Бархата улыбнулась Гному:

— У каждого человека внутри сердца горит маленькое пламя, которое мы зовём внутренним светом. Это пламя настроено на волшебство. Это интуиция, предчувствие, озарение. У детей этот свет намного ярче, чем у взрослых, и благодаря ему они могут находить тайные миры.

— Тайные миры? Параллельные, что ли? — спросил Гном.

— Нет, островные. Они в этом же мире, но прячутся. Вы только иногда слышите об их жителях — о колдунах, русалках, драконах. Всё это тайные миры.

— Островные тайные миры, — повторил Гном.

Я же продолжала скромно молчать.

— Тайные миры прячутся на чердаках, в дуплах деревьев, на дне лесных озёр, в подвалах заброшек. Тайные миры похожи на маленьких осторожных зверят, их сложно увидеть, ещё сложнее поймать. Только дети могут. Благодаря внутреннему свету, который озаряет миры и выхватывает их из тёмных углов.

— А я, наоборот, хочу скорее вырасти. Надоело быть ребёнком, — сказал непосредственный Гном.

— На самом деле мы не делим людей на детей и взрослых, — уточнила Бархата. — Мы делим их на Лампы, Свечи, Светлячков и сам свет. Когда горит свеча, свет прикован к ней. В Светлячках свет может путешествовать, а просто свету, СамСветам, доступно всё.

— И мы СамСветы, — подытожил брат.

— Гном! — возмутилась я.

Иногда его непосредственность всё-таки раздражает!

— Что? — не понял Гном. — Не будь ты СамСветом, разве бы сидела с Бархатой и болтала бы с пледом?!

— Я дракон! — пискнул Плед из-за спины Бархаты.

— Да, ты прав. Вы — СамСветы, — подтвердила Бархата. — И я хочу пригласить вас в гости. Вы же ко мне собирались? Я нашла ваше письмо.

— Но мы уже у тебя в гостях, — робко сказала я, первый раз обратившись к Бархате.

— У меня есть ещё один дом. Настоящий. Хотите его увидеть? Это мой тайный островной мир — Тёмный Уголок.

— Конечно, хотим! — обрадовался Гном.

— Тогда приглашаю вас завтра.

— А как мы найдём дорогу?

— Пойдём за внутренним светом? — предположил Гном.

— Дракон вас проводит, — ответила Бархата, и Плед кивнул треугольной мордочкой.

Бархата встала, и мы поднялись тоже. Она взяла нас за руки. Я думала, ладонь её будет тёплой, как и вся Бархата, но её прикосновение неожиданно оказалось холодным, и мои пальцы сразу стали замерзать.

Мы очутились в детской.

— Смотрите, — сказала Бархата.

Пол в комнате покрывали серебристо-голубые следы и следочки. Одни едва виднелись, другие бросались в глаза сиянием.

— Это следы тех, кто прошёл через ваш дом. Лунная пыль остаётся на следах, и они светятся, — пояснила Бархата.

— Лунные следы, — сказала я, сердито отмечая искрящиеся мазки, ведущие под мою кровать.

— А вот мои следы.

Бархата сделала шаг назад, и мы увидели аккуратный след её туфельки — треугольник и широкую точку каблучка.

— Бегите по моим следам — и придёте ко мне, — сказала Бархата. — А теперь пора прощаться. До завтра.

И Бархата выпустила наши ладони.

Анжела Князь

Просто запись 1

Даже не верится, что бо́льшую часть своей жизни я проведу без него, зная, что он где-то рядом и одновременно так далеко…

Он, может, будет бывать в моём доме и даже смотреть, как я сплю… Да кого я обманываю… Он больше никогда не придёт. Тряхнёт головой, чтобы забыть обо мне. А я забывать о нём не хочу.

Подорожники, кем была я и другие дети, приходящие в Тёмный Уголок, долго там не задерживаются, — и, когда решают уйти, вернуться шанса у них больше нет. От него останутся лишь смутные видения, словно интересный сон, который силишься вспомнить утром, но не можешь.

Поэтому я решила всё записать. Хотела по датам, как и принято вести дневник, но я даже не помню, в какой день побывала в Тёмном Уголке впервые. Железнодорожный билет так мною затискан, что все надписи стёрлись, и ничего уже не разобрать, а высчитывать я не хочу. Да и кому нужны эти даты — точно не мне. И не ему. Его совсем не интересует, первое июля сегодня или тридцатое. Он слишком долго жил, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

Поэтому так. Просто записи. Поехали.

Начало моей второй жизни — это июльская ночь в поезде, когда мы Счастливой Семьёй возвращались домой из Питера, где гостили у бабушки моей сводной сестры Джин.

Питер, наплевав на середину лета, был мерзок, холоден и дождлив. Даже Джин пришибленно стояла, натягивая капюшон ветровки на глаза. Я тоже низко опустила голову, прячась от холодной мороси, и глядела на отражение луны в лужах на перроне.

Луна в луже. Кажется, её можно растоптать ногами.

«Что я жалок и не нужен, просто лунный свет на лужах», — выхватила я как-то фразу из интернета и теперь частенько прокручиваю в голове эти строки. Они обо мне.

Наконец мы погрузились в поезд. Прощай, дождливый холодный Питер.

Джин отогрелась и начала скакать по купе, как обезьяна. Точнее — как хорёк: такая же мелкая, даже для своих десяти лет, пронырливая, тёмная и острозубая. Забралась на верхнюю полку, резко соскочила вниз, бросилась к своему рюкзаку и достала маленький амулет — ловец снов. Он у неё коричнево-красный, на длинной цепочке, и она надевает его на шею, как кулон. Ловец очень потрёпанный, но она не расстаётся с ним: ей его сделала покойная мама. Да, бедняжка Джин — сирота, все вокруг неё вечно охают — жалеют крошку.

Но я не об этом хотела писать. О другом. О важном.

Я выскользнула из купе, оставив маму и Алексея укладывать Хорька спать. И в узком коридоре поезда я встретила его. Наставника. Моего Царя Волка.

Он стоял у соседнего окна, наблюдая, как мимо проносятся фонари.

Я закрыла дверь в купе, чтобы не слышать визги Джин, и облокотилась на поручень. Сначала я тоже уставилась в квадрат окна, в котором были отражение меня да пятна фонарей прощающегося города. И ещё луна в углу.

Моё отражение глядело на меня серьёзными тёмными глазами, которые на самом деле зелёные. Уголки пухлых губ опущены, а тусклый свет выкрал веснушки. Этим летом пятнышек на носу немного, и мама даже считает их милыми. Длинные вьющиеся волосы хаотично обкромсаны на макушке — это я сама постаралась. А за цвет спасибо женской половине Счастливой Семьи: ярко-рыжие.

И я всё ещё чувствовала запах травы, исходящий от них, словно была лесной ведьмой. Это бабушка Хорька предложила мне подкраситься хной, чтобы «освежить» мой и без того рыжий цвет. Ага, я не её внучка, и надо мной не страшно экспериментировать. Мама с Джин возликовали от идеи, и даже мне стало интересно. Я тогда не подумала, что после придётся подкрашивать корни каждые два месяца. Мама, бабушка и Джин потом отправились пить чай, а я — вымывать эту хну. Ну и хлопотное дело. И как я могла на это согласиться?

Да и вообще, зачем я всё это пишу? Про цвет волос. Ведь ему было всё равно.

Я оторвалась от созерцания себя, не очень-то вдохновившись зрелищем, и стала украдкой разглядывать незнакомца.

Описать его? Но неужели его я тоже забуду? Нет, это невозможно. Ведь я где-то читала, что первая любовь не забывается… Но если Задорожье, как называют в Тёмном Уголке наш мир, заберёт у меня все воспоминания, останется только этот дневник. И в нём я хочу сохранить всё о Моём Волке.

Высокий, хорошо сложен, сильный и взрослый. Я могла рассматривать его, почти не таясь, ведь такие не обращают внимания на тощих пятнадцатилетних подростков-лягушат.

Шея у него короткая, голова массивная, волосы чёрные-чёрные, сзади коротко острижены, а длинные пряди спереди зачёсаны на одну сторону и падают на лицо, скрывая его от меня.

По описанию выходит не красавец… Странно, ведь он притягательно красив. Он как зверь, но это его не портит… Как раз наоборот… (опять поставлю любимые три точки). Уголки большого рта чуть приподняты, готовые растянуться в улыбке или… оскале. А глаза у него тёмные, бордовые, словно вишни…

Но я забегаю вперёд. Глаз я тогда не видела, а изучала его одежду: тёмные зелёные, похожие на армейские, штаны, заправленные в высокие ботинки, и чёрная кофта с длинными рукавами.

В коридоре приглушили на ночь свет, фонари остались в Питере, и только полная луна сияла в углу квадратного окна.

— Ты была когда-нибудь там, на Луне? — неожиданно спросил он у меня и посмотрел своим вишнёвым взглядом.

Под его глазами чернели тени, и Волк показался мне таким грустно-потухшим, словно бесконечно устал от этого мира. Я его понимала. Я тоже устала. И когда он глянул на меня вишнёвыми глазами, словно окунув в красный цвет своих тайн, я влюбилась в него по уши. Навсегда. Любовь с первого взгляда — оказывается, это буквально.

— Нет. Не была, — прошептала я, взглянула на него и быстро отвела глаза.

Моё отражение испуганно пялилось на меня из квадратного чёрного колодца. Сердце бешено колотилось в груди: ведь он обратился ко мне. Ко мне!

— А хотела бы побывать?

— Наверное.

Только если с тобой. С тобой — куда угодно.

— А хотела бы встретить меня ещё раз?

Я хочу видеть тебя каждый день…

Сейчас для меня существовал только узкий коридор вагона, в котором стояли он и я. Но когда мы выйдем из поезда в этот не по-летнему холодным мир и потеряемся в нём, моё сердце разобьётся на тысячу осколков, и мне его уже не собрать.