Глава восьмая

Бэнкс не бывал в Лондоне после смерти Роя, точнее, после жутких взрывов террористов-смертников в метро и в автобусе, случившихся нынешним летом, 7 июля 2005 года, и, выходя сегодня днем из экспресса Большой северо-восточной железной дороги на вокзале Кингс-Кросс, он удивился, почувствовав комок в горле. Конечно, отчасти это было из-за Роя, но отчасти — из-за какого-то глубинного чувства ярости по поводу того, что пришлось пережить этой площади.

На вокзале Кингс-Кросс, как обычно, толпилось множество путешественников, глазеющих вверх, на многочисленные табло, словно в ожидании инопланетного космического корабля. Присесть здесь было негде, вот в чем состояла проблема. Железнодорожные власти не желали способствовать тому, чтобы пассажиры торчали на вокзале, у властей и так было полно хлопот с террористами, подростковой проституцией и наркотиками. Так что беднягам приходилось ожидать поездов стоя.

Констебль в форме встретил Бэнкса и Энни у бокового выхода, как и было условлено, и помчал их в патрульной машине по центральным лондонским улицам, в сторону Кромвелл-роуд, потом — по Грейт-Вест-роуд на запад, в Чизвик, к дому Ника Барбера, расположенному неподалеку от пивоварни Фуллера. Это было современное кирпичное строение всего в три этажа; Барбер жил на последнем, в одной из угловых квартир. Полицейский слесарь уже ждал их.

Когда были улажены все формальности и переданы все нужные бумаги, замок так быстро поддался манипуляциям слесаря, что Бэнкс невольно задумался, не применяет ли тот свой опыт для менее законных деяний.

Бэнкс и Энни попали в комнату с лиловыми стенами, на которых висели знаменитые плакаты времен расцвета психоделического искусства: Джимми Хендрикс и Джон Мэйол в концертном зале Уинтерленд в Сан-Франциско 1 февраля 1968 года; «Буффало Спрингфилд» в Филлмор, Калифорния, 21 декабря 1967 года; «Мэд Хэттерс» в Раундхаусе, Чок-фарм, 6 октября 1968 года. Вперемешку с ними висели обрамленные обложки пластинок шестидесятых годов: «Дешевые ужасы», «Облачение Дизраэли», «Слепая вера», «Вечные перемены», [«Дешевые ужасы» — альбом американской психоделической группы «Биг Бразер Энд Зе Холдинг Компани» (1968). «Облачение Дизраэли» — альбом британской блюз-роковой группы «Крим» (1967). «Слепая вера» — альбом одноименной британской блюз-роковой группы «Блайнд Фэйт» (1969). «Вечные перемены» — альбом американской психоделической и фолк-группы «Лав» (1967).] а также скандально известное произведение сэра Питера Блейка — «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера». Сделанные на заказ полки содержали внушительную коллекцию компакт-дисков и пластинок, а стереосистема была шедевром фирмы «Бэнг энд Олафсен», и таким же шедевром были наушники «Боуз», лежащие у кожаного кресла.

Дисков было слишком много, чтобы просмотреть их в один присест, но, кинув беглый взгляд, Бэнкс отметил преобладание рока конца шестидесятых — начала семидесятых, примерно до эпохи Боуи и «Рокси Мьюзик» включительно; здесь имелись команды, о которых он не вспоминал много лет, например, «Атомик Рустер», «Куинтэссенс», «Д-р Стрэнджли Стрэндж» и «Эмейзинг Блондел». Было тут и кое-что из джаза, главным образом Майлз, Трейн и Мингус, а также изрядное количество Баха, Вивальди и Моцарта.

Одна из полок была отведена под журналы и газеты, в которых Ник Барбер публиковал свои обзоры или большие статьи; здесь стояли также две принадлежащие его перу биографии рок-звезд. На рабочем столике под окном валялась недавняя корреспонденция, главным образом счета и реклама. Стационарного компьютера не было, заметил Барбер: вероятно, Барбер всю работу выполнял на ходу, пользуясь ноутбуком, который потом кто-то забрал.

Спальня была опрятная и функциональная, с аккуратно застеленной двуспальной кроватью и гардеробом, полным одежды, в основном — такой же, какую Барбер брал с собой в Йоркшир: повседневной и не очень дорогой. Ничто не указывало на то, что хозяина интересовало что-то помимо музыки, — разве что книжные полки, отражавшие довольно разносторонние вкусы в области художественной литературы, от Вудхауза до Эмиса, с вкраплениями фантастики, триллеров и детективов — Филип Дик, Рэмси Кэмпбелл, Дерек Рэймонд, Джеймс Херберт, Урсула Ле Гуин, Джеймс Элрой и Джордж Пелеканос. Остальную часть библиотеки составляли работы, посвященные рок-н-роллу: Грейл Маркус, Лестер Бэнгз, Питер Гуральник.

В шкафчике для документов, стоящем в углу спальни, хранились копии договоров, программы концертов и написанные о них Барбером обзоры, таблицы расходов, черновики статей — все это следовало взять с собой и подробно изучить. Но пока Бэнкс обнаружил то, что ему нужно было узнать, в короткой записке, лежащей в папке «Текущие дела». Записка намекала на какой-то «вопрос, который мы обсуждали» и призывала Барбера приступать не мешкая. Кроме того, ему напоминали, что не оплачивают расходы раньше времени. На листе имелся логотип «Мохо» и адрес: Уинсли-стрит, Мэппин-хаус. Датирована записка была первым октября, всего через пару недель Ник Барбер отбыл в Йоркшир.

На автоответчике у Ника имелось несколько сообщений: два — от нетерпеливой подружки, которая оставила номер своего рабочего телефона и сообщила, что они уже давно не виделись и она хотела бы пойти с ним куда-нибудь выпить; одно — от приятеля, насчет билетов на концерт группы «Касэбиан» и еще одно — предлагающее сделку века в области двойного остекления. Насколько понял Бэнкс, Ник Барбер был весьма аккуратен в делах и все важное носил с собой. А теперь то, что он носил с собой, исчезло.

— Нам лучше разделиться, — предложил он Энни. — Я попытаю счастья в «Мохо», а ты посмотри, не удастся ли тебе что-нибудь узнать у девушки, которая оставила свой рабочий телефон. Погляди, вдруг найдешь в квартире еще что-нибудь, что может дать о нем сведения, и договорись, чтобы его папки и прочее доставили в Иствейл.

— Хорошо, — отозвалась Энни. — Где встретимся?

Бэнкс назвал итальянский ресторан в Сохо, тот, в котором они точно не бывали вместе, а значит, он не мог навеять никаких общих воспоминаний. Им придется взять такси или поехать на метро, чтобы вернуться в гостиницу, которая находилась довольно далеко, рядом с Кромвелл-роуд, поблизости от грандиозного Музея естественной истории. Их уверили, что в той гостинице вполне чистенько, а счета вряд ли подорвут скудный полицейский бюджет. Энни снова занялась прослушиванием телефонных посланий, оставленных на автоответчике Барбера, а Бэнкс вышел и направился к метро.

Мелани Райт промокнула щеки и во второй раз извинилась перед Энни. Они сидели в кафе «Старбакс» возле набережной Темзы, неподалеку от конторы, где Мелани работала агентом по недвижимости. Когда Энни позвонила, Мелани сказала, что могла бы устроить себе перерыв, но, узнав об убийстве Ника Барбера, она так расстроилась, что ее шеф разрешил ей раньше времени уйти с работы. Если у Ника и был любимый тип женщин, то Энни не в состоянии была его определить. Келли Сомс была девчонка-сорванец, бледноватая и довольно наивная, тогда как Мелани была статная, загорелая и утонченная. Пожалуй, сходным было лишь то, что обе были много младше Барбера и к тому же блондинки.

— Ник к себе никогда никого не подпускал особенно близко, — рассказывала Мелани за чашкой холодного фраппачино без кофеина. — Но меня это не особенно печалило: мне же всего двадцать четыре, я, если уж на то пошло, пока не готова жить вместе с мужчиной, а тем более выйти замуж. У меня приятная квартирка в Челси, мы снимаем ее с подружкой, прекрасно уживаемся и предоставляем друг другу массу жизненного пространства.

— А с Ником вы просто встречались?

— Да. В общей сложности мы провели с ним около года, то сходились, то расходились. На самом деле у нас не было каких-то особых отношений или чего-то в этом роде. Нас даже нельзя было бы назвать парой. Но нам было хорошо вместе. С Ником обычно бывало хорошо.

— Что значит — обычно?

— Знаете, иногда в нем появлялось некоторое занудство, когда он садился на своего любимого конька. А я ведь еще даже не родилась, когда были эти чертовы шестидесятые. Я не виновата. И тогдашнюю музыку я тоже терпеть не могу. Вот и все.

— То есть вы не разделяли его энтузиазма?

— Боже упаси! Вам, наверное, кажется странным, что мне порой бывало скучновато: ведь Ник был такой крутой, водил знакомство с настоящими звездами — мы однажды даже пили с Джимми Пейджем на вручении каких-то премий. Представляете?! С самим Джимми Пейджем! Даже я знаю, кто он такой… Но поверьте, это только звучит так круто: рок-критик, запанибрата со знаменитостями, а если вдуматься, мало ли какие у людей бывают хобби! Он мог бы с таким же успехом увлекаться наблюдением за поездами, или компьютерами, или еще чем-нибудь.

— Вы хотите сказать, что Ник был помешан на рок-музыке?

— В каком-то смысле да. Конечно, у него помимо этого увлечения была масса достоинств, иначе я бы с ним не встречалась. Фанатики — не мой тип.

— Значит, вы с ним встречались не из-за его знакомств со знаменитостями?

Девушка неодобрительно глянула на Энни:

— Да говорю же — нет! Нам правда было хорошо вместе… Не могу поверить, что с ним такое случилось. Мне так его не хватает. — Она промокнула глаза.

— Простите, Мелани, — сказала Энни. — Я не хочу показаться бесчувственной, но при нашей работе поневоле становишься немного циничной. Когда вы в последний раз видели Ника?

— Недели две назад или, может, полторы.

— Чем вы занимались?

Девушка посмотрела Энни в глаза:

— А вы как думаете?

— Перед этим.

— Просто ужинали.

— У него?

— Да. Он отлично готовил. Любил смотреть кулинарные передачи. Сама я их не выношу. Если меня спросить, что я умею, я отвечу: умею заказывать столик.

Энни уже слышала эту шутку, но все равно засмеялась.

— В его поведении было что-то необычное? — поинтересовалась она.

Мелани подумала, хмурясь, потом ответила:

— У меня тогда появилось ощущение, просто ощущение… Ник вел себя так, как если бы задумал какой-нибудь большой материал, — мне приходилось видеть это раньше. Он обычно в этих случаях весь преображался, прямо ликовал… но в тот раз был какой-то беспокойный.

— Как вы думаете, почему он волновался? Боялся, что редакция не заключит с ним договор?

— Может быть, отчасти и поэтому, но мне кажется, тут было что-то большее. Что-то личное.

— Личное?

— Да. Не спрашивайте почему — я не смогу объяснить. Ник всегда со страстью относился ко всем своим материалам, всегда скрытничал насчет подробностей, но у меня возникло такое ощущение, что этот проект для него — немного более личный.

— Он не рассказывал вам, чем или кем он занимается?

— Нет. Он никогда не говорил. Не знаю, может быть, он думал, что я разболтаю кому-нибудь и у него перехватят тему, но, как я уже сказала, он все скрывал до тех пор, пока не закончит. Бывало, исчезал на целые недели. Никогда не говорил, куда направляется. Не то чтобы он был обязан это делать: мы же с ним не сиамские близнецы…

— А вообще он хоть что-нибудь об этом говорил?

— Всего один раз, в последний вечер. — Она коротко рассмеялась. — Сказал одну забавную: вещь. Что это, мол, роскошная история и в ней есть все, в том числе и убийство.

— «Убийство»? Он действительно так сказал?

Мелани снова заплакала.

— Да, — выговорила она. — Но не может же быть, что он имел в виду свое собственное!

15 сентября 1969 года, понедельник

Группа «Мэд Хэттерс», объяснял Эндерби, с кажущейся легкостью справляясь с петляющими сельскими дорогами, состоит из пяти музыкантов: Терри Уотсон (ритм-гитара, вокал), Вик Гривз (клавиши, бэк-вокал), Рэг Купер (соло-гитара), Робин Мёрчент (бас-гитара) и Эдриан Притчард (ударные). Они объединились года три назад, познакомившись в университете Лидса, и, следовательно, считались местным ансамблем, хотя двое из них — Гривз и Купер — жили в других частях Йоркшира. В первый год своего существования группа давала концерты только в Западном Йоркшире и окрестностях, но в одном из пабов Брэдфорда их углядел лондонский антрепренер и решил, что они со своими необычными психоделическими пасторалями как раз заполнят нужную нишу на столичной музыкальной сцене.

— Погоди, — попросил сбитый с толку Чедвик. — Что такое «психоделическая пастораль», с чем ее едят?

Эндерби снисходительно улыбнулся:

— Представьте, что «Алису в Стране чудес» или «Винни-Пуха» переложили на язык рок-музыки.

Чедвик поморщился:

— Лучше не буду представлять. Валяй дальше.

— А это почти все, сэр. Они поймали волну, стали раскручиваться, у них вышел хитовый альбом, и они практически влились в рок-элиту. От них ждут даже большего. Только вчера Роджер Уотерс из «Пинк Флойд» сказал мне в Регби, что, по его мнению, они далеко пойдут.

Чедвик уже начал уставать от манеры Эндерби походя упоминать фамилии знаменитостей, и он задумался, не ошибкой ли было отправлять его опрашивать участников Бримлейского фестиваля, выступавших в эти выходные в Регби. За два дня тот не выяснил ничего интересного и сообщил, что там, в Регби, было всего около трехсот зрителей. К тому же он так и не подстригся.

— А при чем тут этот чертов лорд Джессоп? — спросил Чедвик, чтобы сменить тему.

— Молодой богач, сам отчасти хиппи. Любит музыку, ему нравится, чтобы его ассоциировали с этим миром. Как говорится, ультрасовременный тип. Но обычно он в отъезде, так что разрешает этим ребятам использовать дом и угодья для отдыха и репетиций.

— Вот так, запросто?

— Да, сэр.

Чедвик смотрел в окно на окружающие пейзажи: слева — котловина, где река Свейн петляла меж лесистых берегов; напротив поднимался склон долины, пестревший каменными домишками и зелеными полями; над ними, на полпути к вершине, трава становилась пожухлой, а еще выше тянулись серые обнажения известняка, отмечая начало пустошей, заросших утесником и вереском.

Погода стояла прекрасная, для этого времени года было сравнительно тепло, и в вышине виднелись лишь несколько белых облачков. Однако Чедвик чувствовал себя здесь чужим. Не то чтобы он никогда раньше не бывал в Долинах. Они с Джанет много раз выезжали сюда, когда он купил себе первую машину — трехколесную легковушку «релайант», которая угрожающе покачивалась даже при слабом боковом ветерке. Красота природы не оставляла его равнодушным, но в глубине души он все-таки был городским мальчишкой. Сельская местность быстро переставала его радовать, и он начинал все сильнее скучать по влажным мостовым, шуму, суете, толчее.

Будь его воля, они бы проводили отпуск, исследуя большие незнакомые города, но Джанет предпочитала передвижной домик. Скоро Ивонна перестанет с ними ездить, подумал он, и тогда он, может быть, убедит Джанет расширить кругозор и прокатиться в Париж или Амстердам, если позволят средства. Джанет никогда не была за границей, да и сам Чедвик лишь один раз побывал на континенте — во время войны. Любопытно будет побродить по старым местам. Не по пляжам, полям сражений или кладбищам — они его не интересовали, — а по барам, кафе и домам, где люди распахивали двери и сердца в благодарность за освобождение.

— Приехали, сэр.

Чедвик очнулся от нахлынувших воспоминаний; Эндерби съехал с узкой дороги на траву.

— Это здесь? — удивился он. — С виду не такое уж роскошное место.

За высокой каменной стеной и деревянными воротами проглядывало неприметное строение из известняка с тремя каминными трубами. Дом был длинный и низкий, с весьма немногочисленными окнами — мрачное сооружение.

— Это всего лишь черный ход, — пояснил Эндерби, когда они подошли к воротам. За воротами виднелся вымощенный каменными плитками двор; тропинка привела их к массивной красной двери с большим медным дверным молотком в форме львиной головы. «Вход для коммивояжеров».

Эндерби постучал; они подождали. Гнетущая тишина, подумал Чедвик. Даже птицы не поют. Звуки репетиции рок-группы и те были бы сейчас приятнее. Впрочем, если вдуматься…

Дверь отворилась, и их приветствовал молодой человек лет тридцати в пестрой рубашке и черных расклешенных джинсах. Его каштановые волосы были не такие уж длинные, однако воротник они закрывали.

— Видимо, вы из полиции. — У парня был отчетливый южнолондонский выговор. — Я — Крис Адамс, менеджер группы. Не понимаю, чем мы можем вам помочь, но входите, прошу вас.

Эндерби и Чедвик проследовали за ним в широкий, обшитый деревянными панелями коридор, по обе стороны которого имелось множество дверей. Темное дерево поблескивало, и Чедвик уловил слабый запах лимонного полироля. Из застекленных створчатых дверей в противоположном конце коридора открывался великолепный вид на другую сторону долины — асимметричное лоскутное одеяло, состоящее из полей и каменных стен, а пониже, у подножия склона, текла река. Дверь, как отметил Чедвик, подойдя поближе, вела на террасу с каменной балюстрадой. За дверью стояли стол под зонтиком и шесть кресел.

— Впечатляет, — признал Чедвик.

— Тут неплохо, когда хорошая погода, — ответил Адамс. — А в этой части света, должен вам сказать, такое случается нечасто.

— Вы лондонец?

Адамс усмехнулся:

— Как вы догадались? Нам сюда.

Он провел их вниз по каменным ступенькам, и Чедвик понял, что они вошли в дом на верхнем уровне, а внизу находится целый этаж. Они прошли в дверь, и перед Чедвиком открылось огромное помещение, превращенное в репетиционную студию, полную гитар, барабанов, клавишных инструментов, микрофонов, стоек, усилителей, динамиков и змеящихся толстых электрических кабелей. В данный момент в студии царило благословенное безмолвие, если не считать назойливого жужжания электричества. Еще одна застекленная створчатая дверь, на сей раз открытая, вела в патио, лежащее в тени верхней террасы. Узкая полоска неухоженного газона отделяла патио от бассейна, облицованного гранитом и мрамором. Зачем кому-то в Йоркшире понадобилось устраивать бассейн в собственном дворе, Чедвик не мог взять в толк, но у богатых свои причуды и достаточно средств, чтобы их осуществлять. Вероятно, бассейн здесь с подогревом. Неяркое солнце отражалось на поверхности воды.

В студии находилось четверо молодых людей, они дымили сигаретами, пересмеиваясь и болтая с тремя девушками; один лежал на диване и читал. На столике у стены высилась батарея бутылок: кока-кола, джин, водка, виски, бренди, пиво и вино. Некоторые из присутствующих, похоже, к этой батарее уже наведались. Адамс предложил вновь прибывшим освежиться, но Чедвик отказался. Он не хотел чувствовать себя обязанным людям, которые вполне могли быть — или вскоре стать — подозреваемыми. Все были одеты в повседневную одежду, в основном в джинсы и футболки; на некоторые были вручную нанесены самые дикие и пестрые узоры. Весьма длинные волосы были здесь в порядке вещей и для мужчин, и для женщин, только Адамс казался чуть более консервативным, чем прочие. Сам Чедвик был в темном костюме и галстуке приглушенных тонов.

Оказавшись в Свейнсвью-лодж, Чедвик как будто растерялся и толком не знал, с чего начинать. Адамс представил членов группы (все они вежливо сказали «здрасте») и девушек, которые захихикали и скрылись в одной из соседних комнат.

К счастью, один из музыкантов выступил вперед и произнес:

— Чем мы можем вам помочь, мистер Чедвик? Мы слышали о том, что произошло в Бримли. Это ужасно.

Это сказал Робин Мёрчент, вокалист, бас-гитарист и, видимо, неофициальный лидер группы. Он был высокий и худой, в джинсах и куртке из какой-то синей шелковистой материи с вышитыми знаками зодиака.

— Не знаю чем, — ответил Чедвик, садясь на складное кресло. — Мы располагаем сведениями, что убитая девушка в воскресенье вечером какое-то время провела за сценой, и мы пытаемся найти кого-нибудь, кто ее видел или с ней разговаривал.