Полицейская собака довольно легко взяла след, идя по запаху крови жертвы. Сотрудники полиции, рисуя крестики на деревьях, отметили путь, по которому двигалась собака. Каждый дюйм этого маршрута предстояло обыскать. Пока же Чедвик, Эндерби и Брэдли стояли за лентой, глядя на окровавленную землю.

— Это произошло здесь? — спросил Чедвик.

— Во всяком случае, так мне сказали эксперты, — ответил Эндерби, указывая на пятна крови на листьях и в подлеске. — Кровь соответствует группе крови жертвы.

— Убийца, должно быть, тоже был весь в крови?

— Не обязательно, — покачал головой Эндерби. — Колотые раны — особая вещь. Конечно, если перерезали артерию или вену, если нанесли ранение в голову, бьет порядочный фонтан, но с сердцем, как ни странно, другая история: рана обычно невелика и кровотечение в основном внутреннее. Конечно, крови вытекло все же довольно много, видите, и здесь, и в спальнике, поэтому я сомневаюсь, что ему удалось удрать с совершенно чистыми руками. К тому же похоже на то, что он пырнул ее раз пять или шесть и провернул лезвие. — Он показал в сторону края рощицы. — Но вон там, у ручья, лежит небольшая куча листьев. На них тоже есть следы крови. Думаю, сначала он попытался вытереть руки листьями, а потом вымыл их проточной водой.

— Пусть листья соберут и отправят в лабораторию, — распорядился Чедвик, отворачиваясь. Обычно он относился к жертвам преступлений без сантиментов, но сейчас не мог выкинуть из головы образ этой девушки, такой невинной с виду, в испачканном кровью белом платье, и не думать при этом о собственной дочери. — Когда доктор сможет подъехать на вскрытие, что он сказал?

— Сказал, что постарается сегодня днем, попозже, сэр, — ответил Эндерби.

— Хорошо.

— Мы опросили большинство из тех, кто занимался охраной фестиваля, — добавил Эндерби.

— И что же?

— Боюсь, ничего, сэр. Они все говорят, что там была такая кутерьма, такое столпотворение, что никто не знает, кто где когда находился. Сильно подозреваю, что большинство из них принимали те же вещества, что и музыканты с гостями, а это не особенно проясняет память. Масса народу бродила туда-сюда как в тумане.

— Думаю, на их помощь особенно рассчитывать не приходится, — хмыкнул Чедвик. — Что-нибудь выяснили насчет девушки?

— Никто из них не сказал с определенностью, что видел ее, но пару раз нам осторожно сказали «может быть».

— Принажмите на них.

— Сделаем, сэр.

Чедвик вздохнул:

— Думаю, нам надо бы устроить беседу с музыкантами, которые были в то время за сценой, снять показания, вытянуть из них все, что можно.

— Сэр… — неуверенно начал Эндерби.

— Что?

— Это может оказаться трудновато, сэр. Я хочу сказать… они все уже разъехались по домам. Музыканты вообще… ну, до них не так-то легко достучаться.

— Они ведь не отличаются от меня или от вас, Эндерби? Не члены же они королевского семейства или кто-нибудь в этом роде?

— Нет, сэр, они больше похожи на кинозвезд…

— Да, дела. Однако выхода у нас нет. Я займусь двумя местными группами, но, поскольку остальные тоже имеют к этому отношение, постарайтесь побеседовать с ними. Пусть вам кто-нибудь поможет.

— Есть, сэр, — неохотно ответил Эндерби и повернулся, чтобы идти.

— Да, Эндерби…

— Сэр?

— Не знаю, как у вас тут принято, в Северном Йоркшире, но, пока вы работаете со мной, я бы предпочел, чтобы вы ходили подстриженным.

Эндерби покраснел:

— Есть, сэр.

— Жестковато вы с ним, а, сэр? — заметил Брэдли, когда Эндерби удалился.

— Он раздолбай.

— Я не об этом, насчет опроса групп. Знаете, он прав. Некоторые из этих рок-звезд и правда серьезные и влиятельные ребята.

— А что ты от меня хочешь, Саймон? Чтобы из-за того, что эти люди — какие-то земные божества, я закрыл глаза на полсотни человек, которые могли видеть жертву вместе с убийцей?

— Нет, сэр.

— Ладно. Поехали домой. Может, мне повезет и я успею на вскрытие, которое будет делать доктор О'Нил. А ты отправляйся на йоркширское телевидение и на Би-би-си, посмотри пленки, которые они наснимали на фестивале.

— Что мне искать, сэр?

— Пока ищи все. Нашу девушку, всех, с кем она, возможно, там была. Обращай внимание на любое нестандартное поведение. — Чедвик помолчал. — Хотя насчет последнего, пожалуй, не беспокойся. Думаю, они все вели себя странно и нестандартно, если учесть, с какими людьми мы имеем дело.

Брэдли рассмеялся:

— Есть, сэр.

— Проявляй инициативу, дружок, вот и все. Зато тебе не придется любоваться, как доктор взрезает нашу бедняжку.

Перед уходом Чедвик обернулся и поглядел на испятнанную кровью землю.

— Что такое, сэр? — спросил Брэдли.

— Мне все утро это покоя не дает. Спальный мешок.

— Спальный мешок?

— Ну да. Откуда он взялся, Саймон? Неужели убийца случайно прихватил его с собой, когда шел по лесу?

— Наверное, могло быть и так.

— Да, но это не очень-то убедительное объяснение, верно? Совсем неубедительное.

Глава третья

Электричество включили уже после полуночи; ветер все бушевал, на сей раз еще и швыряя потоки дождя в окна и на покрытые лишайником крыши Фордхема. Коронерский фургон увез тело, и доктор Гленденинг пообещал, что постарается провести вскрытие в ближайший же день, даже несмотря на то, что это суббота. Криминалисты работали при новом освещении точно так же, как орудовали до этого: собирали образцы, помечали их и тщательно укладывали в пакеты. Пока они не нашли ничего, что сразу показалось бы важным. На место происшествия явились один-два представителя местных средств массовой информации, и Дэвид Уитни, полицейский пресс-секретарь, охлаждал их пыл, скармливая им крохи информации.

Как только включили электричество, Бэнкс немедленно осмотрел остальную часть коттеджа и вскоре понял, что если у Ника и были с собой какие-то личные вещи, то все они пропали — за исключением его одежды, туалетных принадлежностей и нескольких книг. В частности, не было бумажника, мобильника, не было ничего, на чем стояло бы его имя. Одежда мало о чем говорила. Никаких изысков, повседневные шмотки: недорогие рубашки, серый пиджак в мелкую полоску, рабочие штаны, джинсы «Левайс» — и практически все. Среди туалетных принадлежностей нашлись лекарства: видимо, Ник страдал (или воображал, что страдает) изжогой и несварением желудка, если судить по всевозможным антацидным средствам, которые он с собой привез. Уинсом сообщила, что его машина — «рено-меган» — открывается карточкой, а не ключом. Карточки в пределах видимости она не обнаружила, почему позвонила в полицейский гараж в Иствейле, где ей сказали, что постараются как можно скорее кого-нибудь прислать.

В Национальной полицейской компьютерной базе не оказалось никаких данных относительно этой машины, добавила Уинсом, значит, ей придется узнавать подробности в агентстве регистрации автомобилей в Суонси, как только она сумеет кого-нибудь там отыскать, что не так-то просто сделать в выходные. При необходимости можно было бы обратиться в Национальную базу ДНК, где хранятся образцы генетического материала не только осужденных преступников, но и вообще всех, кто когда-либо подвергался аресту, даже если потом был оправдан. Общественность возмущалась таким ограничением свободы личности, но эта база данных уже не раз оказывалась полезной при идентификации тел, а также во многих иных случаях.

Выяснить, кто такой был этот Ник, ничего не стоило, но кто-то затруднил им опознание, и Бэнкс задавался вопросом — зачем. Возможно, установив личность жертвы, полиция быстро выйдет на убийцу? Может быть, преступнику нужно было выиграть время, чтобы скрыться?

Очевидно, Ник пользовался только одной спальней из двух. В другой даже не были застелены кровати. Бросив взгляд, Бэнкс заключил, что на обеих половинах двуспальной кровати ночевали, но, может быть, этот Ник просто ворочался во сне, как медведь? Питер Дарби уже сделал все нужные фотографии в этой комнате, и криминалисты паковали постельное белье, чтобы передать его на анализ. В ящиках у кровати не нашлось ни единого презерватива, вообще не обнаружилось ничего, что указывало бы на то, что представлял собой этот таинственный Ник, — за исключением книги в бумажной обложке, лежавшей на прикроватном столике: Иэн Макьюэн, «Искупление».

Судя по закладке, Ник добрался до шестьдесят восьмой страницы. Бэнкс пролистал книгу. На заднем форзаце кто-то вывел карандашом, чуть заметно, шесть неровных рядов цифр, некоторые были обведены кружком. Он вернулся к началу и увидел цену — 3,5 фунта, тоже написанную карандашом, но другим почерком, на первой странице, справа вверху. Стало быть, книга из букинистического, перед Ником ею могло владеть сколько угодно человек, и цифры написал кто-то из них. А если все-таки он? Бэнкс подозвал одного из сотрудников криминалистического отдела, велел ему упаковать книгу и проследить, чтобы сделали фотокопию интересующей его страницы.

Раздосадованный недостатком сведений о жертве, Бэнкс спустился по лестнице. Итак, он знал лишь то, что убитый решал кроссворд из «Индепендент», читал «Искупление», был вежлив, не отличался болтливостью, предпочитал обычную повседневную одежду, возможно, страдал от несварения, курил «Данхилл» и носил очки. Это не давало ни малейшей зацепки, чтобы хотя бы начать строить предположения, кто мог желать его смерти и почему. Терпение, призвал себя Бэнкс, мы только начали. Но терпения ему отчетливо не хватало.

К половине первого он почувствовал, что с него хватит. Пора домой. Как раз когда Бэнкс собирался поручить констеблю Трэверсу найти машину, которая отвезла бы его домой, к нему подошла Энни и заметила:

— Если будем и дальше тут валандаться, вряд ли мы многого добьемся, верно?

— Ничего не добьемся, — признал Бэнкс. — Механизм запущен, Стефан с нами свяжется, если всплывет что-нибудь важное, но я сомневаюсь, что сегодня вечером мы продвинемся. А что?

Энни улыбнулась, глядя на него:

— Ну, не знаю, как ты, но я умираю с голоду, а вегетарианская лазанья от «Маркса и Спенсера» — отличное угощение, если я правильно помню. Сам знаешь пословицу: солдат марширует, если брюхо ликует!

8 сентября 1969 года, понедельник

Ивонна Чедвик приняла от Стива косяк и как следует затянулась. Ей нравилось торчать. Никаких серьезных штук, ни колес, ни иголок, просто травка. Секс тоже был вполне, со Стивом ей, в общем, нравилось, но больше всего ей нравилось быть под кайфом, и обычно им вдвоем бывало очень неплохо. Плюс музыка. Они слушали Хендриксову композицию «Земля электрической леди», и казалось, что это просто какие-то неземные звуки.

Ладно, вернемся на землю. Ей надо сейчас быть в школе, но она устроила себе выходной. Все равно там пока только дурацкие игры да пустые уроки, новое полугодие толком не раскачалось. Рядом со школой, дальше по дороге, на Спрингфилд-маунт, стоял дом, где жила компания хиппи: Стив, Тодд, Жаки, Чарли-американец и другие, которые то приходили, то уходили. Она с ними подружилась после того, как познакомилась со Стивом на лестнице в «Башне», что на Боар-лейн, когда однажды вечером, в апреле, зашла туда со своей школьной подружкой Лорейн. Тогда ей всего месяц как исполнилось шестнадцать, но чуть-чуть косметики плюс высокие каблуки — и она легко сходила за восемнадцатилетнюю. Стив был красивый, понимающий парень, и она моментально на него запала. Он читал кое-какие свои стихи, и, хотя она их толком не понимала, ей казалось, что звучат они впечатляюще.

Она заходила и в другие дома, где народ занимался такими же вещами: в один дом в Кэрберри-плейс и в другой — на Бэйсуотер-террас. У Ивонны было такое ощущение, что она может заявиться к ним когда угодно — и почувствовать себя дома. Все принимали ее такой, какая она есть. Кто-нибудь всегда устраивал ей теплый прием — например, с помощью косячка и чайничка жасминового чая. И потом, им всем нравилась одна и та же музыка, и все они друг с другом соглашались насчет общества, насчет того, что война — это зло, насчет всякого такого. Но дом на Спрингфилд-маунт был ближе всего, и к тому же там жил Стив.

В воздухе пахло тлеющими сандаловыми палочками, а на стенах висели плакаты: Джимми Хендрикс, Дженис Джоплин, жутковатая репродукция Сальвадора Дали и еще более жуткая гравюра Гойи — «Сон разума рождает чудовищ». Бывало, что Ивонна, куря особенно забористую травку, растворялась в этой гравюре, где спящего художника окружают ночные твари.

Обычно они просто садились в кружок и рассуждали о том, каким ужасным стал мир и как они надеются его изменить, покончить с войной во Вьетнаме, освободить университеты от засилья элиты и лакействующих профессоров, положить конец диктатуре капитализма и империализма. Ивонне не терпелось поступить в университет: ей казалось, что там-то и есть по-настоящему захватывающая жизнь, не как в этой надоевшей нудной школе, где с тобой до сих пор обращаются как с маленьким ребенком, не интересуясь, что ты думаешь о мире. А в университете ты студент, у тебя есть права и все такое. Стив был на втором курсе, изучал английскую литературу, но до начала учебного года оставалось еще недели две. Он обещал, что в ближайшем семестре будет водить ее на все грандиозные концерты в университетской столовой, и она с трудом подавляла нетерпение. Должны были приехать «Муди Блюз», и «Фэмили», и «Тираннозаврус Рекс». Ходили слухи, что даже «Ху» приедут туда записать живой концерт.

Этим летом они уже посетили вместе множество потрясающих гастролей: «Сандерклэп Ньюмен» в зале ратуши, «Пинк Флойд», «Колоссеум» и «Эйр Эпперент» в аббатстве Селби. Она жалела, что пропустила нынешний остров Уайт — там ведь был Дилан, — но ее родители ни за что не отпустили бы ее так далеко. Ей оставалось еще два года учиться до поступления в университет, и поэтому ей надо было получить хороший аттестат уровня А. Правда, сейчас это казалось маловероятным, но она еще успеет нагнать. В любом случае ей удалось получить семь очень хороших оценок для аттестата уровня О. [В английских школах аттестат уровня А соответствует более углубленным знаниям, О — среднему уровню.]

Усмехаясь сквозь пелену дыма, она вспомнила уик-энд. Воскресенье прошло просто шикарно! Они ходили на Бримлейский фестиваль — она, Стив, Тодд, Чарли и Жаки — и всю ночь провели на поле, делясь косяками, едой и питьем со своими собратьями по празднику. Стив закинулся кислотой, но Ивонна не захотела, потому что вокруг было слишком много народу, а она боялась, что резко слетит с катушек. Но Стив был вроде бы в полном порядке, хотя один раз она забеспокоилась, когда он пропал больше чем на час. Когда все кончилось, они сходили на Спрингфилд-маунт за парой косяков, а потом она отправилась домой, чтобы собраться в школу, и чуть не столкнулась с отцом.

У нее не хватало храбрости рассказать родичам, чем она занимается. Господи боже ты мой, ну почему предок у нее — фараон? Просто нечестно. Если она поведает своим новым друзьям, чем ее папаша зарабатывает на жизнь, они от нее разбегутся, как от зачумленной. Если бы не предки, она бы и в субботу двинула в Бримли. Стив и остальные провели там обе ночи. Но она понимала, что, если бы и она так поступила, ее бы ни за что не отпустили в воскресенье.

Они сидели на полу в гостиной, прислонившись к дивану. На этот раз — только она и Стив, остальных не было. Некоторые из тех, кто время от времени приходил и уходил, вызывали у нее сомнения. Один из них, Волшебник Джек, выглядел страшновато: бородатый, с бешеными глазами, хотя при ней он всегда вел себя очень предупредительно и мягко. Но больше всего ее пугал Мак-Гэррити, безумный поэт; слава богу, он не очень часто тут бывал.

Мак-Гэррити был старше, чем прочие; у него было узкое морщинистое лицо, словно сделанное из пергамента, и черные глаза. Он всегда носил черную шляпу и черный же капюшон, и у него имелся пружинный нож с черепаховой рукоятью. Он редко с кем-нибудь говорил, никогда не подключался к дискуссиям. Иногда он расхаживал взад-вперед, постукивая лезвием ножа по ладони, бормоча чьи-нибудь стихи себе под нос, чаще всего Элиота, какую-нибудь «Бесплодную землю». Ивонна узнала эти строчки только потому, что Стив недавно давал ей почитать эту поэму и объяснял ей, что она означает.

Некоторые считали, что Мак-Гэррити в полном порядке, но у Ивонны от него мурашки по коже бегали. Однажды она спросила Стива, почему они позволяют ему тусоваться с ними, но Стив ответил только, что Мак-Гэррити совершенно безобидный, просто он немного повредился в уме из-за электрошоковой терапии, которую ему делали в психбольнице, после того как он дезертировал из армии. А кроме того, если они хотят жить в свободном и открытом обществе, как они могут судить людей, изгонять их? На это ей нечего было возразить, хотя она подумала, что на свете все-таки существует некоторое количество людей, которых они не хотели бы видеть в этом доме, к примеру ее папаша. Мак-Гэррити тоже был в Бримли, но, к счастью, он сразу куда-то срулил и оставил их вдвоем.

Ивонна чувствовала руку Стива у себя на бедре, чувствовала ласковое поглаживание; она повернулась к нему и улыбнулась. Все было классно, просто классно. Ее родители не знают, что она принимает противозачаточные таблетки вот уже почти год. Их не так-то легко достать, и, уж конечно, она не могла обратиться с этим к старому Катбертсону, их семейному доктору. Но ее подружка Мэгги рассказала ей о новой клинике планирования семьи на Вудхаус-лейн, они там очень серьезно относятся к подростковой беременности и очень услужливы, если ты им говоришь, что у тебя постоянный парень.

Стив поцеловал ее и положил ладонь на грудь. Травка, которую они в этот раз курили, была не особенно крепкая, но обострила ее осязание, как и слух, и она почувствовала, что ее тело отвечает на ласки, делается влажным. Он расстегнул пуговицы на ее школьной блузке, и затем она почувствовала, как его рука скользит вверх по ее обнаженным бедрам. Джимми Хендрикс пел «1983», когда Стив с Ивонной обрушились на пол, вцепившись друг другу в одежду.

Прислонившись к холодному кафелю стены морга, Чедвик наблюдал, как доктор О'Нил и его ассистент работают под яркими лампами. Вскрытия никогда его не волновали, и нынешнее не было исключением, несмотря на то что прежде жертва ассоциировалась у него с Ивонной. Теперь она была просто невезучей мертвой девушкой на мраморном столе. Жизнь из нее ушла, вытекла; остались лишь плоть, мускулы, кровь, кости и органы. И, возможно, ключ к разгадке.

Нарисованный василек, цветущий на ее мертвой щеке, казался еще более неуместным в этом грубом мире из стали и мрамора. Чедвик поймал себя на том, что уже не в первый раз задается вопросом, сама ли девушка его нарисовала или же это сделал кто-то из ее друзей? Или убийца? А если нарисовал убийца, что этот василек означает?

Доктор О'Нил аккуратно снял окровавленное платье, соотнеся отверстия в ткани с ранами, и положил его рядом со спальным мешком для дальнейшей экспертизы. Пока им удалось выяснить, что спальник был дешевой популярной марки, продаваемой главным образом через универмаги «Вулворт».

Врач склонился над бледным обнаженным телом, чтобы осмотреть колотые раны. Всего их было пять, как отметил Чедвик, и один из ударов был нанесен с такой силой и нож при этом вошел так глубоко, что на коже вокруг раны остался синяк. Если этот синяк был вызван ударом рукоятки ножа, как полагал доктор О'Нил, тогда получалось, что они имеют дело с четырехдюймовым лезвием с одной режущей кромкой. Это был, видимо, очень узкий нож типа стилета, немного шире самих ран, так как кожа обладает эластичностью. Весьма вероятно, добавил врач, что это был пружинный нож. В Британии они запрещены, но их легко достать на континенте.