лет назад женщина, с которой я тогда встречался, предложила перечислить десять пунктов, которые раскрывали бы мое истинное «я», находили во мне глубокий отклик и были абсолютно твердыми. Ее интерес объяснялся уверенностью, что я не способен на сильные чувства. Мне же кажется, она слишком много времени проводила у нью-йоркских психотерапевтов за составлением подобного рода списков. Я эмоциональный и даже страстный человек. Просто я не проявлял этого по отношению к ней. Похоже, люди часто попадают в подобную ловушку. Им кажется, что если кто-нибудь не поступает так, как от него ожидают, то с ним не все в порядке. Полагаю, это упрощает им жизнь, позволяя не задумываться, а вдруг что-то не так с их собственными ожиданиями или миром. Или жизнью.

Вопреки своим здоровым инстинктам я все-таки составил список из десяти пунктов, которые, на мой взгляд, характеризовали меня правдиво. И это еще одна ловушка, в которую попадают люди (и никогда кошки): не желая остаться в одиночестве, мы совершаем множество глупостей.

В общем, у меня получился следующий список:

1. Я никогда не буду голосовать за республиканцев.

2. Любовь обычно не выдерживает пристальной проверки.

3 …за исключением бейсбола. Я обожаю бейсбол — смотрю матчи, слушаю по радио, обсуждаю их, читаю сводки. Я — бейсбольный фанат.

4. В целом жизнь — грустная штука с еще более печальным концом, и меня вполне устраивает все, что делает ее немного ярче. Особенно если это нечто смешное.

5. Мне не нравится быть частью чего-либо — религии, игры в софтбол, корпорации, правительства… Как только кто-нибудь становится чем-нибудь, я склонен поставить на нем или ней крест.

6. Дружбу необходимо заслужить. Она имеет важное значение. Не стоит растрачивать ее на того, кому она не нужна, кто не ответит на нее. Насколько я могу судить, у людей разный жизненный опыт.

7. Здесь нет особых причин для жестокости.

8. Я всегда предпочту забавное и разумное чему-либо приятному и благовоспитанному.

9. Мне безразлично, что говорят другие: я считаю Мэрил Стрип плохой актрисой.

10. Ненавижу кошек.

Спустя годы лишь немногие из этих принципов остались неизменными. И вдобавок ко всему среди них есть пункт, который настолько смехотворен, что непонятно, как такое вообще пришло мне на ум, не говоря о том, чтобы я смог высказаться об этом или написать.

Первый, третий, шестой и седьмой пункты не изменились.

Четвертый пункт, по сути, остался тем же, у меня лишь нет четкого определения для слова «все». Существуют ужасные вещи, о которых я не задумывался, составляя свой список: овсяные хлопья, крэк, журнал «Пипл» с его статьями о лечащихся от алкоголизма знаменитостях, уличные банды, сиквелы и колонка Эйб Розенталь в «Нью-Йорк таймс».

Не все просто и с восьмым и девятым пунктами. Теперь восьмой пункт во многом зависит от моего настроения и от того, насколько тяжелым выдался день. А австралийский акцент Мэрил Стрип раздражает.

Пятый пункт частично изменился. Я нашел кое-что, к чему готов присоединиться.

Второй пункт безусловно связан с пятым, что в дальнейшем станет более очевидным, но удивительнее всего, что оба они изменились из-за пункта десять.

Итак, пункт десять…

Вот мы и добрались до моей юношеской глупой ошибки — утверждения, высказанного с таким невежеством, которое не укладывается в голове.

Конечно, теперь у меня есть кот. Нортон.

Немногие животные — да и люди — удостаивались такого же обращения, как он.

Если мне пора отправляться на боковую, а он спит посередине кровати, то я без возражений сворачиваюсь калачиком в уголке матраса, радостно бросая вызов затекшей шее и болям в спине, лишь бы не потревожить его сон.

Куда бы я ни пошел, я всегда беру Нортона с собой. Он катался на лыжах в Вермонте, присутствовал на писательской конференции в Сан-Диего, посетил лучший ресторан в Амстердаме и регулярно летал в Париж. Когда моя помощница звонит в известный в горах отель, чтобы зарезервировать номер для мистера Гитерса, портье обязательно задает вопрос: «Avec son chat?» [Вместе с его котом? (фр.)]

Я купил дом в Саг-Харборе, настоящем Бедфорд-Фоллс, [Городок из кинофильма «Эта прекрасная жизнь». — Здесь и далее примеч. пер.] расположенном на Лонг-Айленде. Несмотря на множество смягчающих обстоятельств, главной и скрытой причиной покупки явилась любовь моего кота к прогулкам по саду.

Одна подружка даже рассталась со мной, считая, что я люблю Нортона больше, чем ее (и это действительно так). Я не поехал в отпуск на свой любимый курорт, поскольку в отеле отказались принять маленького и очень воспитанного представителя семейства кошачьих.

Я беспокоюсь о коте, говорю о нем и с ним, кстати, доходя порой до идиотизма. А если он не спит на моей подушке, где я мог бы достать его рукой — что случается, как правило, раз в неделю, — то всю ночь я не могу заснуть и ворочаюсь с боку на бок. Меня искренне беспокоит, не обидел ли я его чем-нибудь.

Иногда — и мне тяжело далось это признание — я позволяю котику есть с моей ложки. В основном мороженое или йогурт. Больше всего ему нравится шоколадный вкус, и очень забавно наблюдать за тем, когда он решает вылизать ложку дочиста.

Однако это не было игрой в одни ворота. Он совершает поступки, необычные для кота. Ходит со мной на прогулки. Без поводка. На пляже, когда нет машин, которые могли бы его встревожить, кот преодолевает до трех километров. Бежит позади меня или впереди. Его рекордная дистанция — три квартала, которые он пробегает до супермаркета, в который я хожу каждое воскресенье за продуктами.

Нортон будет ждать везде, где бы я его не оставил. В отеле я мог оставить его около бассейна или в саду и позволить играть там весь день. Когда я выхожу забрать кота, а его нигде не видно, стоит позвать или свистнуть, он сразу откликается мяуканьем и выскакивает из своего тайного убежища, торопясь присоединиться ко мне. Я убежден, что мог бы на год оставить кота в африканских джунглях, а вернувшись и отыскав куст, куда он поспешил залезть, нашел бы его там.

Кот любит похулиганить. Его любимая игра — наброситься на мою руку, которая, дразня его, двигается под простыней, побороться с ней и попытаться съесть, но он никогда сильно не кусает и не царапает меня. Если, увлекшись, кот не успевает в пылу сражения втянуть когти в тот момент, когда моя рука показывается из-под простыни, он замирает от моего вскрика, а затем пристыжено прикрывает глаза лапами и закапывается носом под подушку. И в такой позе сидит до тех пор, пока я не поглажу его по голове, убеждая, что со мной все в порядке.

Я принимаю ванну, и кот всегда сидит рядом.

Если иногда по забывчивости я закрываю дверь комнаты, оставив там Нортона, он начинает орать и мяукать как одержимый, пока я не выпущу его. Кот любит находиться в курсе моих дел.

Он доверяет мне.

Ему уютно со мной, даже если мне грустно, а сделать меня счастливым — его мечта. Он видел меня и в отчаянии, и больным, и в опасности. Но если вы все еще не поняли, скажу прямо: я люблю своего кота. Именно он заставил меня пересмотреть казавшиеся незыблемыми представления о самом себе.

Именно кот изменил мою жизнь.

Когда маленький серый питомец делает для вас такой пустяк, разве можно запретить ему спать на кровати?

ГЛАВА ВТОРАЯ

КОТ, КОТОРЫЙ ПРИЕХАЛ В НЬЮ-ЙОРК

Вы когда-нибудь видели шотландскую вислоухую кошку?

В одной книге данную породу назвали результатом «мутации». На самом деле это очень красивые животные — загнутая вперед и вниз верхняя часть ушей делает их немного похожими на сов. В отличие от обычных кошек головы у них имеют более округлую форму, а тела выглядят короткими, плотными и подтянутыми. Официально их относят к короткошерстным породам, но мне кажется, что правильнее было бы расположить их между длинношерстными и короткошерстными кошками. Они очень мягкие и пушистые. Отличаются добрым нравом. Все представители данной породы, с которыми мне довелось пообщаться, демонстрируют великолепный ум, хотя ни один из них не достиг таких блестящих высот, как мой кот.

Данная порода действительно родом из Шотландии. Предположительно первая ее представительница была обнаружена Уильямом и Мэри Росс в 1961 году на ферме близ Данди. Родословную всех ныне живущих вислоухих кошек можно проследить вплоть до Сьюзи — так чета Росс назвала свою находку.

Впервые я услышал о шотландских вислоухих кошках от своего брата Эрика, живущего в Лос-Анджелесе. В тот раз мы поговорили о жизни (похоже, с ней все было прекрасно), о работе (поскольку он сценарист, то она была тяжелой, противной и со множеством коварных интриг), о женщинах (они становились все моложе) и здоровье (а мы становились старше). Казалось, обычная беседа, но вдруг брат сообщил неожиданную новость:

— Кстати, я говорил тебе, что взял кота?

Будь это киносценарий, то далее в скобках следовала бы фраза «Долгая пауза», поскольку именно такой была моя реакция на его вопрос. Очень долгая пауза. Я закатил бы глаза и рисковал бы вывихнуть челюсть от удивления. Мир сошел с ума?

— Ты ненавидишь кошек, — напомнил я ему, когда ко мне вернулась способность говорить.

— Ненавижу, — согласился он. — Но этот кот совсем другое дело.

И тогда я услышал описание моего первого шотландского вислоухого кота, которого брат назвал Генри. Признаюсь, оно меня не убедило.

— Но ты ненавидишь кошек, — повторил я. — Мы оба ненавидим кошек. Мы презираем их, они нам противны. Мы к ним всегда так относились. — Мой голос дрогнул. — Нам нравятся собаки.

Несмотря на разделявшие нас пять тысяч километров, я был уверен, что брат улыбается той раздражающе самодовольной улыбкой, которая появлялась у него, когда он считал, будто я произношу какую-нибудь глупость.

— Ты увидишь, — промолвил он, — это совсем другое дело.

Здесь необходимо сделать небольшое отступление.

В то время я встречался с девушкой, Синди Уэйберн. Мы были вместе около трех лет и неплохо проводили время. За полгода до разговора она вскользь упомянула, что подумывает завести кошку. Я заметил, что в этом случае она может подыскивать другую квартиру.

Мы спорили, обсуждали и снова спорили. Она упрашивала. Я возвращался к своему излюбленному доводу — кошки не приносят в зубах тапочки хозяина, — и спор разгорался с новой силой. Синди даже заявила, что питомец пойдет мне на пользу. Однажды я допустил ошибку, признавшись, что мне не хватает домашнего животного, а без него в доме одиноко.

— Питомец — да, — сказал я, — но не кошка.

— Но ты много путешествуешь, — возразила она, — и поэтому не сможешь завести собаку. Она погибнет без хозяина.

— Знаю. Поэтому у меня нет собаки. Но это не означает, что лучше завести кошку. Она тоже погибнет. Я просто прибью ее.

— У тебя же никогда не было кошки. Как только ты поближе узнаешь хотя бы одну, ты полюбишь их всех. Ты много времени проводишь в пляжном домике — кошка составила бы тебе компанию. И тебе больше не пришлось бы развлекать себя разговорами с пожилыми женщинами в магазине.

— Откуда ты узнала об этом? Кто тебе сказал?

Я полагал, что об этом никому не известно. Каждое лето я на месяц отправлялся в пляжный домик, который снимал в Фейр-Харборе на Файер-Айленде. Синди выбиралась туда на уик-энд, а всю оставшуюся неделю я трудился в полном одиночестве, объясняя, что люблю уединение. Но после трех дней тяжелого труда за пишущей машинкой (в то время я еще не осмеливался щелкать по клавишам ноутбука), я начинал тосковать по человеческому общению. Тогда я чаще звонил по телефону, делая первый звонок приблизительно в 10.30 утра. На шестой день мои друзья подключали автоответчик, ведь большинство из них не могли тратить время на то, чтобы помогать мне отлынивать от работы. На десятый день я окончательно сдавался и три раза в день прогуливался до местного супермаркета. Он находился в двух кварталах от моего дома, и в нем всегда можно было встретить нескольких пожилых домохозяек, обменивающихся сплетнями с мясником и друг с другом. Через три года я стал постоянным клиентом магазина. Я знал все, что только можно было знать о сотне людей, с которыми никогда не встречался. Но самое замечательное, что три раза в день по полчаса я не был прикован к пишущей машинке.

— Ты когда-нибудь держал у себя котенка? — спросила Синди, проигнорировав мои требования назвать имя доносчика с Файер-Айленда.

— Я так же никогда не держал у себя змею. Но я и не хочу этого делать. Они мне не нравятся. Это Фрэнк, мясник из магазина? Он тебе рассказал?

Мы проспорили около семи часов, пока наконец Синди не решила, что приобретение кошки ничего не добавит к нашим отношениям. К моему величайшему облегчению, на этом мы прекратили дискуссию, и все вернулось на круги своя.

Пока Синди не отправилась в Лос-Анджелес навестить мать.

Она была не слишком к ней привязана, поэтому не очень стремилась туда ехать. Но раз в год чувство вины и дочерний долг брали вверх над здравым смыслом, и Синди отправлялась с дежурным визитом. Миссис Уэйберн — и я стараюсь относиться к ней как можно более объективно и справедливо — была крайне неприятной особой, живущей в той части окраины Лос-Анджелеса, которая называется «Городок на колесах». Будь у них девиз, он звучал бы следующим образом: «Приходи и проведи с нами несколько унылых лет, прежде чем тебе начнут отказывать внутренние органы». Там можно неплохо провести время, если вас не слишком заботят свежий воздух, свободное пространство или приятные пейзажи.

На сей раз визит оказался хуже обычного. На третий день мать и дочь поссорились. Синди хотела позаботиться о матери и угостить ее вкусным обедом. А та в своей жизнерадостной манере заявила, что для нее вся еда на один вкус — как холодной комок засыхающей глины, — поэтому она не видит смысла выкидывать деньги на столь малоприятную вещь, как хорошая еда. Синди посчитала подобное отношение нездоровым и сказала об этом матери, развязав тем самым войну. Через час она уже вся в слезах была в доме моего брата и поглощала вкуснейший пирог — мой брат отлично готовит.

Эрик был очень внимателен к ней и сумел ее развеселить, поэтому, когда Синди позвонила мне пожелать спокойной ночи, настроение у нее было отличным. Намного лучше, чем можно было ожидать. Честно говоря, она была настолько счастлива, что мне бы следовало кое-что заподозрить. Синди сообщила, что утром собирается отправиться с братом по магазинам и дневным самолетом вернуться домой. Поскольку ей больше не хотелось видеть мать, то ее ничего не держало в Лос-Анджелесе. Перед тем как повесить трубку она произнесла:

— Ты не представляешь, какой у Эрика милый кот. Подожди, скоро сам все увидишь.

Я повесил трубку, уверенный, что ждать придется очень долго.

Следующей ночью в 23.10 раздался телефонный звонок.

— Я уже получаю багаж, — известила меня Синди. — Ты еще не спишь? — Она говорила с теми напевными интонациями, какие обычно появлялись в ее голосе, когда она испытывала ко мне особенно нежные чувства.

— Нет.

— Я буду у тебя через полчаса.

— Не могу дождаться. — И это было правдой.

У Синди имелись ключи от моей квартиры, и ей ничего не стоило преодолеть разнообразные охранные сигнализации, телефоны и телевизионные камеры, через которые вынуждены проходить люди, желающие попасть в дом, где я живу. И вот через полчаса до меня донесся звук отворившейся входной двери. Когда я вышел из спальни, Синди стояла возле двери со счастливой улыбкой на лице.

Я направился к ней, чтобы поцеловать, но она воскликнула:

— Подожди! Я хочу тебе кое-что показать.

— Правда? Мне надо выйти в коридор, чтобы это увидеть?

— Нет, — ответила она все с той же улыбкой, которую прежде мне не доводилось видеть. — Оставайся здесь и закрой глаза. Я скажу, когда можно будет их открыть.